Сергей Степанов - Догмат крови
— Ой, сыночек мой ненаглядный, на кого ты меня покинул!
Все стоящие на террасе сняли головные уборы. Через некоторое время из квартиры вышел отец Федор и смиренно возвестил:
— Душа отрока отошла в мир иной, где несть радостей и печалей. Уповаю, что он обретет покой в селениях праведных, ибо он покинул нашу грешную юдоль, причастившись и совершив все положенные христианину обряды.
Прочитав в глазах сыщиков безмолвный вопрос, он добавил совсем другим, деловитым тоном:
— Перед смертью мальчик ничего не сказал.
Когда священник, поддерживаемый братом Голубева, начал спускаться по лестнице, Владимир тронул его за рукав рясы.
— Святой отец! Вы опасаетесь ненароком выдать тайну исповеди или Женя действительно промолчал?
Отец Федор ответил:
— Перед смертью мальчик пришел в себя и перестал бредить. Когда я причастил его и отошел от кровати, он тихонько позвал: «Батюшка». Я спросил: «Что, дитя мое?» Женя явно хотел поведать о чем-то очень важном, но не решался. Потом он снова впал в забытье и не проронил ни слова до самой кончины.
Глава тринадцатая
Киев усердно готовился к высочайшему визиту. Генерал-губернатор в разговоре с полицмейстером выразил пожелание, чтобы государь остался особенно (сделав ударение на этом слове) доволен посещением города; полицмейстер передал это пожелание приставам, присовокупив: «Сами понимаете, в случае чего с нас строго взыщут»; приставы приказали околоточным надзирателям обеспечить чистоту и порядок; околоточные, уснащая речь непечатными словами, велели городовым взять за жабры дворников, и вот уже третью неделю город вовсю скребли и чистили.
Стараниями городской управы на всех главных улицах исправили мостовую, а домохозяев обязали обновить окраску фасадов, ворот и решеток. Лавочников и владельцев ресторанов по-хорошему попросили подновить вывески и позаботиться об иллюминации, а к тем, кто заартачился, прислали санитарную комиссию, беспощадно штрафовавшую и закрывавшую заведения. Благодаря принятым мерам вывески сияли новыми красками, повсюду висели портреты августейших особ. Над арками дворов по Фундуклеевской улицу были укреплены царские вензеля, а сама улица на всем ее протяжении была украшена флагами.
Фундуклеевская получила свое наименование по фамилии киевского губернатора Фундуклея, одного из чудаковатых «антиков», столь любовно описанных Николаем Лесковым. Но улица не являлась заповедником киевской старины. Покатая Фундуклеевская, вымощенная брусчаткой, с трамвайными путями и проводами над ними, считалась одной из самых современных городских улиц. На ней находились сразу два театра, не считая Анатомического театра на углу с Пироговской улицей. В театре Бергонье раньше давали представления цирковые труппы, а на углу с Большой Владимирской возвышался новый Городской, или Оперный театр. На Фундуклеевской было множество учебных заведений: Мариинская женская гимназия, она же Фундуклеевская; коллегия Галагана, пользовавшаяся правами казенной гимназии; двухклассное городское училище; высшие женские курсы, которые собирались преобразовать в Женский университет имени святой Ольги. Вдоль улицы шли большие доходные дома, первые этажи которых сдавались под кабинеты врачей, адвокатские конторы, модные лавки и кофейни.
Журналист Бразуль-Брушковский подошел к зеркальной витрине кондитерской Франсуа и окинул взыскательным взором свое отражение. Пиджак в крупную полоску сидел отлично. «Надо признать, у жены есть вкус», — подумал он, охорашиваясь перед витриной. Жена съездила с ним к портному, заказала новенький костюм, подобрала жилет с серебряными звездами по голубому фону, модные желтые штиблеты, соломенную шляпу. Бразулю оставалось только купить давно облюбованную тросточку с набалдашником в форме львиной головы.
Все это стало возможным благодаря вознаграждению, полученному в адвокатской конторе Марголина. Кроме того, Бразулю было разрешено по своему усмотрению и без всякого отчета расходовать на розыскные дела суммы до пятидесяти рублей. Правда, деньгами свыше этой суммы заведовал адвокат Марк Виленский, но журналист не жаловался. Поначалу ему было стыдно тратить деньги на свои нужды, но он уверил себя, что разные костюмы просто необходимы для розыскных нужд. Взять, к примеру, рассказе о Шерлоке Холмсе. Великий сыщик все время переодевался, чтобы быть незаметным на лондонских улицах.
Редакция «Киевской мысли» располагалась в одном из самых дорогих домов на Фундуклеевской напротив бокового входа в Оперный театр. Редакция «Огней» была неподалеку, но уже во дворах. Бразуль увидел жандармов, выходивших из театрального подъезда. Всезнающие журналисты рассказывали, что полиция, как будто с ума сошла: содрала бархатную обивку царской ложи и вскрыла полы, чтобы убедиться, что под креслами не заложена адская машинка. Даже тяжелую хрустальную люстру под потолком спустили вниз и тщательно обследовали каждый вершок цепи из подозрения, что её могли подпилить и обрушить хрусталь на венценосную голову.
Журналист мечтательно подумал о том, как здорово было бы, если бы, вопреки стараниям жандармов, какой-нибудь смельчак прорвался бы через полицейский кордон и привел бы в исполнение смертный приговор, давно вынесенный Николаю Кровавому. Жаль, перевелись смельчаки! А всему виной проклятый Азеф, подорвавший веру в священный террор, очищающий землю от царственных паразитов и их приспешников.
Бразуль вошел в редакцию и поднялся в младшую корректорскую. Здесь всегда было шумно и весело. Бразуля с порога оглушили громкие крики; казалось, все галдели одновременно. В центре комнаты на заваленном гранками столе сидел Марк Ордынский и рассказывал о последних приготовлениях к приему высочайших гостей. Центральным событием киевских торжеств должно было стать открытие памятника царю-освободителю, приуроченное к пятидесятилетию отмены крепостного права.
Академик Опекушин предложил киевским властям уменьшенную копию памятника Александру Второму, который был установлен в московском Кремле. Получалась большая экономия, так как Опекушин просил всего 46 тысяч рублей. Однако городской управе хотелось памятник побольше и подороже. Был объявлен конкурс, и победителем вышел итальянский скульптор Ксаменес Этторе. Он отлил бронзовую скульптурную группу, изображавшую Александра II в императорской мантии и толпившихся у его ног благодарных пейзан. Полукруглая колоннада соединяла центральную часть памятника с аллегориями Милосердия и Правосудия. Поговаривали, что Этторе просто воспользовался случаем пристроить пару статуй, пылившихся в его мастерской. Разумеется, памятник обошелся намного дороже, чем было заложено в смете. Недостачу возместили за счет пожертвований сахарозаводчиков Александра Терещенко, Льва Бродского, Моисея Гальперина, Давила Марголина и других.
— Памятники возводят, а крестьяне голодают! — проворчал пожилой корректор. — Столыпин своей людоедской аграрной реформой отдал деревню на поток и разграбление кучке кулаков и мироедов. Неурожай за неурожаем, зато зерно пароходами плывет в Европу. Снабжаем пшеницей полмира по принципу «недоедим, но вывезем». Скорей бы кончились эти разорительные торжества.
— И не надейтесь! — цинично рассмеялся Ордынский. — Таки наши власти не угомонятся, покуда не разворуют все до последнего гроша. Памятник княгине Ольге с просветителями слепили из цемента. Обещали потом отлить из бронзы. Дожидайтесь! Цементные фигуры, каково!
Разговор в корректорской перекинулся на предполагаемый состав царской свиты. Рослый хроникер с бритой головой перечислял, загибая пальцы:
— Прибудут господа Обмановы всем семейством, Борис, болгарский царевич из немецкой династии Кобургских, потом ближняя свита: маразматик Фредерикс, дворцовый комендант Дедюлин, алкоголик флаг-капитан Нилов, почти все генерал-адьютанты. Из министров: вешатель Столыпин, вор Коковцов, негодяй Кассо. Вот только Ваньки Каина не будет.
— А Григорий, Божий человек, приедет? — спросил, глумливо подмигивая, плешивый сотрудник отдела культурной жизни.
Раздался взрыв гомерического хохота.
— А как же!.. Всенепременно… Без Распутина господа Обмановы шагу ступить не могут!.. Кто же будет ублажать царицу, полковник уже ни к черту не годен!.. И царских дочек пора к разврату приучать!
— Неужели этого грязного мужика допустили в свитский поезд? — состроил кто-то удивленную мину.
Ему ответил редактор отдела внутренней политики:
— Распутин приедет отдельно. Сейчас он в Нижнем, присматривается к губернатору Хвостову на предмет его назначения Председателем Совета министров.
Известие произвело сенсацию. Нижегородский губернатор Хвостов имел репутацию оголтелого черносотенца. Все знали, что Хвостов во время аудиенции во дворце нацепил на мундир серебряный «Конек-скакунок» — значок Союза русского народа с фигурой Георгия Победоносца на коне. Выходит, пришло время черносотенцев.
