Юлия Алейникова - Тайное сокровище Айвазовского
Прощайте же, моя мечта.
Остаюсь с искренним почтением и преданностью вам.
Ваш Джованни».
Да, большого труда стоило Мите из этих скудных сведений извлечь главное. Ключ! Он перелопатил тонны материалов, изучил переписку чуть не всех современников Айвазовского, начиная с близкого круга и заканчивая членами Академии художеств, искал малейшее упоминание о тайнике. Он ездил в Москву, обшарил провинциальные музеи, что уж говорить о Феодосии. Какую картину имел в виду художник? Не было в мире ни одного человека, который так досконально, как Митя, изучил бы творчество Айвазовского с 1848 года, когда было написано это письмо.
Но потом он нашел в письме к Томилову упоминание о полотне, задуманном еще в 1847-м, которое имеет для автора особый смысл.
Митя предполагал все что угодно, но «Девятый вал»! Он долго сомневался, перепроверял, но все сходилось, и сомнений практически не оставалось. Картина была написана, по одной версии, в 1848-м, по другой — в 1850-м, о ее значении и масштабе двух мнений быть не могло. Не иначе, величайшее творение гения.
Когда вопрос с ключом был решен, Митя перешел к расшифровке указаний и понял, что снова в тупике. Какой тайный смысл мог заключать всем известный сюжет? Бушующее море, обломок мачты, превращенный в плот, горстка людей, спасшихся после кораблекрушения. Митя был в отчаянии.
Но поиск разгадки так захватил его, что он забыл обо всем. Забросил почти готовую диссертацию. Завалил зимнюю сессию. Дошло до того, что маме задним числом пришлось брать липовую справку у знакомого доктора, чтобы дорогое чадо не выгнали из аспирантуры. Митя справку взял и даже отнес в деканат, но это его мало беспокоило.
Даже с Верой они теперь виделись реже. Бывало, он неделями не вспоминал о ней, потом его начинала мучить совесть, он бросал все и мчался к ней на Лиговку, в общежитие завода, где она ютилась еще с пятью девушками в одной комнате. Общий туалет на этаже, нет душа, нет горячей воды. После ареста родителей квартиру у нее отобрали — чудесную трехкомнатную квартиру на Васильевском острове, где Митя с детства так любил бывать. Он хорошо помнил круглый стол, покрытым длинной, с кистями скатертью, которую связала тетя Наташа, зеленые обои с тонкими серебряными узорами и диван с высокой деревянной спинкой. И старенький письменный стол со щербинками по краю в Вериной комнате, и ее детский портрет с большим белым бантом на стене.
Счастливое время. Но в ту зиму Митя мало вспоминал о нем, даже с Верой говорил только о кладе. Он был как в горячке, в какой-то момент, кажется, заразил даже Веру. Но после той ужасной истории в архиве она охладела к поискам и почти равнодушно слушала его рассказы.
Митя вздохнул и вернулся к письму Айвазовского.
С ключом он возился больше года. Перечел всю приключенческую литературу, какую смог найти, от Стивенсона до Джека Лондона, — хотел понять, как прячут клады и разгадывают секретные указатели. Нашлось несколько дореволюционных изданий по теме, они оказались самыми полезными. В конце концов Митя пришел к заключению, что мачту нужно рассматривать как стрелку компаса. Айвазовский писал восход после бури, значит, стоило, наверное, ориентировать стрелку компаса по солнцу. Беда заключалась в том, что в разных широтах солнце встает по-разному и стрелка может давать определенную погрешность. Митя не был географом, но и он понимал, что в одно и то же время суток солнце может быть в разных точках над горизонтом. А значит, надо знать, где именно писалась картина. Или ориентироваться на местонахождение клада. С решением этой задачи Митя возился долго, даже пытался ребят с географического подключить. Не объяснил им, естественно, суть проблемы, только набросал на листе линию горизонта, положение солнца и стрелку «компаса».
Еще был вопрос о людях, изображенных на картине. Что это, тоже указание? Если указание, то о чем оно говорит? О количестве шагов или миль, которые надо отмерить от какой-то точки? Или еще о чем-то?
На этот вопрос Митя ответа не нашел. Тогда он решил, что главное — найти то самое место, которое было так дорого Айвазовскому и где он мог спрятать сокровища. Это задача казалась разрешимой. К тому времени Митя знал об Айвазовском все и мог с легкостью защитить диссертацию по его творчеству и неизученным фактам биографии художника. Но любые диссертации его уже давно не волновали.
Так пролетели осень, зима и большая часть весны. Митя почти не появлялся в университете, теперь его пристанищем стала библиотека Академии наук. Еще до академотпуска он сумел разжиться пропусками в архивы и научные библиотеки Ленинграда. К концу весны он пришел к выводу, что дальнейший поиск писем и заметок не имеет смысла. Айвазовский не стал бы сообщать о месте, где спрятал клад, своим друзьям и знакомым, а больше никакие сведения Митю не интересовали. Теперь дело было за ним.
Он должен был вычислить место, где находился тайник.
После долгих размышлений он пришел к выводу, что это, безусловно, Феодосия. В жизни художника не было другого столь дорогого сердцу города, где же еще ему было прятать сокровища. Митя оформил академический отпуск и сорвался на поиски. Потом были Турция, Италия, долгие странствия, и вот он снова в Ленинграде и снова на старте. Но на этот раз он разгадает тайну художника.
Глава 13
Санкт-Петербург, 2016 год
— Что у тебя? — с трудом подавляя зевоту, спросил Никита.
Чтение дневников у Маши продвигалось так медленно, что под вечер Никита не выдержал и тоже подключился.
— Ни-че-го, — по слогам произнесла Маша. — У меня вообще такое впечатление, что в этих дневниках мы ничего не найдем.
— Да-а, целый день коту под хвост, — отшвыривая в сторону очередную клеенчатую тетрадь, поддержал ее Никита. — Что делать будем? Много еще осталось?
Маша заглянула в сумку.
— Чуть меньше половины. Знаешь, давай непрочитанные вывалим, а эти ты домой заберешь, — кивнула Маша на сваленные у дивана тетрадки. — А я, может, еще перед сном полистаю.
Никита вытряхнул на пол содержимое сумки.
— Знаешь, поздно уже, поеду я. Завтра созвонимся.
— Давай, — не стала удерживать Маша. Очень хотелось принять ванну и провести остаток вечера у телевизора. Сутки наедине с малознакомым мужчиной ее порядком утомили.
Едва за ним захлопнулась дверь, Маша вздохнула с облегчением и отправилась наполнять ванну. Потом скинула сарафан, распустила волосы и в ожидании, пока наберется вода, почти голой уселась перед телевизором.
Настойчивый тревожный звонок в дверь застал ее врасплох. Она поспешила в переднюю, но спохватилась, что бегает по квартире в неглиже, и помчалась в спальню за халатом. Халат не нашла, пришлось натягивать сарафан, руки никак не попадали в проймы, Маша нервничала, звонок надрывался, она чуть не порвала вырез, наконец кое-как втиснулась и, лохматая и взмыленная, распахнула дверь. В глазок посмотреть она не успела, а потому представшее зрелище заставило ее замереть на пороге с открытым ртом и вытаращенными глазами.
— Мань, с дороги посторонись, руки отваливаются твоего кабана таскать, — попросил Федька, затаскивая в квартиру Кирилина, который явно был без сознания.
— Ты чего с ним сделал? Федька, с ума сошел? — Маша схватилась за голову. — Ты его убил?
— Ку-ку? — сгружая Никиту в комнате на диван, постучал себя по лбу Федька. — Мань, ты даешь. У подъезда я его подобрал, ясно? Он к машине шел, а тут какой-то крендель из-за кустов выскочил — и ему по репе сковородой. Твой — на асфальт и лег. Вижу, мужика ни за что ни про что бьют, свистнул погромче, чтоб спугнуть, и за тем со сковородой рванул. Только он шустрый оказался, в машину прыгнул.
— А что за машина? — не слишком отдавая себе отчет в происходящем, на автомате спросила Маша.
— Да хрен знает, черная какая-то. Мне бежать далеко было, пока домчался — они уже за угол сворачивали. Там еще сумка за дверью валяется. Принеси, а?
Когда Маша вернулась с сумкой, Федька уже шарил в холодильнике.
— А чего, пива нету? — огорченно обернулся он к Маше.
— Федь, а ты как здесь оказался? — Она остановилась в дверях кухни и взглянула на Федора как на чужого. — И с чего ты взял, что этот тип на диване имеет ко мне какое-то отношение?
— Так он сам сказал, — пожал плечами Федька. — Когда я к нему вернулся, он еще в сознании был. Спрашиваю: куда? Он сказал: к тебе.
— Так и сказал: меня к Марии Владимировне Молчановой, в семьдесят пятую?
— Нет. — Федор глядел на нее как на слабоумную. — Он номер квартиры назвал, а дальше я уж сам сообразил.
— А как ты мог сообразить, ты же у меня здесь никогда не был?
— Маня, ты вспомни, как мы после новогоднего вечера в десятом классе решили пожениться, куда мы двинули, как нас твоя бабушка в последний момент застукала и что потом было. Ты этот незначительный эпизод, возможно, забыла, а вот я едва ушей и задницы не лишился — так мне от отца досталось после звонка твоей бабули.
