Валентин Лавров - Блуд на крови. Книга вторая
Наталья горько зарыдала, уткнувшись головой в стену.
Мать опять переменилась, начала гладить ее по спине, приговаривать:
— Не плачь, дурочка! Мне и самой тебя жалко. Хочешь, вместе поплачем? Да, выхода у нас нет. Ведь ты не желаешь, чтоб твоя мамочка страдала? Сделай как я прошу. Умоляю! Хочешь, на колени встану? Оставь свою строптивую непокорность.
Повернув заплаканное лицо, Наталья сквозь слезы спросила:
— А как же я своему жениху в глаза смотреть буду?
Мать по— своему поняла этот вопрос:
— А он ничего не узнает! У Андрея есть такой медицинский профессор, большой мастак! Он так все у тебя обратно приладит, что не только твой муж, сам черт ничего не разберет.
Наталья с обидой покачала головой:
— Эх, мама! Я ведь про совесть говорю. Моя совесть, душа моя не выдержит. Не хочу и не буду обманывать. Я ведь в Бога верю, а он все видит. Перед ним никакие профессора обман не учинят.
Мать с досадой сплюнула:
— Тогда, доченька, вот что тебе заявляю. Раз ты так с нами по-зверски, без понятия нашего положения поступаешь, то и мы с родителем тебе той же монетой отплатим. Во-первых, не дадим нашего родительского благословения на брак. А без нашего согласия он тебя под венец не поставит. А если твой женишок наплюет на наш отказ, так мы ему про тебя такое наговорим, что он сам от тебя отступится.
Наталье казалось, что весь этот ужас ей снится. Она словно окаменела: не могла двигаться, не могла думать и говорить.
Молчание дочери Дарья Семеновна расценила как колебания ее настроения. Она вновь перешла в атаку:
— Одумайся, не упрямься. Прямо лишь сорока летает. На правде, дочка, далеко не ускачешь: либо себе шею свернешь, либо конь копыто попортит. Сегодня к нам нанесет визит Пал Палыч, он желает с тобой познакомиться.
ЗА МАДЕРОЙ
Пал Палыч был личностью примечательной. Он был посредственностью, путем упорных занятий овладевший передовыми для того времени знаниями и развращенной нигилистическим подходом к жизни.
Сынок заурядного сельского фельдшера, вечно прозябавшего в нужде, он сумел поступить студентом в Медико-хирургическую академию. Здесь он играл роль разочарованного жизнью юноши со стеклышком в глазу, на его лице застыло кислое выражение, а голова была полна возвышенных социально-политических идей, впрочем, весьма отвлеченных.
С той поры много воды утекло. Пал Палыч за крепостью зрения давно не пользовался моноклем, прыщеватое некогда личико стало глянцевито-румяной физиономией, а быстрые черные глаза с довольством взирали на окружающий мир. Перемены во внешности находились в прямой связи с переменами в жизни. Цепко ухватившись за свой шанс, он пошел по научной и педагогической части, публиковал какие-то труды, что-то говорил студентам на лекциях: все было без блеска, но вполне в соответствии с инструкциями и тем уровнем знаний, который требовался от средних способностей педагога.
Он умел с раздумчивым видом подергать свою бородку клинышком и дать рекомендации пациенту, после которых тот, как правило, поправлялся, ибо почти во всех случаях сам организм берет верх над болезнями вопреки усилиям медиков.
Если же из-за дурного лечения пациенту делалось еще хуже или он вовсе умирал, то в этом случае говорили: «Видите, каким тяжелым был недуг, даже сам Пал Палыч не помог!»
Постепенно за ним упрочилась слава замечательного доктора, которому непозволительно за визит сунуть мятую ассигнацию, а следует с поклоном протянуть большой гонорар в конверте.
Однажды, по горячей просьбе одной его приятельницы, он сделал ей упоминавшуюся выше манипуляцию. Все блестяще удалось. Она сыграла свадьбу, и ее муж, почтенный сенатор, всегда почитал свою половину святой женщиной, недоступной порокам.
Дальше — больше. Круг пациенток постепенно расширялся, росла и эта своеобразная слава Пал Палыча, а гонорары резко возростали.
Доктор, представленный Андреем родителям, произвел на них самое благоприятное впечатление. Он обещал их пользовать от всех болезней и даже успел раза два заглянуть к Генриху Леопольдовичу, с которым разыграл несколько партий в шахматы, поклонниками которых они оба были.
На этот раз, проиграв две партии Генрих Леопольдович обратился, чуть смущаясь, к профессору:
— Тут, понимаете, такие обстоятельства… В общем, можно ли будет моей младшей дочери вернуть видимость девственности?
Профессор, самодовольно улыбаясь успокоил:
— Все в наших руках!
За сытым обедом мужчины выпили бутылку марочной мадеры:
— За успех дела!
После обеда Пал Палыч любезно осведомился:
— Операцию, поди, надо скорее сделать? Могу завтра.
Генрих Леопольдович разоткровенничался:
— Пока она у меня непорочна. Но днями произойдут… обстоятельства. И вот тогда…
— …Понадобится мое искусство! — заключил Пал Палыч, не выказывая наружно удивления, которое он испытал от слов заботливого папаши. С подобным ему сталкиваться еще не приходилось.
Сверху неслись звуки рояля.
— Это играет Наталья. Пойдемте, познакомлю вас. Склоните ее к необходимости сделать операцию. Она у меня строптивица.
…Наталья, завидев гостя, хотела уйти, но отец ее остановил, а Пал Палыч похвалил игру:
— Вы, Наталья Генриховна, прекрасно играете. Ведь это Чайковский?
— Да, это «Вальс-скерцо», — Наталье была приятна похвала. — А еще я люблю «Вечерние грезы» этого композитора.
— Пожалуйства, сыграйте, — стал просить Пал Палыч.
Наталья играла, отец потихоньку вышел.
Послушав музыку, Пал Палыч начал было говорить «о коловращениях жизни, об условностях» и прочем, как Наталья его вежливо прервала:
— Я уже наслышана о вашем врачебном искусстве. Но уверяю вас, оно мне не понадобится. И не будем больше говорить об этом.
— Вы, Наталья Генриховна, совершенно чудесная девушка, — воскликнул доктор и поцеловал ей руку. Даже в отравленной цинизмом душе возникло искреннее уважение к этой нравственной чистоте.
Вскоре им предстояла еще одна встреча — на этот раз последняя.
БАНКЕТ ДЛЯ ОДНОЙ
Прошел еще день. Солнце склонялось к горизонту. Хорошо пахло свежей хвоей и самоварным дымом. Наталья, тихо покачиваясь в гамаке, читала Фета.
Прозвучало над ясной рекою,
Прозвенело в померкшем лугу,
Прокатилось над рощей немою,
Засветилось на том берегу.
Далеко в полумраке луками
Убегает на запад река.
Погорев золотыми каймами,
Разлетелись, как дым, облака.
На пригорке то сыро, то жарко, —
Вздохи дня есть в дыханьи ночном, —
Но зарница уж теплится ярко
Голубым и зеленым огнем.
Послышались чьи-то шаги, мягко зашуршала галька. Дарья Семеновна растянула в улыбке губы, присела рядом:
— Что читаешь? Стихи? Какая ты у нас умница. Доченька, завтра у тебя в десять утра свидание. Пожалуйста, оденься понарядней. Я сказала Елизавете, она тебе даст свое новое шифоновое платье, знаешь, то сиреневое, с оборками и вырезом на груди. И возьми мои лакированные туфли. Бери, бери! Для тебя, моя крававица, ничего не жалко.
Наталья печально покачала головой:
— Маменька, вы продолжаете настаивать на вашем решении?
— Да, моя птичка! Вся семья ждет от тебя благородного поступка.
Опустив голову, Наталья надолго замолкла. Потом поднялась, тихо сказала:
— Я пойду к себе…
— Пойди, отдохни, касаточка. Пусть завтра ты будешь самой красивой. Чтоб понравиться.
— Не волнуйтесь, мама, понравлюсь.
…Через несколько минут Люба побежала к казармам Преображенского полка. А еще через два часа сосед Листер видел Наталью, остановившую на Среднем проспекте наемную коляску и поехавшую в неизвестном направлении. Позже на следствии знакомый нам отставной гарнизонный офицер, успевший побывать в доме Скобло-Фоминых и представленный Наталье, показал: «Я встретил ее в тот вечер в загородном ресторанчике „Эрнест“ — это на Каменноостровском проспекте в доме под номером шестьдесят. Мы с компанией мои именины справляли.Наталья прошла в отдельный кабинет — это где зимний сад. Меня доняло любопытство и я тайком туда заглянул, стол был сервирован на двоих, но к девушке никто не пришел. Она в печальном одиночестве пила красное вино „Вилла Розе“. Оно там дорогое, я брал как-то — полбутылка полтора рубля стоит. Ушла Наталья около 9 вечера».
Официант, по требованию Натальи, нанял для нее извозчика с нагрудной бляхой 144.
Извозчик на следствии говорил: «Барышню по ее приказанию я аккуратно доставил к Преображенским казармам. Она мне отдала деньги, а у караульных интересовалась про какого-то князя. Те ей в ответ: князь, дескать, были, но недавно уехавши».
Где провела Наталья ночь? Следствию это выяснить не удалось.
…Домой она явилась в шесть утра. Брат слыхал, как она прошла к себе. Через несколько минут грянул выстрел. Домашние, прибежав к ней в комнату, нашли Наталью, лежавшею на полу в луже крови. Рядом валялся револьвер. Девушка испускала громкие стоны.
