Илья Стогов - Проект "Лузер"
Это был какой-то еще Петербург. Намек… всего лишь намек на древнюю катастрофу, свидетелей которой нет. От этого города остались только истлевшие черепа со следами проломов и провалы шахт, ведущих в такую глубину, куда не рискнет сунуться ни один диггер на свете. Больше ничего. Только затянутое илом молчание.
Он вытащил из нагрудного кармана куртки телефон и посмотрел, сколько времени. В лифте они с майором сидели уже больше часа. Значит, воздуха оставалось от силы часа на два. А скорее всего, меньше. Майор как раз заканчивал длинную речь о храбрости. Начало ее Стогов, задумавшись, пропустил, а когда включился, майор, почему-то уже говорил о том, что он, Стогов, очень храбрый человек. Доказательством чему служит то, что три недели тому назад, в тоннеле метро, он, Стогов, последним вылез из тонущего вагона и вдобавок прихватил с собой мальчишку в зеленой шапке. А вот майор никого не прихватил. И вообще в тот момент подрастерялся…
Говорил он все это очень серьезно, а Стогову хотелось рассмеяться. Потому что уж он-то прекрасно знал: настоящая храбрость состоит вовсе не в том, чтобы таскать кого-нибудь из тонущих вагонов, а совсем в другом. Он даже открыл рот, чтобы сказать об этом майору, но в последний момент передумал. Что толку говорить, если тот все равно не поймет?
Они помолчали.
— Если выберемся, — сказал майор, — уволюсь из органов.
— Да? И чем станете заниматься?
— Сделаю жене ребенка. Может, съезжу с ней куда-нибудь. Позагораем, покупаемся. Но ребенка обязательно. И из органов обязательно уйду.
— А как же подполковничьи звезды?
— Знаешь, недавно я посмотрел на свою жизнь и ужаснулся. Чем я вообще занимаюсь? Охочусь на людей, — что это за профессия?
Стогов повернул голову и посмотрел в его сторону. Потому что ему вдруг показалось, что на полу рядом с ним сидит не его милицейский начальник, а кто-то незнакомый.
Воздуха в лифте становилось все меньше. Дышал майор тяжело.
— Проще всего сказать, что так устроена жизнь. Если не ты ловишь, то тебя ловят. Да только я не хочу ничего сваливать на устройство жизни. Если правила игры тебя не устраивают, то просто не играй, и все. Вот я больше и не играю. Выберемся отсюда, — заберу жену, уеду туда, где тепло. Будем растить нашего ребенка.
— Кто же станет ловить плохих парней?
— А я недавно понял, что нет на свете никаких плохих парней. Кроме меня — ни единого нет.
— Все хорошие?
— Все разные. Все живут, как могут. Хотят жить хорошо, а живут как получится. Но это не повод ловить их и бить кулаком по лицу. Охотиться на людей — это плохо прежде всего для самих охотников. Насмотришься сериалов про супермужиков, которые любому готовы челюсть сломать, и думаешь, будто знаешь, как устроен мир. А он не такой.
— Да? А какой?
— Ты не знаешь?
— Если честно, то нет.
— Он большой. И населен множеством разных людей. Каждый из которых хочет целовать жену, выпивать с друзьями, растить детей… Жить так, чтобы в старости оглянуться назад и увидеть, что это была хорошая, правильная и интересная жизнь. Что в этой твоей жизни было что-то вроде того поезда, из которого ты достал мальчишку в зеленой шапке.
Стогов устало вздохнул:
— Что вы к этой шапке-то привязались? Во-первых, я почти не помню, как там все было, в этом метро. Когда поезд притормозил, меня здорово шарахнуло головой об пол, и дальше я действовал, считай, на автомате. А во-вторых…
— Что?
— Ну не в этом же храбрость! Просыпаться каждое утро и решаться жить дальше, — вот это действительно сложно. Потому что иногда ты понятия не имеешь, зачем это делаешь. Вот тут нужна реальная отвага. А просто встать, сделать шаг вперед и за секунду умереть, — на это способен каждый.
— Нет, не каждый.
— Да ладно вам, майор. Разумеется, каждый. Броситься на амбразуру, зная, что за это тебя сочтут героем, вовсе не сложно. Отдать жизнь ради великой цели, — на такое способен любой прохожий. А вот жить, зная, что никакой цели нет, это действительно невыносимо.
— Неужели ты действительно не знаешь, зачем живешь? Ведь тут все так просто!
(Просто? Что тут может быть простым?)
Майор подумал и сказал:
— Жениться тебе, консультант, нужно.
— А еще съездить с женой в теплые края и сделать ей ребенка?
— Типа того.
Стогов еще раз вытащил из кармана телефон и посмотрел, сколько времени, Жить ему оставалось меньше часа. Подумав, он не стал говорить майору, что все это в его недлинной жизни уже было. И жена, и теплое море… не было разве что ребенка.
6
Стройплощадка, до которой их довел галстуконосец, оказалась и вправду гигантской. Прежде Стогов даже не представлял, что такие бывают. Что именно находилось на этом месте прежде, помнил он не очень четко, но в любом случае теперь от здоровенного, когда-то располагавшегося здесь квартала не осталось ничего. Буквально никаких следов. Теперь это было просто залитое жидкой грязью пространство размером в несколько футбольных полей: сотни рычащих механизмов, десятки буксующих, брызгающих грязью «КамАЗов», рабочие в рыжих касках и жерло уходящего в сторону Невы тоннеля.
Прыгая по настеленным поверх жижи деревянным мосткам, он не сразу заметил тоже прыгающего рядом с собой генерала. А когда заметил, то подумал, что, может быть, прыгать в такой близости от высокого начальства, является нарушением субординации. Генерал, однако, его узнал. Ботинки у генерала были начищены до блеска и, как ни странно, даже не очень сильно испачкались.
Генерал посмотрел в сторону Стогова, помолчал, а потом спросил:
— Знаешь, сынок, после нашего последнего разговора я все хотел тебя спросить: а какого ты года рождения?
Стогов удивился такому вопросу. Но уточнять ничего не стал, просто ответил. Генерал после этого посмотрел на него еще более внимательно.
— А кто у тебя родители?
— Вас интересует, кто мои родители?
— Да. Ты их вообще помнишь?
— Своих родителей? Конечно, помню. С чего бы это мне их не помнить?
— Расскажи мне про них.
Стогов запинаясь начал говорить, кем работал его отец, прежде, чем выйти на пенсию, но быстро запутался и все же поинтересовался:
— А почему вы спрашиваете?
— Да так. Хотел проверить одно свое соображение… Как раз за девять месяцев до твоего, сынок, рождения, был у нас в управлении один проектик. По спасению СССР. Глупость, конечно, полная, но тогда почему-то всем казалось, что может сработать.
— Что за проектик?
— Ладно. Не обращай внимания.
Они наконец дошли до относительно чистого места. Перед въездом в тоннель был выстроен навес, и под этим навесом на высоту в несколько человеческих ростов были сложены стройматериалы в коробках с иностранными надписями. Священник, перемазавший по дороге весь подол рясы, пытался что-то говорить, но из-за шума строительной техники слышно его все равно не было.
Зато галстук разговаривать в подобном грохоте, похоже, навострился:
— Не понимаю, что именно вы тут хотите проверять, офицеры. Все необходимые для начала работ бумаги лежат у меня вот в этой папке. План работ утвержден на уровне города и прошел все степени согласования. Наша строительная корпорация имеет подряд на участие в работах по прокладке тоннеля под Невой. Если конкретно, то рядом с этим собором мы возведем наземный вестибюль. И сами понимаете: при таком уровне согласованности проекта мы все равно его возведем. Нет на свете бумаг, которые могли бы нам в этом помешать. Вот копия договора. Вот заключения комиссий. Раз, два, три… Всего шестнадцать заключений. Треть бывшей монастырской территории теперь принадлежит нам. Тут даже спорить не о чем. Участок был передан официально и в полном соответствии с федеральным законодательством. Вот копия постановления. Мы, между прочим, сами, по собственной инициативе, согласились отреставрировать вот этот собор. За свой счет, между прочим.
Священник все равно влез в разговор:
— Собор отреставрировать согласились, да. А треть монастырской территории отобрали.
Бизнесмен только пожал плечами:
— Почему этот пустырь нужно называть «монастырской территорией»? Слева от собора раньше располагалась незастроенная площадка. Теперь мы возведем на этом месте важное для города сооружение. Причем часть денег пустим на восстановление вашего же собора.
— Не стыдно вам такое говорить, а? Вы что собираетесь делать? Вы монастырь собираетесь бульдозерами срыть! Монастырь! Который еще до нашего рождения тут стоял! И до рождения наших отцов и дедов. Он века тут простоял, а вы его под нож!
— Ну какие века? Откуда тут взялись какие-то «века»? Вы бы хоть иногда вслушивались в смысл слов, которые произносите! Мы собираемся убрать с монастырской территории всего одно здание. Очень маленькое и не представляющее ценности. Вот заключение искусствоведческой комиссии: здание было построено в 1916-м. Ему всего-навсего девяносто с чем-то лет. Причем сперва здание использовалось как монастырская уборная. Иначе говоря, как туалет для монахов.
