Александр Бушков - Комбатант
Бестужев едва не взвыл в голос от тоскливой злости. Зато молодой инспектор, уставясь на Гравашоля так, как влюбленный взирает на обожаемый предмет своей страсти, прямо-таки сиял от счастья — что ему аппарат, если подумать, он наконец настиг свою долгожданную дичь…
Оглянувшись на Бестужева, Ксавье убрал с лица лучезарную триумфальную улыбку:
— По-моему, нас опередили, господин майор…
— Удивительно тонкое наблюдение… — произнёс Бестужев тусклым голосом. Медленно спрятав в карман ненужный уже браунинг, присел на корточки над Гравашолем: — Что здесь случилось?
Яростно вращая глазами, главарь анархистов разразился темпераментной тирадой, половины слов Бестужев не понимал вовсе, но и по тем, что он знал, ясно, что месье Гравашоль отнюдь не высокую поэзию декламирует и не философский труд по памяти читает…
— Кто на вас напал? — настойчиво повторил Бестужев.
Гравашоль ответил той же площадной руганью. Замолчал, зло постанывая сквозь зубы — ну понятно, удар по самолюбию самый унизительный, сокрушительный… Ага! Не стоит забывать, что мы во Франции с присущей только этому народу национальной спецификой…
Бестужев выпрямился, загоняя поглубже тоскливую ярость. Ничуть не помогло бы делу, продолжай он сокрушаться и посыпать голову пеплом, что в переносном смысле, что в прямом. Следовало, не теряя времени, что-то исправить, если это вообще возможно…
— Инспектор, — сказал он негромко. — Можете вы убрать отсюда посторонних?
Взирая на него сочувственно, — что вызвало у Бестужева новый прилив лёгкой злости — Ксавье кивнул, что-то негромко сказал своим людям, и они направились в прихожую, где открыли дверь и исчезли на лестнице.
Бестужев взял Ксавье за локоть, отвёл в глубину комнаты.
— Инспектор, — сказал он тихонько. — Этот субъект теперь попадёт на гильотину или отделается чем-то более лёгким?
— Боюсь, произойдет именно что последнее, — сказал Ксавье удручённо. — Он чертовски хитёр, прямых улик, способных привести его на гильотину, не имеется. Будет долгий судебный процесс, эта скотина будет принимать картинные позы на скамье подсудимых, изрекать заранее заготовленные красивые фразы, что греха таить, он будет иметь успех у определённой публики, усматривающей в нём романтичного карбонария… Будет купаться в лучах сомнительной славы… Конечно, ему определят приличный тюремный или каторжный срок, тут уж никаких сомнений… но иногда бегут-с и из тюрем, и с каторги… Увы, гильотиной его пугать бесполезно, и он прекрасно это знает…
— Кумир публики… — задумчиво произнёс Бестужев. — Чёрт побери, совершенно как у нас… Кумир публики? Ну, это мы ещё посмотрим! Кумир, говорите? Хм…
Он вернулся к лежащему неподвижно Гравашолю, вновь опустился на корточки и деловито спросил:
— Кто на вас напал, Гравашоль? То, что они увели с собой инженера, унесли аппарат, я и так знаю, тут не нужно быть семи пядей во лбу… Кто?
— Вызывай «салатницу», фараон чёртов, крапюль, московит мохнатый! — рявкнул Гравашоль, вот странно, выглядевший человеком, обретшим некое душевное спокойствие. — И развяжите меня, слышите? Гравашоль должен идти в тюрьму своими ногами!
Бестужев заставил себя улыбнуться широко, беззаботно, вполне весело.
— Боюсь, у нас другие планы, месье, — сказал он не обещающим ничего хорошего тоном. — Тюрьма, будьте спокойны, от вас не убежит… Грешно не использовать такую возможность. Ну что вы уставились так настороженно? Не беспокойтесь, хотя я и мохнатый московит, я не стану вас пытать, как вы, вероятнее всего, ожидаете… Я просто-напросто сделаю вас смешным. Вы будете посмешищем для всей Франции, дорогой Луи. Даю вам слово офицера и дворянина… Спешить более некуда, времени у нас предостаточно, никуда вы отсюда не денетесь… Сейчас мы доберёмся до телефона и вызовем сюда репортёров самых популярных газет, причём попросим захватить с собой фотографические аппараты. Чёрт с ней, со славой, которая непременно ожидает тех, кто изловил Гравашоля. В конце концов, меня интересует исключительно инженер и его аппарат, а не столь зыбкая материя, как быстро преходящая мирская слава… Глория мунди, знаете ли, сик транзит… Вы получили некоторое образование, месье, вам должны быть знакомы ходовые латинские изречения… Так вот, мы готовы пренебречь славой. Аппарат важнее. Поэтому, если мы не договоримся, репортёры и фотографы будут здесь уже через полчаса. Вас запечатлеют на снимках во всех ракурсах, и уже из вечерних выпусков весь Париж — а там и вся Франция — узнают, как попался грозный Гравашоль. Полиция его только выследила, а основную работу проделали другие. Неуловимого, страшного, наводящего ужас на мирных обывателей главаря анархистов некие проворные прохвосты связали, словно колбасу в лавке мясника, и бросили под стол, откуда его извлекли полицейские… Великолепное завершение карьеры, Гравашоль! Я подробно опишу репортёрам, как вы скулили и хныкали, как униженно благодарили нас за спасение, потому что испугались перспективы оказаться забытым здесь надолго… Я даже опишу ваши намоченные от безнадёжной тоски брюки… и для достоверности оболью их водой в соответствующих местах, на что потом обращу внимание репортёров…
Ксавье смотрел на него с уважением, да что там — не без восхищения, а вот на лице Гравашоля отразился нешуточный страх, и Бестужев понял, что угодил всё же в больное место, нашёл ахиллесову пяту. Мы во Франции, господа, где вышучивать в таких вот обстоятельствах умеют жестоко…
— Для нас всё пройдёт без каких бы то ни было последствий, — продолжал Бестужев злорадно. — Мы не били вас, пальцем не тронули, мы просто-напросто благородно спасли вас из незавиднейшей ситуации…
— Вы не посмеете! — прямо-таки взвыл Гравашоль.
— Интересно, почему это? — спросил так же злорадно включившийся в действие Ксавье. — С какой стати не посмеем? Нельзя же упускать такую прекрасную возможность выставить вас на всеобщее посмешище, Гравашоль. Прежде вы были романтическим героем для экзальтированных дамочек и бунтарски настроенных юнцов… а вот в виде жалкой жертвы злоумышленников, спутавших вас, словно пучок редиски на лотке зеленщика, в убогой роли обмочившегося от страха и безнадёжности растяпы… Позвольте усомниться. Зная газетчиков, нетрудно предвидеть, что они ещё долго будут оттачивать на вас своё остроумие. В кабаре о вас будут петь комические куплеты, газеты приклеят вам кличку Гравашоль-Колбаса, а то и похуже… Только представьте, как после этого фиаско вас будет воспринимать публика в зале суда! Ваши пафосные позы и патетические речи вызовут лишь всеобщий хохот… Прокурор тоже не упустит случая показать себя в самом выгодном свете, блеснуть перед публикой остроумием… Ладно, у нас нет времени. Предлагаю сделку. Если вы подробно расскажете о случившемся, мы с господином майором гарантируем честным словом, что обстоятельства вашего ареста публике будут предъявлены совершенно другие, крайне для вас лестные и выгодные. Мы подробно расскажем, каких трудов стоило вас захватить. Вы дрались, как лев, мы подумали даже, что вам удастся бежать… В квартире случилась жаркая, ожесточённая схватка… Вы геройствовали по высшему разряду… Мы даже перевернём мебель и постреляем в комнате из пистолетов, чтобы показать репортёрам следы пуль, последствия яростной борьбы. Репутацию вы сохраните, и никто никогда ничего не узнает… Думайте, Гравашоль! Я считаю до десяти. Раз, два, три…
— Чёрт с вами! — вскрикнул Гравашоль.
— Это следует расценивать как согласие? — хладнокровно осведомился Ксавье.
— Ладно, ладно! Чтоб вас черти взяли…
— Ну вот и договорились, — усмехнулся Бестужев, всё это время сидевший на корточках. — Что произошло, Гравашоль?
Облизнув пересохшие губы, Гравашоль нехотя сказал, кривясь, морщась, отводя взгляд:
— Они нас перехитрили, мерзавцы. Точнее говоря, Тибо оказался предателем, я с ним поквитаюсь, даже если на это уйдет вся жизнь…
— Кто такой Тибо? Ваш сообщник, это понятно, но… Он был здесь за хозяина?
— Ну да, — сказал Гравашоль зло. — Они его купили… Подозреваю, ещё в Вене… Он всегда был жадной скотиной и луидоры любил больше, чем идеи… Едва мы с Огюстом вошли, получили по башке и очнулись уже связанными…
— Вы их видели? Гравашоль! Либо полная откровенность, либо…
— Ну конечно, видел, — огрызнулся Гравашоль. — Четверо здоровенных обломов, несомненные американцы, хотя явно прожили немалое время в Париже и знают французский… Американцы, точно. Ими предводительствовала эта стервочка, которую я даже на блудень насаживать не стал бы, а попросту утопил в Сене, выбрав местечко погрязнее…
— Наша общая знакомая мисс Луиза?
— Она самая…
— Как тесен мир… — сказал Бестужев. — Они унесли аппарат… А где был Штепанек?
