Антонио Ларрета - Кто убил герцогиню Альба или Волаверунт
88
30 Возможно, это та самая донья Тадеа Ариас де Энрикес, портрет которой Гойя писал восемью годами раньше.
89
31 Документы той эпохи засвидетельствовали этот порыв герцогини, грозящей поджечь свечой свой собственный дом. Небольшое различие состоит лишь в том, что ей приписывались иные слова: "Я своими руками сделаю то, что не удалось сделать другим!"
90
32 Каталина Барахас — камеристка герцогини и, как мы уже знаем, одна из шести ее наследников.
91
33 Не следует упускать из виду, что смерть от яда была самым обычным делом в Европе той эпохи. Чтобы не ходить за примерами слишком далеко и не углубляться в мрачные истории семейства Борджиа, среди которых был даже один Папа-отравитель, напомним только о деле Парацельса, или о нашумевшем "affaire de poisons" — "деле о ядах", потрясшем в 1679 году Францию, так как в нем оказалась замешана сама любовница Людовика XIV мадам де Монтеспан, или о том, что именно при испанском дворе конца XVIII — начала XIX века имели место по крайней мере четыре случая, вызвавших сильнейшее подозрение в отравлении, — покушение на Ховельяноса (1797), смерть герцогини Альба (1802), ужасное состояние, в котором, как мы уже видели, несколько лет (с 1802 по 1805 годы) пребывала королева Мария-Луиза, страдавшая от страха, что ее отравит подстрекаемая родственниками невестка Мария-Антония Неаполитанская, и, наконец, смерть той же Марии-Антонии (1805), в которой молва обвиняла ее свекровь, решившую таким образом освободиться от постоянно мучившего ее страха. И примерно в те же годы (1792) не кто иной, как Моцарт, умирал в Вене, охваченный ужасным подозрением, что его отравили, впоследствии это предположение — что его убийцей был маэстро императорской капеллы Сальери — укрепилось еще более. В те времена при австрийском дворе смерть от яда называли не иначе как "итальянской болезнью".
92
34 Согласно некоторым письменным свидетельствам, подозрения в отравлении герцогини коснулись и шести ее наследников, которые якобы на некой сходке решили устранить завещательницу. Гойя либо не знал об этих слухах, либо уже не помнил о них в 1825 году. По-видимому, он был непоколебимо уверен в том, что все подозрения падали лишь на королеву и Годоя; это, собственно, и объясняет его более позднюю исповедь.
93
35 Действительно, в завещании, составленном герцогиней, фигурирует и сын художника Хавьер. Он объявляется там наследником, которому причитается указанное в пункте 16, а в этом пункте говорится, что остальным ее наследникам надлежит выплачивать "сыну художника Франсиско де Гойи десять реалов в день пожизненно".
94
36 Существует письмо Марианито — внука Гойи, сына Хавьера и Гумерсинды Гойкоэчеа, адресованное Кардераре, которому он иногда продавал кое-какой антиквариат, что позволяло ему выжить. В письме говорится: "Уважаемый сеньор! Будучи лишен средств к существованию и зная Вашу приверженность к антикварным вещам, посылаю Вам бакал, тот самый, который всегда брала с собой в путишествия герцогиня и которым она пользовалась, когда жила загородом. Это герцогиня де Альба. Да. Ма. Тереса де Сильва. Она аставила этот бакал моему деду чтоб тот хранил его как память о ней". Как можно догадаться, Гойя в семейном кругу объяснял появление у него венецианского бокала обстоятельствами, которые на самом деле относились к другому стакану.
95
37 Дон Мануэль, присвоивший многие самые дорогие драгоценности герцогини, разумеется, мог легко представить себе эту картину. Возможно ли, чтобы Гойя забыл об этом?
96
38 Стенная роспись исчезла со своего первоначального места — гробницы герцогини в церкви Отцов Миссионеров Спасителя, известной как церковь Послушника. Сохранился только один набросок, возможно, именно его Гойя делал в тот момент, когда появился Пиньятелли и сказал ему о бокале.
97
39 Эскиз к портрету графини де Аро полностью подтверждает слова Гойи: хотя юная модель, безусловно, выглядит на нем привлекательной, в повороте ее головы и в глазах можно уловить это напряжение и страх.
98
40 Действительно, и графиня, и доктор Керальто, написанные Гойей предположительно в начале 1803 года, в самый разгар зимы, умерли в 1805 году, и с их смертью исчезли двое из трех свидетелей, которые могли сказать что-то о бокале с ядом. Не исключено, что это было убийство…
99
1 Хотя Годой лишь бегло касается этой темы, уместно напомнить, что после смерти герцогини де Альба он с разрешения королей добился того, что аюнтамьенто (муниципалитет) Мадрида сам приобрел для него дворец Буэнависта, и Годой, не страдая от избытка щепетильности, устроился там, где при трагических обстоятельствах умерла его бывшая подруга и любовница. И так же, как королева использовала свое положение, чтобы купить по дешевке драгоценности герцогини — после того как ей не удалось попросту присвоить их по королевскому указу, — Годой сумел завладеть большей частью принадлежавших Каэтане произведений искусства, среди них, в частности, "Венерой с зеркалом" Веласкеса, "Школой любви" Корреджо, одной из мадонь Рафаэля и даже, как свидетельствуют документы эпохи, ее слугами.
100
2 Большинство историков также придерживаются мнения, что Мария-Луиза поспешила со свадьбой Годоя, чтобы нейтрализовать его страсть к Пепите Тудо. Сам Годой в своих "Мемуарах" рассказывает, что Кар- лос IV ввел его в свою семью "с тем, чтобы… поднять на такую высоту, где я стану недосягаемым" (имеется в виду недосягаемым для политических противников). И дальше: "Этот план, как и назначение меня министром, был порожден исключительно его абсолютной волей. Карлос IV так организовал все, что мое согласие, свадьба и выполнение необходимых формальностей следовали друг за другом практически непрерывно. Я подчинился ему так же безоговорочно и покорно, как делал это и в других случаях". А немного далее можно найти единственный намек на Пепиту в связи с ходившими по этому поводу слухами: "Время расставит все по своим местам и развеет клевету, которую распространяли враги и завистники, утверждая, что этой свадьбой я разрываю другие священные узы". Как бы то ни было, не остается сомнений, что Мария Тереса де Бурбон-и-Вальябрига на долгие семнадцать лет стала жертвой "государственных интересов", то есть сентиментальных переживаний королевы, и черствости будущего мужа, не смевшего ослушаться королевской воли.
101
3 Начиная с 1848 года Годой ностальгически вспоминает эту золотую эпоху. В 1819 году умерли короли, а в 1835 году Пепига оставила его одного в Париже, чтобы лично вести в Мадриде нескончаемые судебные тяжбы Годоя, и никогда больше не вернулась к нему. Годой теперь стал неким экстравагантным "месье Мануэлем" (по-видимому, большим выдумщиком), который любил греться на солнышке на скамейке в саду Пале-Рояля, где он рассказывал своим недоверчивым друзьям — маленьким детям — истории о древних битвах и забытой славе. Полное одиночество, несомненно, располагало Годоя к идеализации своей юношеской способности соединять работу с любовью. Правда, свидетельства той эпохи действительно подтверждают его исключительную погруженность в государственные дела, однако тот же Ховельянос в своем дневнике отмечает, что цинизм, с которым Годой выставлял напоказ свою аморальную любовную жизнь, вызывал отвращение. "Князь пригласил нас на обед в свой дом, — рассказывает он. — Справа от него сидела княгиня, а слева, бок о бок, Пепита Тудо… Это зрелище окончательно привело меня в смущение; душа не принимала его; я не мог ни есть, ни поддерживать разговор, я был возмущен увиденным и вскоре сбежал оттуда; в тот вечер дома я чувствовал себя усталым и подавленным, хотел заняться чем-нибудь, но только напрасно терял время". Этот пассаж из дневника, свидетельствующий о крайней строгости нравов Ховельяноса, в то же время дает наглядное представление об упоминаемом Годоем "искусстве" смешивать разные чувства, "даже если они казались совершенно несовместимыми".
102
4 Мятеж в Аранхуэсе. Падение Бурбонов. Вторжение Наполеона. Война.
103
5 Сегодня документально подтверждено, что природная недоверчивость молодого Фернандо и его склонность к- жестоким интригам были многократно усилены злонамеренным влиянием священника Эскойкиса, которого за несколько лет до описываемых событий не кто иной, как сам Годой, назначил наставником принца.
104
6 Годой не преувеличивает. Герцогиня де Лука, бывшая королева Этрурии, дочь Карлоса IV и Марии- Луизы, вскоре после смерти матери рассказала своему брату Фернандо: "За день до смерти она подозвала меня к кровати и сказала: "Я умираю. Советую тебе выйти за Мануэля. Когда будешь с ним, поймешь, что никто никогда не сможет любить тебя и твоего брата так, как он". Я поцеловала ей руку и сказала, что люблю ее всем сердцем. Это был наш последний разговор…"
