Эндрю Олвик - Следы апостолов
— Побежали, Адам, — приказал командир, — да брось ты к чертовой матери эти удочки. Кому они нужны. Об остальном дома договорим.
Пробегая то место, откуда послышался подозрительный шум, Адам на секунду остановился, чтобы осмотреться и исключить возможные подозрения, однако усилившийся дождь и приказ командира не отставать заставили его махнуть рукой на эту меру предосторожности.
Сидевший в зарослях камыша Антон Тычко стал свидетелем разговора командира с Адамом. Он пришел на озеро с той же целью, что и его командиры — порыбачить. Ветер дул в его сторону, донося разговор и маскируя звуки чавкающих по торфяному берегу сапог старшины. Подойдя на максимально близкое расстояние, Антон затаился. Уносить ноги от грозы означало выдать себя. Не оставалось ничего другого, как надежней спрятаться в заросли камыша, сквозь которые и пронаблюдать пробежавшего мимо командира и на миг приостановившегося Адама. «Только посмей подойти, — скрежеща зубами и впиваясь ногтями в ладони, думал Тычко, — убью суку. Коров бы он мне пасти не доверил. Еще посмотрим, кто кого…»
32
У дверей исполкома в это утро Алька оказалась едва ли не первой.
— Что так рано? — удивленно спросил заспанный дежурный, выдавая ей ключ от кабинета.
— Работать хочу, — бросила она, уже взлетая по лестнице. Внутри у нее все пело и трепетало как после сдачи тяжелого экзамена. В сущности, так оно и было.
Полив цветы — одна из непосредственных обязанностей стажера — Алька достала из сумочки банку йогурта и, бесцеремонно закинув ноги в новых, купленных специально для практики туфлях, на стол, вытянулась в кресле. Подол платья скользнул вниз, явив на свет несколько небольших овальных синяков, раскинувшихся веером на середине бедра. Алька бросила на синяки задумчивый взгляд и вдруг улыбнулась. До начала рабочего дня оставалось не менее получаса. «Как раз позавтракать успею», — подумала она, с явным удовольствием подставляя лицо под струю прохладного воздуха, идущего от вентилятора. Покончив с йогуртом, Алька коротким точным броском послала пустую пластиковую банку в стоявшую в углу корзину для мусора и потянулась до хруста в суставах.
— Спать-то как хочется, — громко сказала она. — Вот дура, думала, что хоть здесь отосплюсь. Как же…
«Кто бы мог подумать, что в этой дыре меня могут ожидать такие потрясения, — размышляла она, машинально перебирая корреспонденцию. — Гриша со своими экстрасенсорными закидонами, убийство, все эти тайны-легенды и вот еще теперь Вадим. — Алька отложила письма и посмотрела на свои руки. Они предательски дрожали, словно она только что выскочила из машины Островского в душную июльскую ночь, трепеща внутренне как потревоженная рояльная струна. — Все же Вадим — мужик что надо, — продолжала она, снова возвращаясь к пачке конвертов, — бывший десантник, с нормальным чувством юмора, не жмот и не алкаш, как некоторые. Сейчас он кто? Капитан. Еще года три-четыре и станет майором, если, конечно, дурака валять не будет. Мозги у него, вроде, на месте, руки тоже не из задницы растут, — она снова улыбнулась. — Говорит, что собирается посту-пать в академию, так как без этого дальше не двинешься. Значит, приедет в Минск».
— В Минск, — вслух повторила она. Надо будет расспросить у Виктора о нем поподробнее. Судя по всему, дружат они давно, так что он-то уж точно должен знать. — Ага, — обрадовалась Алька, — вот и повод заглянуть к брательнику, а то, наверно, обижается, что до сих пор не зашла.
* * *Всю ночь Ежи так и не сомкнул глаз. Сон не шел. Дважды он выходил в коридор, прислушивался, доходил до лестницы и снова возвращался в номер. Чтобы как-то скоротать время до утра, он начал писать статью о смирении, но после двух абзацев бросил, вдруг совершенно потеряв интерес к выбранной теме. Все его мысли были заняты тем, что ответит куратор на его последнее сумбурное послание, которое он переписывал шесть раз и наконец отправил, так и не найдя нужных слов. Сумеют ли там, в Ватикане, понять всю сложность сложившейся ситуации и всю ее неоднозначность. О себе Ежи не говорил. Он понимал, что его собственные страхи и сомнения сейчас никого не тронут и скорее всего сослужат ему дурную службу. Письмо было выдержано в мрачных, тревожных тонах, а основной акцент был сделан на возможной огласке дела и, как следствие, негативных оценках, которые могут просочиться в печать, создав ненужный резонанс в обществе.
Ответ куратора не заставил себя ждать. Ровно в восемь часов утра (в Ватикане было еще шесть) пан Бронивецкий проверил почту и обнаружил, что его сомнения по поводу нерасторопности братьез оказались напрасны.
«Дорогой брат, — писал куратор, — мы обеспокоены сложив-шейся ситуацией и молимся за тебя и за успех доверенной тебе ответственной миссии. Отбрось же всякое малодушие, и да укрепит тебя Господь на путях твоих и в делах твоих. Будь тверд и последователен. Если для успешного завершения дела необходимы деньги, то ты всегда можешь рассчитывать на нашу помощь. Через три дня Несвиж посетит проездом брат наш Казимеж Некрашевичу который и передаст тебе все необходимое».
— Через три дня? — растерянно повторил пан Бронивецкий, чувствуя, как лицо его покрывается холодной испариной. — Какие три дня, если деньги мне нужны уже завтра утром?!
Что ж придется просить у Григория, а если тот не сможет помочь, то как-то тянуть время до приезда брата Казимежа. Других вариантов нет. Можно еще съездить в Брест, но это тоже займет время.
Наконец получив ответы на все свои вопросы, пан Бронивецкий выпил стакан воды и сел писать записку своему агенту. Закончив, он побрился, прочитал отрывок из Евангелия от Марка и, никуда не заходя, отправился в костел, чтобы успеть до начала утренней литургии.
* * *От Франца Григорий вернулся только во втором часу ночи. В общем, он был доволен и собой, и разговором. Нет, Франц не ответил ему на вопрос, который волновал его все эти дни. Он просто рассмеялся ему в лицо и послал подальше. Собственно, ничего другого Григорий и не предполагал услышать. Ему было важно увидеть лицо Франца, его глаза, и он их увидел.
Повернув к своему дому, он заметил стоявшую на обочине машину. Силуэт автомобиля показался ему знакомым. Неужели Островский дожидается меня, подумал он, разглядев номер. Что такого могло стрястись, что он караулит меня ночью? Григорий остановился в тени кустов сирени и стал присматриваться. В машине был еще кто-то. Вдруг дверь открылась, и он узнал Альку. Она быстро перебежала к калитке и скрылась за ней, махнув на прощанье рукой Вадиму.
— Во дела? — прошептал Григорий, отступая назад.
Он улыбнулся и вышел из своего укрытия. Вадим курил, мечтательно глядя в звездное небо. На его левой щеке был виден след от цомады.
— Здорово, милиция, — приветствовал его Григорий, слегка хлопнув ладонью по крыше машины. — В засаде или так просто?
Вадим даже вздрогнул от неожиданности.
— А, это ты, Гриша, — пробормотал он, поспешно застегивая рубашку. — Напугал.
— Капитан милиции не должен пугаться.
Вадим вышел из машины.
— Проезжал мимо, решил остановиться, покурить. Ночь-то сегодня такая звездная.
— А я думал, ты по девкам собрался, — съязвил Гриша.
— Да какие девки, — отмахнулся Островский, — когда голова работой забита. Ты меня, кстати, ничем не порадуешь? Завтра начальство снова за горло возьмет, а у меня в деле Юркевского конь не валялся. Я уже до самых невероятных версий и предположений дошел.
— Как какие? Вот племяха моя, чем не девка?
— Да, Алька ничего, — дипломатично согласился Вадим, отводя взгляд.
— А что за невероятные версии? — спросил Григорий, подступая ближе к своему собеседнику.
— Понимаешь, Гриша, пропавшие вещи определенно имеют антикварную ценность. Следовательно, кому они могут понадобиться?
— Кому? — ответил тот вопросом на вопрос.
— Да ладно тебе дурака-то валять, — разозлился Островский. — Тем, кто собирает разные старинные документы или же перепродает их. Есть же такие любители. Мне знакомый погранец из Бреста рассказывал, как они таких деятелей на чистую воду выводят. Тащат, говорит, все, вплоть до личных писем известных людей. За границей на аукционах они бешеные бабки стоят.
— Логично, — согласился Григорий, — и что дальше?
— Что дальше, это ты мне должен сказать. Ты же первым шухер поднял по поводу этого Юркевского. Значит, были у тебя какие-то соображения.
— Я тебе уже все сказал.
— Вот это-то и плохо, — в сердцах произнес Вадим.
— Плохо, что ты, вместо того, чтобы вести расследование и собирать факты, надеешься на меня. Юркевского убили из-за документов — правда. Тут, как говорится, большого ума, чтобы это понять, не надо. И ты правильно рассуждаешь, что понадобиться они могли тому, кто видит в них материальную или иную ценность. Вот и ищи такого человека.
