Николай Свечин - Убийство церемониймейстера
– Завтра именно Фрол будет возить тебя в сыскную и обратно.
На Моховой, по счастью, никого не было. Все, кроме кухарки, ушли по гостям. Швейцар не хотел пропускать незнакомого «артельщика». Но прилично одетый Валевачев сказал, что этот человек при нем и нужно оставить хозяину важное сообщение.
В кабинете надворный советник протянул помощнику небольшой револьвер. Длина ствола – всего два с половиной вершка![47] Такие изготавливают малыми партиями в Туле по заказу сыскной полиции для скрытного ношения. Юрий сунул «смит-вессон» в карман брюк. Лыков осмотрел его – незаметно!
Вооруженный, губернский секретарь поехал на службу. Алексей особо предупредил его: ни словом, ни взглядом нельзя выказать Шустову, что знаешь о его предательстве. Все должно быть как обычно: чай, разговоры, то да се…
Алексей, велев кухарке помалкивать, вернулся на Тверскую. Ему надо было убить время до вечера. Мелькнула мысль: не съездить ли к Анютке? Вдруг муж еще покупает свою машину? Но сыщик не решился. Завтра его будут убивать. Эффенбах писал, что Снулый и силен, и опасен. И всегда до сих пор побеждал. Это даже хорошо: такие люди не привыкли к тому, что соперник может оказаться сильнее. Их легче спеленать. Но нужно быть во всеоружии, и силы лучше поберечь.
В одиннадцатом часу ночи Лыков в том же обличье артельщика приехал к Дурново. Увидев незнакомца, «привратник»-жандарм загородил проход.
– Вы к кому?
– Гаврилов, пропусти. Это я, Лыков.
– Батюшки, ваше высокоблагородие! Не узнал!
– Петр Николаевич у себя?
– Они нынче в театре. Вы подождите в нашей комнате!
Делать нечего… Сыщик посидел с другими жандармами, перекинулся с ними в шашки и проиграл сорок копеек. Через три четверти часа его вызвали наверх. Дурново, во фраке и белом галстуке, ждал в кабинете.
– Алексей Николаевич, что за маскарад? – удивился он.
Дурново любил, когда его называют по имени-отчеству, но Лыков счел нужным принять официальный тон.
– Ваше превосходительство! Убийство коллежского асессора Дашевского раскрыто. Имеются важные новости.
Он подробно изложил ход дознания и свои соображения. Дурново задавал уточняющие вопросы.
– Значит, заказчик убийства – Арабаджев? – резюмировал директор департамента.
– Да. Но улики против него может сообщить только Снулый-Агейчев.
– Захочет ли он сообщать – вот вопрос!
– Пока не допросим – не узнаем.
– А Шустов может быть связан с заказчиком?
– Маловероятно, Петр Николаевич. Зачем тому лишний свидетель?
– Стало быть, с арестом Снулого дело не будет закончено?
– Конечно. Непосредственный убийца, если заупрямится, может вообще замолчать. И не назвать нанимателя. Тогда для общегражданского суда Арабаджев будет недоступен. Улик нет! Но вот церемониймейстером ему точно не быть. Графу Воронцову-Дашкову, да и нашему министру, на доказательства плевать. Им хватит того, что нам уже известно. Василия Мансуровича выкинут и из состоящих в должности, и из МВД. Пусть возвращается в свой аул и вновь принимает магометанство.
– При чем тут магометанство? – удивился тайный советник.
– Да ни при чем, – ответил Лыков. – Хорошая вера, я знаю много приличных людей среди мусульман. Просто не люблю вероотступников. Где родился, там и сгодился, по-моему. Я ведь его с самого начала на первое место поставил среди подозреваемых. Из-за карьеризма!
– Ладно, это пусть их Аллах решает. Но как быть с Шустовым? Станем выносить сор из избы?
– А что делать? Ему за соучастие полагается двенадцать лет каторжных работ. Даже жалко Сергея Фирсовича, но измена есть измена…
– Решим позже, что с ним делать. Сначала надо произвести аресты. Вам точно не понадобится силовая поддержка? Возьмите еще людей!
– А если Цыферов их заметит? Нет. Их там всего трое, мы с Валевачевым справимся. Бог нам в помощь.
– Да уж, – серьезно ответил Дурново. – Как говорил Тютчев? «Надо сознаться, что должность русского Бога не синекура». Вы уж там завтра… поаккуратней.
– Ждите хороших вестей!
Все пошло точно по плану Лыкова. Он держал дистанцию в двадцать саженей позади своего чиновника для письма. Примерно на том же расстоянии от сыщика шел отставной егерь. Валевачев изредка отсвечивал в витринах. Он следовал инструкции начальства и вел наблюдение издалека.
Так они и двигались вчетвером к Литейному проспекту. На углу Шустов сел в вагон конки, идущей к Семеновскому плацу. Остальные повторили его маневр. От плаца изменник пересел в другой вагон, конечной остановкой которого значилась Расстанная улица. Лыков предположил, что коллежский регистратор метит в Волкову деревню. Там на огромной площади раскинулось сразу пять кладбищ: православное, единоверческое, старообрядческое, лютеранское и еврейское. Место тихое и в стороне – хорошее укрытие для шайки Снулого. Однако, выйдя из конки, Шустов двинулся куда-то в обход. Он обогнул могильную рощу, прошел насквозь всю деревню и через Волково поле навострился на юг. Куда это он? Городская черта скоро кончится. Впереди, хорошо различимое, лежало еще одно кладбище – мусульманское. Неужели логово убийц там?
Если да, то Снулый и впрямь очень хитер. Тракт от деревни до кладбища просматривался по всей длине в две версты. Ни кустика, все как на ладони! Наблюдателю видно любого гостя издалека. Такого оборота сыщик не ожидал.
Между тем Шустов торопливо и неутомимо шагал по дороге. За все время он ни разу не оглянулся. Лыков увеличил дистанцию до ста саженей, и все равно его маскировка выглядела теперь нелепо. На всем пространстве Волкова поля их было лишь трое: Сергей Фирсович, следом сыщик и в самом конце Ефим Цыферов. Как же спрячется Юрий? Скорее всего, он сместится вправо к речке Волковке, где заросли кустарника. Но это сильно замедлит его появление на кладбище! Сыщику придется шагнуть прямо в пасть одному, без прикрытия.
Мусульманское кладбище… Лыков за всю свою службу в столице никогда здесь не был. Он пытался вспомнить, что слышал про это место. Заложили его в первые годы царствования Николая Первого для погребения татар-суннитов. Вскоре сбоку прирезали участок, где хоронили персов, исповедующих шиизм. В эпидемии холеры 1831 и 1848 годов рядом закопали множество умерших без разбора исповедания. Ограниченный с одной стороны рекой погост разросся. Город подступал все ближе, и в 1871 году мусульманское кладбище закрыли. Однако уже очень скоро там появились новые могилы. Сюда стали свозить умерших без церковного покаяния: бродяг, самоубийц, безымянных покойников. Молва приплюсовывала к ним и казненных государственных преступников. А в Русско-турецкую войну начали хоронить и умерших в Николаевском сухопутном госпитале нижних чинов. Такой комбинат[48] – магометане, холерные и самоубийцы – создал этому глухому месту недобрую славу. Следовало признать, что Агейчев выбрал идеальное укрытие.
Между тем развязка приближалась. Лыков шагал и невольно любовался идиллическим пейзажем. Тихая речка с каймой из камыша, цветущий луг… На том берегу чадит поезд Царскосельской железной дороги. За ним вдали виднеются постройки Большого порохового погреба. Поют невидимые птицы. А через пять минут он войдет вон в те ворота, и его станут кончать. Эх, еловая голова! Почему он предположил дом или квартиру, а не эти флеши? Мусульманское кладбище вместо забора было огорожено земляным валом, из-за чего смахивало на укрепление. Подобраться сюда незаметно можно лишь ночью, и то ноги переломаешь. Лучше бы Юрий сейчас бежал за подмогой, а не крался следом. Все равно к сшибке не успеет.
«Не дрефь, – одернул сам себя сыщик. – В первый раз, что ли? Скулил, что закис от кабинетной работы. Вот и разомнись! Обычная ситуация: ты один, и помощи не будет. Надо грамотно распорядиться единственным козырем. Ребята не понимают, с кем связались. Главное, чтобы не вынули ножи. А там еще поглядим, чья возьмет…»
Шустов почти вбежал в ворота и сразу исчез из виду. Алексей поднажал; позади него слышались торопливые шаги. Обернуться он не успел. Крепкая рука схватила сыщика за ворот, в бок уперлось лезвие финки.
– Ну-ка, дядя, айда со мною, – внушительно произнес отставной егерь. – Расскажешь нам, чё сюда приперся.
И потащил надворного советника в сторожку. Тот не сопротивлялся и не скандалил. Цыферов оказался плечистым детиной с мощной грудной клеткой. Если они все там такие, придется попотеть…
От сильного точка сыщик влетел в комнату и увидел следующую картину. У окна сидел и читал бумагу мужчина атлетического сложения. Лицо каменное, глаза вялые, безжизненные. Агейчев собственной персоной! Перед ним в почтительной позе замер коллежский регистратор. Возле печи возился еще один крепыш, бритый, с мускулистой шеей. На барыгу он совсем не походил, скорее на кулачного бойца. Трое! Их действительно трое, но все здоровые…
