Борис Акунин - Алмазная колесница. Том 2
О-Юми совсем рядом, за одним из этих окон, но как быть с проклятыми псами?
Титулярный советник с симпатией и почтением относился к собачьему племени, но сейчас он безо всяких сантиментов пристрелил бы проклятых английских тварей из верного «герсталя». Ах, почему технический прогресс до сих пор не изобрёл бесшумного пороха!
Мастифы не трогались с места. Смотрели вверх, скребя когтистыми лапами по доскам. Гавкать не гавкали – такая уж у этих аристократов была выучка, но рычали, и самым кровожадным образом.
Вдруг с дальнего конца улицы донёсся заливистый плебейский лай.
Эраст Петрович обернулся и увидел своих давешних знакомцев – бродяжек с моста Ятобаси. Неужто примчались по следу, подумал было он, но разглядел, что дворняги гонятся за бегущим человеком.
Тот не останавливаясь махнул рукой – раздался жалобный визг. Махнул рукой в другую сторону – снова визг, и свора отстала.
Маса, то был верный фандоринский вассал Маса! В руке он держал деревянную дубинку, к которой на цепи крепилась вторая, точно такая же. Фандорин уже знал, что это неказистое, но эффективное оружие называется нунтяку и что Маса отлично умеет им пользоваться.
Подбежав, камердинер поклонился сидящему на заборе господину.
– Как ты меня нашёл? – спросил Эраст Петрович и попробовал сказать то же по-японски, – Доо… ватаси… сагасу?
Уроки японского были не напрасны – Маса понял! Вынул из-за пазухи вчетверо сложенный листок, развернул.
Ах да, схема Сеттльмента, на которой карандашом проведена линия от консульства к номеру 129.
– Это не служба. Сигото – ииэ. Иди, иди, – замахал титулярный советник на Масу. – Никакой опасности нет, понимаешь? Кикэн – ииэ. Вакару!
– Вакаримас, – поклонился слуга. – Mотирон вакаримас. О-Юми-сан.
От неожиданности Эраст Петрович покачнулся и чуть не загремел с забора, причём в неправильную сторону. Кое-как восстановил равновесие. О слуги, слуги! Давно известно, что они знают о своих хозяевах куда больше, чем те думают. Но как?! Откуда?!
– Откуда ты з-знаешь? Доо вакару?
Японец сложил короткопалые ладони, прижался к ним щекой – будто спит. Забормотал:
– О-Юми, О-Юми… Мирая…
«Милая»?
Неужто он повторял её имя во сне?
Титулярный советник опустил голову, тяжко страдая от унижения. Маса же подпрыгнул – заглянул по ту сторону забора. Сообразил причину странной дислокации вице-консула и принялся вертеть башкой вправо-влево.
– Хай, – сказал он, – Сёсё о-мати кудасаи.
Бросился к собачьей стае, вяло перебрехивавшейся у соседнего забора. Взял одну псину, перевернул, понюхал – отшвырнул. Так же поступил со второй. Но третью не выпустил – зажал под мышкой и вернулся к господину. Дворняжки снесли этот произол молча – видно, уважали силу; лишь пленница жалобно поскуливала.
– На что она т-тебе?
Не выпуская добычи, Маса умудрился влезть на забор – шагах в десяти от Фандорина.
Перекинул ноги, спрыгнул и что было духу понёсся к калитке. Мастифы ринулись к коротышке, готовые разодрать его на куски. Но шустрый камердинер открыл щеколду и швырнул дворняжку на землю. Та с визгом бросилась на улицу, и здесь произошло истинное чудо: вместо того чтобы растерзать чужака, сторожевые псы бросились за собакой.
Она улепётывала от них, отчаянно работая лапами. Мастифы дружно, башка к башке, бежали следом.
Да это же сука в течке, дошло вдруг до Фандорина. Ай да Маса, светлая голова!
Стая тоже снялась с места, кинулась за устрашающими кавалерами, но держала почтительную дистанцию. Через пять секунд на улице не осталось ни одного четвероногого.
Маса вышел из калитки и церемонно поклонился, приглашая жестом пожаловать во двор. Эраст Петрович скинул плащ слуге на руки, отдал шляпу и вошёл – не через забор, а приличным манером, через дверь.
Издали доносился заливистый лай и протяжный вой любвеобильного собачьего сообщества.
Забыть обо всем,
Нестись сломя голову —
Таков зов любви.
Калитка
Эраст Петрович перебежал широкий, ярко освещённый луной газон. Обошёл дом – если лезть в окно, лучше это делать с задней стороны, чтоб не увидел какой-нибудь поздний прохожий.
За домом оказался густой, тенистый сад – как раз то, что нужно.
Привстав на цыпочки, авантюрист заглянул в первое от угла окно. Увидел просторную комнату – столовую или гостиную. Белая скатерть, догорающие свечи, остатки ужина, сервированного на двоих.
Заныло сердце.
Стало быть, поужинала с одним и отправилась на свидание к другому? Или, ещё лучше, вернулась с тайного драматичного свидания и преспокойно уселась трапезничать со своим рыжим покровителем? Поистине женщины – загадочные существа.
Через два окна началась следующая комната, кабинет.
Окна здесь были приоткрыты, и доносился голос, мужской, поэтому Фандорин проявил осторожность – сначала прислушался, чтобы определить, где именно находится говорящий.
– …Получит выговор, но главная вина будет возложена на начальника – того ждёт позорная отставка, – донеслось из кабинета.
Сказано было по-английски, но с явственным японским акцентом – стало быть, говорил не Булкокс.
Но господин старший советник тоже был здесь.
– И наш приятель займёт освободившееся место? – спросил он.
Двое, решил Фандорин. Причём японец сидит в правом дальнем углу, а Булкокс посередине, спиной к окну.
Титулярный советник медленно, дюйм за дюймом, привстал. Осмотрел внутренность помещения.
Полки с книгами, письменный стол, негорящий камин.
Главное: О-Юми здесь нет. Двое мужчин. Из-за спинки одного кресла видна огненная шевелюра соперника. В другом кресле сидит какой-то франт – поблёскивает пробор, в шёлковом галстуке сияет жемчужина. Миниатюрный господин изящно закинул ногу на ногу, покачал лакированной туфлей.
– Не сейчас, – сказал он, сдержанно улыбаясь. – Через неделю.
Э, да я вас, сударь, знаю, прищурился – Эраст Петрович. Видел на балу. Князь… Как же вас назвал Доронин?
– Что ж, Онокодзи, это очень по-японски, – хмыкнул достопочтенный. – Дать выговор, а через неделю наградить повышением.
Да-да, вспомнил Фандорин, это князь Онокодзи, бывший даймё, владетель удельного княжества, а ныне светский лев и законодатель мод.
– Это, дорогой Алджернон, не награда – лишь занятие освободившейся вакансии. Но будет ему и награда, за ловко исполненную работу. Получит в собственность загородную усадьбу Такарадзака. Ах, какие там сливы! Какие пруды!
– Да, местечко славное. Тысяч, пожалуй, в сто.
– По меньшей мере в двести, уверяю вас!
В окно Фандорин больше не смотрел – не интересно, пытался сообразить, где может быть О-Юми.
На первом этаже ещё два окна, неосвещённых, но вряд ли Булкокс поселил содержанку рядом с кабинетом. Тогда где её покои? С фасадной стороны? Или на втором этаже?
– Ну хорошо, – донёсся голос британца, – А что с письмом принца Арисугавы? Удалось раздобыть копию?
– Мой человечек жаден, а без него никак не обойтись.
– Послушайте, я ведь, кажется, дал вам пятьсот фунтов!
– А нужна тысяча.
Вице-консул поморщился. Всеволод Витальевич говорил, что князь живёт на подачки Дона Цурумаки, но, кажется, не брезгует и побочными заработками. Да и Булкокс хорош – скупщик придворных сплетён и краденых писем. Впрочем, такова уж его шпионская служба.
Нет, навряд ли англичанин поселит туземную любовницу с фасадной стороны дома – все-таки он официальное лицо. Значит, скорее всего, окна выходят в сад…
Препирательство в кабинете продолжалось.
– Онокодзи, я вам не дойная корова!
– В придачу, за ту же сумму, можно получить списочек с дневника её величества, – вкрадчиво произнёс князь. – Одна из фрейлин – моя кузина, и многим мне обязана.
Булкокс фыркнул:
– Пустое. Какие-нибудь дамские глупости.
– Отнюдь не глупости. Её величество имеет обыкновение записывать разговоры с его величеством…
Незачем мне слышать эти гнусности, сказал себе Фандорин. Я, слава Богу, не шпион. Ещё слуга какой-нибудь увидит – и буду я фрукт почище этих двоих. "RUSSIAN VICE-CONSUL CAUGHT EAVESDROPPING[23].
Он прокрался вдоль стены к водосточной трубе, осторожно подёргал – крепка ли. Некоторый опыт лазания по трубам у титулярного советника имелся, правда, из прежней, ещё до-дипломатической жизни.
Нога уже ступила на нижний обод, а рассудок всё ещё пытался сопротивляться. «Ты ведёшь себя, как сумасшедший, как презренный, безответственный субъект, – сказал рассудок. – Опомнись! Возьми себя в руки!»
«Это правда, – сокрушённо отвечал рассудку Эраст Петрович, – я совершенно спятил». Но раскаянье не заставило его отказаться от безумной затеи, даже нисколько не замедлило движений.
Дипломат ловко вскарабкался на второй этаж, опёрся ногой о выступ и попробовал дотянуться до ближайшего окна. Ухватился пальцами за раму и, мелко-мелко переступая, подобрался ближе. Сюртук наверняка перепачкался в пыли, но это Фандорина сейчас не заботило.
