Катерина Врублевская - Дело о пропавшем талисмане
Он сделал приглашающий жест, и я вышла вслед, успев лишь напоследок улыбнуться милой старушке.
Кулагин привел меня в библиотеку и усадил в приснопамятное кресло, с которого я упала, будучи сраженная пылким напором молодого Карпухина.
— Рассказывайте, Аполлинария Лазаревна, — просто сказал он. — Зачем вам отпираться?
— Что именно, Федор Богданович? — спросила я. — Если о том, как я убивала, то ничего не скажу — не знаю и не участвовала в сем. Ищите убийц в другом месте.
— Я не об этом, — отмахнулся он. — Как к вам попал крест, который вы сбросили в воздухоотводное отверстие между этажами?
— Какой крест?
— Вот этот, — агент показал мне знакомую вещицу из шкатулки.
— Почему вы считаете, что это сделала я? Может, я вообще этот крест впервые в жизни вижу?!
— Прекратите отпираться, г-жа Авилова! — Внешне Кулагин казался спокойным, но, как мне показалось, уже начал закипать. — Кто, кроме вас и Карпухина, знал об этом? Покойные Мамонов и Иловайский? Но их нет, а вы здесь. И сделали это так: Карпухин сидел в гостиной, а вот вы как раз там отсутствовали. Вполне логично предположить, что, выйдя из гостиной, вы решили таким образом повлиять на убийцу и заставить его сознаться. Вы пролезли в отверстие за шкафом, кстати, там порядочное количество отпечатков ваших туфель, и сбросили неизвестно как к вам попавший крест сквозь вентиляционную решетку. Поэтому я требую рассказать мне: откуда вы его взяли и почему вы считали, что тем самым раскроете убийцу?
— Да ничего я не считала, — вяло отмахнулась я, не желая больше таиться. В конце концов, из слов правительственного чиновника выходило, что он не считает меня убийцей, и поэтому можно спокойно ему все рассказать. — Он сам выпал.
— Как выпал? Откуда?
— Отсюда, — я показала на лиф. Кулагин слегка порозовел и отвел глаза.
— И как же крест туда попал? Насколько я понимаю, у вас уже есть нательный крест и, конечно же, не такой величины, как этот розенкрейцеровский.
Отпираться было бессмысленно. Прошло немного времени, и я убедилась, что сыскные агенты не зря получают свое жалование. Кулагин вытянул из меня все: и то, как я обнаружила тайник, и зачем я путешествовала по крышам. Я не рассказала только о документах, найденных в шкатулке вместе с крестом. Если бы не обрывок пушкинского черновика, я бы не скрывала, но сейчас мне захотелось самой сравнить и проверить, не ошибаюсь ли я, полагая, что в моих руках оказались две части одного документа. В противном случае мне бы пришлось расстаться с бумагами и я никогда бы не узнала тайны, безумно волновавшей меня.
А еще я решилась и рассказала ему о разговоре между Пурикордовым и Косаревой. Я боялась, что чиновник поднимет меня на смех, но, услышав слова «приор» и «прецептор», Кулагин отнесся к моим словам более чем серьезно:
— И вы молчали, Аполлинария Лазаревна? Просто нет слов! Здесь уже пахнет масонским заговором, а не простым убийством в корыстных интересах из-за наследства. Идите в свою комнату и запритесь на ключ. Откроете только мне и больше никому: ни горничной, ни гостям. Дело становится серьезным, и рисковать таким ценным свидетелем я не позволю! Охранять вас будут, но не явно. Мне бы не хотелось привлекать к вам излишнее внимание. Вы меня поняли?
Я утвердительно кивнула, внезапно поняв, какой опасности себя подвергала, занимаясь ненужными расспросами и дилетантским расследованием зверских убийств. Нет уж, буду сидеть тише воды, ниже травы, носа не высовывать и читать новинки на английском — их мне надолго хватит. Жалко только, что никого не выпускают из этого мрачного особняка, и сколько я буду пребывать во взвешенном состоянии, один Господь ведает.
Мне хотелось домой, повидать отца, рассказать ему о перипетиях этих жутких событий, свидетельницей и невольной участницей которых мне довелось стать — авось он и помог бы мне пролить свет и увязать воедино все ниточки печального происшествия. Лазарь Петрович имел большой опыт в уголовных делах и часто рассказывал мне те или иные интересные случаи из своей практики.
До комнаты меня проводил незаметный юркий человечек, вызванный Кулагиным в библиотеку. Охрана вступала в действие.
Крепко запершись и занавесив окно, я достала из кармана бумагу, найденную в черновиках у Вороновой, и положила ее рядом с запиской из шкатулки с крестом. Плотный лист сильно отличался и от черновиков поэта, и от карты, найденной в шкатулке: косой обрез, водяные знаки в виде перевитых букв В и М, желтоватый цвет и бархатистость на ощупь — все это характеризовало писчую бумагу высшего качества.
На обороте я прочитала: «Тригорское, имение г-жи П.А. Осиповой, для А.С. Пушкина (в собственные руки)», и обратный адрес: «Москва, Смоленско-Сенная пл. дом графа М.Ю. Вьельгорского».
Я перевернула лист и вчиталась в неразборчивые строки:
«Любезный друг мой Пушкин!
Тебе совсем скучно в ссылке? Не печалься, есть в столице люди, готовые поспешествовать и вызволить тебя в свет. Или у тебя нет времени грустить, а барышни Осиповы всемерно украшают твои тягостные дни? Честь им и хвала, только смотри, не влюбись сразу в двух, а то и трех одновременно. Уж я-то тебя знаю.
Расскажу тебе презабавный анекдот, случившийся со мной третьего дня: мой дальний родственник, провинциальный помещик из медвежьего угла, оказался впервые в Москве и нанес мне визит. Я пригласил его сесть и чин-чином завел беседу. Спрашиваю: „Где вы, Савва Михайлович, уже успели побывать?“. Он мне: „У его сиятельства, графа*** обедал“. „И как вам показался обед?“, — интересуюсь. „Обед — выше всяких похвал, — отвечает, — да вот пунш в конце подали: вода водой, только лимон и плавает. Небось, кухарка-чухонка пожалела рому и жженого сахару добавить“. Ты не представляешь, как я хохотал! Ведь мой провинциал залпом осушил теплую воду для полоскания рук!
Ну, развеселил я тебя?
Большое спасибо за стихотворения, что ты мне прислал. Я выбрал нижеследующее, и у меня уже готова мелодия для него:
Мой ангел, горней высоты
Зачем оставила обитель?
Зачем нежнейшие персты
Украсил перстнем Вседержитель?
О, тайна света, талисман
кресту подобен не случайно.
Ужель увижу сквозь туман,
твои черты, вздохнув печально?…[46]
Надеюсь, получится прелестный романс, который прославит как автора стихов, так и музыки. Вяземский намедни тоже дал мне слова, но я попросил его выбрать те, что полегче — чтобы мыслей было раз-два и обчелся. Очень трудно мысли на музыку класть — не укладываются, канальи.
Что же касаемо дела, о котором ты упомянул в своем письме, то я тебя понимаю, и С. Волконский сделал все, что мог, уговаривая тебя. Однако в совете решили, что твое призвание — творчество, и тебя попросту оставили в покое. Ссылка твоя красноречиво показывает, на каком ты положении у властителей, и решено его не усугублять. Исполнение возложено на меня, Касьян мне отдал искомое. Я должен буду передать послание и реликвию русского Гамлета к М.М.С., а он уже найдет оказию доставить ее государю.
В столице ожидаются перемены, братья постоянно докладывают об изменении настроения двора и волнении в военных поселениях. Как бы не опоздать и не упустить благоприятный момент.
Письмо послано не по почте, его передаст тебе наш брат, верный человек, собирающийся в Тверь по служебной надобности.
Остаюсь, всецело полагаясь на твою благоразумность.
Твой Михаил.
8 октября 1825 г.»
Глава седьмая
…Вчера видел я Сперанского, Карамзиных, Жуковского, Вьельгорского, Вяземского — все тебе кланяются…
(Из письма А.С. Пушкина Н.Н. Пушкиной. Около (не позднее) 29 мая 1834 г. Из Петербурга в Полотняный завод) * * *
Долго я сидела, задумавшись. Судя по дате письма, оно было написано незадолго до декабрьского восстания на Сенатской площади. Выражение «в столице ожидаются перемены» прямо намекает на переворот, который подготавливали декабристы с целью свержения законного царя. Постоянно упоминающиеся «братья» — либо монахи, либо масоны. Скорее масоны, так как монахи живут в монастырях, а здесь разговор идет о светском обществе.
Интересно, что хотел Волконский от Пушкина, настойчиво того уговаривая? Не иначе стать декабристом и активно выступить вместе со всеми. Но как? Пушкин в ссылке, и до Санкт-Петербурга ему не добраться, он был бы остановлен на первой же заставе. Видимо, ложа сначала послала Волконского, а когда тот вернулся с неудачей, то совет решил не настаивать и оставить гения в покое. За что им моя личная признательность.
Опять упоминается реликвия. Действительно ли это тот эмалевый крест, который сейчас в руках у Кулагина? Склоняюсь к мысли, что нет, на реликвию он не похож, на нем нет ни одного драгоценного камня. Скорее это просто орден, но достаточно редкий и малоизвестный, петелька для ленты или цепочки говорит сама за себя.
