Сергей Переслегин - Вторая Мировая война между Реальностями
В действиях на северо-африканском ТВД ярко проявились все особенности англо-саксонского стиля военного искусства, сводящегося к уничтожению противника за счет неоспоримого преобладания в силах и, особенно, в средствах ведения вооруженной борьбы. В конце концов, Монтгомери научился защищаться от Роммеля, имея трех-пяти кратный перевес. Всех способностей Роммеля, который несомненно, был лучшим тактиком Второй мировой войны, хватило лишь на то, чтобы затянуть сопротивление. Бои в Африке интересны и поучительны именно этим: искусство стратегии (у Роммеля – граничащее с магией) оказалось бессильно перед машинной войной, опирающейся на превосходство в ресурсах и в экономике.
В этой связи правомочен вопрос: могли бы немцы выиграть Африканскую кампанию на ее ранней стадии (если не в 1940-м, когда вмешательство А. Гитлера в африканскую стратегию Б. Муссолини было маловероятно по политическим соображениям, то в 1941 году)?
Понятно, что сосредоточив в Киренеике полномасштабную танковую группу под командованием Роммеля, Гудериана или Гота, командование ОКБ могло ждать от нее быстрых и решительных результатов. Но, откуда взять эту танковую группу? До начала «Барбароссы» это, конечно, не было проблемой. Но планировалась кампания в России, и вопрос о войне с Советским Союзом, напомню, был принципиально решен уже в конце 1940 года. Идея же извлечь целую танковую группу из состава войск, действующих летом-осенью 1941 года на Восточном фронте, здравой не представляется. Да, эти войска могли принести победу в Африке. Но с другой стороны, 5-я легкая и 15-я танковая дивизии, будь они задействованы на Восточном фронте, вполне могли бы оказаться той «соломинкой», которая ломает хребет верблюду. Такой подвижный корпус, к примеру, мог бы нанести удар на стыке 12-й и 18-й армий на Черновцы – Проскуров или на Жмеринку, что резко ослабило бы устойчивость Юго-Западного фронта в приграничном сражении и могло привести к «эхо-варианту» минского котла. Справилось бы советское командование с одновременными катастрофами на севере и на юге?
Проблема в том, что в германской армии (после 22 июня 1941 года) лишних войск не осталось, и любая дивизия, отправленная в Африку, была отчаянно нужна в других местах, прежде всего, на Востоке.
Встают и следующие вопросы:
Как переправить эту танковую группу в Африку?
Как ее там снабжать?
А если мы предположим, что немецкое командование как-то сумело решить все эти проблемы (в частности, смогло своевременно ликвидировать Мальту, наладить взаимодействие своей авиации с итальянским флотом [115], захватив тем самым господство на море, само собой, отказавшись от агрессии против СССР), то тогда оно справилось бы и с высадкой в Англии. А такая высадка была бы гораздо более действенным инструментом выигрыша войны, нежели вся кампания в Северной Африке, пусть даже самая, что ни на есть, удачная.
Сюжет второй: авианосцы атакуют!
– 1 -
Мы вновь возвращаемся в июль 1941 года. В центре Восточного фронта развертывается Смоленское сражение, на флангах Рунштедт приближается к Киеву, а Лееб подготавливает поворот 18-й армии на Таллинн. В Западной пустыне продолжается оперативная пауза. Войска «Свободной Франции» (читай, английские) обживаются в Сирии.
Соединенные Штаты Америки все еще остаются в стороне от общеевропейской войны. Вовсю работает программа «Ленд-лиза», американские корабли охраняют конвои в западной Атлантике, нейтралитет нарушен давно и необратимо, но Германия предпочитает этого не замечать.
Сложившееся положение дел устраивает всех, кроме Франклина Делано Рузвельта – гениального политика, ставшего президентом США в год кульминации мирового промышленного кризиса. Уже тогда, в 1932 году, он пришел к выводу, что большевики правильно говорят об «общем кризисе капитализма», и что мировая война является единственной реальной альтернативой «советизации» мира.
Ф. Рузвельт понимал, в чем притягательность коммунистической идеи. До сих пор она оставалась единственной внятной концепцией индустриального общества, которую можно было бы назвать «справедливой». В православной некогда России справедливость считали прерогативой дьявола (ибо Господу приличествует милосердие), но религиозная традиция, отнюдь, не помешала русской бедноте расправится со своими «угнетателями» и присягнуть на верность новому режиму, который обещал фабрики рабочим, землю – крестьянам и среднее образование (а с ним и будущее) – всем без исключения.
«Новый курс» Ф. Рузвельта был попыткой ответа на коммунистический вызов. Но президент знал, что этот ответ недостаточен. Для того чтобы Соединенные Штаты смогли построить общество, которое будет если и не более справедливым, то заведомо более притягательным, чем большевистский «рай чертей в аду», нужно полностью переформатировать сложившийся после Версаля мировой порядок.
Британия, вслед за Германией и Францией, должна утратить все колониальные владения. Это повлечет за собой возникновение целой системы «независимых государств», которым потребуется вооружение и продовольствие. «Оружие и хлеб. Только без дурацких условий. И по возможности даром. Или в кредит» [116]. В кредит! Им будут нужны большие кредиты. В пересчете на душу населения много большие, чем Соединенные Штаты предоставили Великобритании в прошлую войну (за что «Владычица морей» расплатилась своим флотом) и предоставляют сейчас (Рузвельт давно решил, что за «Ленд-лиз» Черчиллю придется расплачиваться империей: ничто не стоит так дорого, как безвозмездная помощь.) Обеспечением этого «мирового долга» станет единая «глобальная экономика», причем Соединенные Штаты возьмут на себя управление этим долгом, а следователь, и всем миром.
Тогда и только тогда «новый курс» будет завершен.
Перед Ф. Рузвельтом стояли очень сложные стратегические задачи.
Прежде всего необходимо было добиться вступления США в войну. Это отвечало интересам страны, было подготовлено всей предшествующей политикой президента и двумя годами статуса «невоюющего государства», но сделать решающий шаг самостоятельно Ф. Рузвельт не мог: «изоляционисты» немедленно раскололи бы Конгресс, а с ним и все американское общество – отнюдь не стабильное и далекое от процветания.
Следовательно, противник должен был сам напасть на США. Поскольку Германия от этой чести уклонялась, нужно было найти другого врага. К счастью, в насыщенном геополитическими противоречиями мире 1940-х годов это было нетрудно.
24 июля 1941 года японские войска с разрешения правительства Виши высадились во французском Индокитае, завладев важной морской и воздушной базой Камранг. Конечно, согласие Петена было вынужденным, но, по крайней мере, дипломатические приличия были соблюдены лучше, чем это получилось у США с Исландией. На следующий день японское правительство информировало США о причинах аннексии Индокитая и предложило Госдепартаменту нормализовать отношения между странами. В ответ США, Великобритания и Голландия (и именно в таком порядке!) объявили о замораживании японских активов в своих банках. Показательно, что территориальную целостность французской колониальной империи защищали три державы, из которых одна была оккупирована, а другая не имела с правительством Виши дипломатических отношений.
«Вмешавшись в подвернувшийся под руку Индокитайский кризис (который никоим образом интересы США не затрагивал), Рузвельт продемонстрировал англичанам очередной шаг [к формальному вступлению в войну]. Он правильно рассчитал, что в сложившейся ситуации Великобритания обречена поддержать Белый дом и склонить к этому голландское правительство в изгнании. Тем самым вынуждалась антияпонская позиция официального Лондона.
Это была серьезная дипломатическая победа американской администрации. Стратегическая операция по разрушению англо-японского морского альянса, начатая почти двадцать лет назад на Вашингтонской конференции, обрела броское завершение: летом 1941 года на повестку дня была поставлена война между бывшими партнерами. В этой войне Англия не имела никаких позитивных целей и уже потому не могла ничего выиграть. Ей предлагался военный риск, результаты же должны были достаться американцам. Так что политика Рузвельта в июльском кризисе носила скорее антибританский, нежели антияпонский характер.
Тактически обстановка на Дальнем Востоке мгновенно потеряла устойчивость.
Японская империя покупала нефть в Индонезии и на Аляске. Рузвельт перекрыл оба канала, не обеспечив, однако, скважины избыточной защитой. Теперь все участники конфликта должны были считаться с возможностью японской агрессии.
Особенность ситуации заключалась в том, что оккупация Борнео была невозможна без нейтрализации Сингапура. То есть Япония провоцировалась на удар по оплоту британского военного и морского могущества в Тихом океане, объективно выступая в качестве геополитического союзника Штатов» [117].
