Ева и её братья - Барбаш Елена
Но конкретно сегодня что-то уж совсем кошки скребли на дне колодца, и до тошноты противное ощущение где-то под ложечкой Еву не покидало с самого утра. Она позвонила сначала Конькову, потом Михаилу, но никто из них на звонок не ответил. Между тем она уже час сидела в редакции в ожидании автобуса, который должен был везти её и нового фотографа на военный полигон.
Автобуса всё не было. Потом выяснилось, что показательные стрельбы начнутся не раньше, чем через четыре часа, и Ева решила, пока суд да дело, вернуться домой. Тем более её не оставляло чувство тревоги, которое абсолютно не с чем было связать.
Недолго думая, Ева прыгнула в свой автомобильчик и была такова.
– Здравствуйте, Александр Владимирович.
Коньков обернулся и увидел направленное на него дуло. Он поднял глаза и встретился взглядом с Моше.
– Кто вы, что вам надо?
– Мое имя вам абсолютно ничего не скажет.
– Где Ева? – В этот момент телефон Александра грянул голосом Армстронга Let my people go. – Ага, вот и она, – протянул он растерянно и попытался залезть в карман за телефоном.
– Поднимите руки и держите их так, чтоб я видел. Ева на работе, перезвоните ей позже. Давайте присядем, нам надо поговорить.
Нежданный гость жестом показал на диван. Тембр голоса Моше показался Конькову смутно знакомым. Где-то он его уже слышал. Да и внешность кого-то ему напоминала. Но тогда на МАКСе Моше говорил на арабском и был в гриме, поэтому Коньков не сразу распознал, что перед ним всё тот же шейх. И когда понял, рассмеялся.
– Вы снова меня покупать пришли? А пистолет тогда зачем?
Кстати сказать, Коньков тоже был вооружён. В связи с поганой межклановой обстановкой и после всего пережитого он не доверял уже никому, даже собственной охране. Пистолет был сзади за поясом брюк, и у Конькова, когда он собирался, мелькнула мысль, что Еве это может понравиться в свете нового характера их сексуальных отношений. Однако теперь было не до утех – похоже, придётся использовать оружие по его прямому назначению. Только бы добраться до него незаметно.
– Ну почему сразу покупать… Есть разные варианты взаимодействия. Скажем так. Мы не заинтересованы в том, чтобы совместное предприятие с Иорданией заработало в ближайшее время.
– Это я уже понял. Вы – это Израиль, судя по всему. И то, что вы практически открыто в этом признаётесь, означает, что живым я отсюда не выйду, если откажусь с вами сотрудничать. Интересно, а Ева тоже на вас работает?
– Я всё понимаю, кроме одного. Ты такой умный, талантливый, и в тебе течёт еврейская кровь. – Моше сменил интонацию и сразу пошёл ва-банк. – Но вот зачем ты живёшь? Ради чего? Ради Родины – она тебя сдала, ты и сам это знаешь. Ради семьи? Ты своего сына уже потерял. Он отлично живёт в Лондоне и знать твою Родину не хочет. Жена ушла, ты ей предпочёл доступ к валютному потоку, брак свой развалил. И ты стал причиной непоправимых несчастий во многих израильских семьях, и в моей в том числе.
– Я? Стал причиной несчастий? А вы ничего не путаете? Это каким же образом?
Коньков игнорировал этот панибратский переход на «ты» и продолжал невозмутимо разглядывать Моше.
Тот, конечно, использовал все известные ему приёмы, чтобы сохранять спокойствие. Он честно пытался. Однако издевательский тон Конькова привёл к тому, что ярость уже переполняла его и клокотала где-то у самого горла. «Зачем я разговариваю с ним? – мысленно задавал он себе вопрос, сидя за столом напротив Александра и постоянно держа его под прицелом. – Просто пристрелить как собаку. Чего я жду, что хочу услышать?»
– Мой сын сгорел в танке, подбитом из твоего гранатомёта, проданного тобой Ирану или Сирии и попавшего к террористам. Ты виновен. И я тебя приговорил.
– Я виноват, что ваш сын сгорел в танке? А ещё в чём я виноват? В том, что вы денег пожалели на защиту своих «Меркав»? Или, может быть, в том, что оружие из Сирии вашей же спецслужбой было пропущено и попало к «Хезболле»? Или что у вас премьер и начальник штаба – мудаки? Воевать не умеют?
Коньков на самом деле был неплохо осведомлён об обстоятельствах поражения израильских танков.
Как только Коньков это произнёс, Моше сразу понял, что именно этого и ждал. Ему нужно было, чтобы его обвинил не собственный внутренний голос, а кто-то другой извне! Потому что внутренний голос нестерпимо жёг сердце, и ответить ему было нечего, а вот эти абсурдные оскорбительные слова со стороны злейшего врага могли быть прекращены одним выстрелом.
В этот момент дверь распахнулась и на пороге появилась Ева. Моше обернулся, и этого было достаточно, чтобы Коньков успел выхватить пистолет из-за пояса и направить его на Моше. Картина эта привела Еву в ужас: её братья и одновременно любовники держат друг друга под прицелом. Первая мысль, стремительно пронесшаяся в голове – что дуэль из-за неё.
– Так, стоп, все назад! – закричала она. – Вы что, совсем охренели, братишки!!!
Мужчины посмотрели на неё, но пистолеты не опустили. Повисла пауза. Первым очнулся Коньков:
– Это с какого перепуга?
– Так сложилось исторически, – не удержавшись, съязвила Ева и тут же пожалела об этом. – Вы братья! Троюродные. А я ваша сестра.
– Ева, ты бредишь? – подал наконец голос Моше.
– Миша! Ты был прав! Настоящее имя моей бабушки – Ривка. А Мириам и моя прабабка тоже. – Ева слышала себя будто со стороны, отчётливо понимая, что совсем не в такой ситуации думала она объясняться с братьями. – Это я хотела тебе рассказать! Саша, твой дед Борис, на самом деле Борух, тоже сын Мириам и Беньямина Эттингеров! Я нашла бабушкино письмо! Вот оно. – Ева непослушными руками вытащила из кармана мешочек с фото и письмом, достала пожелтевшую карточку и протянула мужчинам. – Саша, помнишь, ты мне сказал, что это твои дальние родственники? Это – твои прадед и прабабка!
Моше с изумлением смотрел на фото. У его отца в Тель-Авиве было такое же.
– Откуда у тебя это, Ева? – спросил он.
– Нашла в моей старой игрушке, подаренной бабушкой Розой. То есть Ривкой. Она всю жизнь скрывала от нас, кто она на самом деле и откуда.
– Так его зовут Михаил? Откуда ты его знаешь? – обратился Коньков к Еве. – Это ты его сюда привела?
Удивительным образом из всех троих он сохранял наибольшее хладнокровие и, похоже, не очень верил Еве.
Моше первый опустил пистолет.
– О господи, Ева! Объясни всё своему любовнику.
И Ева заговорила – сначала жарко и сбивчиво, потом всё более ясно и быстро, будто боялась опоздать. Поглощённые её историей, мужчины не услышали, как тихо щёлкнул открываемый кем-то замок входной двери – Ева так торопилась, что не закрыла щеколду. Она уже успела рассказать про погром и гибель Мириам, как в комнату ворвался человек с пистолетом. Окинув цепким взглядом всех троих, он задержался на Конькове. Этого было достаточно, чтобы Моше со своей годами тренированной реакцией бросился на убийцу, оказавшись между ним и Александром. Хотел он защитить брата или сработал инстинкт? Тот самый инстинкт овчарки, охраняющей своё стадо, тот самый, который привёл его на службу в Моссад? Пока Ева рассказывала историю семьи, Моше вынырнул из цепкого безумия, в котором пребывал всё время после смерти сына. С пугающей ясностью он осознал степень своей ответственности за происходящее. Он ничего больше не хотел, только хоть как-то исправить ситуацию, минимизировать ущерб.
Раздался выстрел, и Моше рухнул к ногам Евы. Тогда, неожиданно для себя самого, Коньков выстрелил в ответ. Он неплохо управлялся с оружием, не снайпер, конечно, но с трёх метров сложно промахнуться. Нападавший упал как подкошенный, издав какой-то сдавленный булькающий звук, и затих.
Ева в ужасе сжала виски руками, потом бросилась к Моше. Он был мёртв, пульс на шее не прощупывался. Красное кровавое пятно растекалось на груди.
Ей бы броситься на пол и завыть. Но она впала в какое-то отрешённое состояние, как будто видела всю картину сверху, каждую мельчайшую чёртову деталь. «И от судеб защиты нет…» – гулко било в виски. Необратимость произошедшего разломала время на до и после. Мир снова рухнул.
