Фредерик Неваль - Тень Александра
— Посмотри в папке Гиацинта. Тул жил на последнем, седьмом этаже. И грохнуло именно там.
— Силы небесные, но кто эти сумасшедшие? Ты сам-то веришь в эту историю с сектой стражей гробницы?
Я помотал головой.
— Басни о какой-то там секте — это всего лишь ширма. Тайные братства, которые тысячелетиями охраняют религиозные реликвии, существуют только в романах.
— Я тоже так думаю, но в данном случае чем же кончится этот маскарад?
— Сокрытием.
— Возможно, но что им скрывать?
— Несколько десятилетий назад во Франции банда ловкачей решила возродить орден тамплиеров. Их великий магистр объявил себя преемником Жака Моле.[65] Он демонстрировал его обгоревшие останки или то, что он выдавал за них, на каждой церемонии. Каждый из его паствы был готов убить, чтобы вернуть их, если бы они были похищены. Они для них были самой большой святыней. Когда их гуру был арестован, оказалось, что у него было семь имений, дворец, яхта и множество банковских счетов не в одном «налоговом раю».[66]
— Ты считаешь, здесь нечто похожее?
— А иначе чего бы ради они наделали столько зла для того, чтобы завладеть мечом? Если исключить нездоровый фанатизм людей, которыми руководит кто-то очень властный, я не вижу иной причины.
— Только этого нам не хватало…
Она зевнула.
— Ты мудро поступишь, если пойдешь спать.
— А ты?
— Я подожду звонка Гелиоса. Тот дурак наверняка предупредил его, куда мы отправились, и рассказал о смерти Тула.
Она улыбнулась:
— Никак не могу поверить, что Гелиос смог нанять такого растяпу.
— У него свои резоны. Вот возьми Тула. Этот вздорный старик был связан с одним из самых известных эллинистов нашего века. Я все время думаю об этом. Любопытный факт. Что мог Сикелианос найти в таком неудачнике, каким был этот Тул?
— Морган! Не говори плохо о мертвом, это приносит несчастье.
— Значит, ты суеверна? — поддел ее я. — Совсем как Этти.
Опершись о перила террасы. Амина поднялась на цыпочках и, прикрыв глаза, вдохнула морской воздух. Легкий ветерок развевал ее волосы. На ней было короткое платье из цветастого хлопка, которое едва прикрывало бедра и соблазнительно облегало стройное тело.
Я почувствовал, как меня охватил жар. Чтобы успокоиться, закурил вторую сигарету и приник к перилам, чтобы скрыть волнение.
Она, словно поддразнивая, подошла ко мне.
Сигарета, которую я собирался поднести ко рту, мерцая, упала в пустоту. Ее руки легли на мои плечи, и я почувствовал, как ее влажный язык и горячие губы коснулись моей шеи. Я стянул майку, бросил ее на пол и стал целовать ее грудь, шею, потом приблизился к ее щеке, ища губы. Ее язык приник к моему, и я ответил на ее поцелуй с такой же страстью. Амина прижалась ко мне, прильнула своим гладким животом к моему вздувшемуся под джинсами члену, и мои руки оказались на ее напрягшихся грудях.
Эта женщина была как пылающий костер, и я забавлялся какое-то время, заставляя трепетать ее тело, и каждый издаваемый стон наслаждения обострял мое желание.
Я освободился от остатков одежды и вытянулся на огромном диване, дрожа от нетерпения. Она перевернула меня на спину, стала надо мной, сжав коленями мои бедра, и ее руки пробежали от моей груди к низу живота. Я хотел снова коснуться ее грудей, но она схватила меня за запястья.
— Нет, — прошептала она. — Как я хочу… — Она сорвала шелковый бант, который украшал подушку, и связала мои руки над головой. — Сегодня ночью ты мой…
Она целовала мою грудь, а я изгибался между ее бедрами и кусал себе руку, чтобы приглушить стоны, боясь разбудить Ганса.
— Я хочу слышать тебя, Морган… — шептала она, сжимая бедрами мой поднявшийся член. — Я хочу слышать, как ты кричишь, умоляешь, просишь…
Она обхватила рукой мои яички и ласково сжала их, заставляя меня изнемогать от желания.
— Ну давай же…
— Ты этого хочешь? — спросила она, прижимая мой член к своему пылающему лону.
— Да…
— Не сразу, — совсем тихо прошептала она, проведя языком по моим губам.
Она повернулась ко мне спиной и скользнула по моей груди, так что ее лоно оказалось у моего рта, а ее рот — у моего члена. Я видел ее мягкие ягодицы, которые не мог схватить и раздвинуть вагину, в которую я жаждал проникнуть, и чувствовал рот Амины на нежной коже своих яичек.
Потом она отстранилась от меня, и я завопил от чувства неудовлетворенности.
— Еще? — спросила она меня с лукавой улыбкой, повернув ко мне голову.
Вид ее распухших губ и покрытых легким румянцем щек заставил меня улыбнуться. Попавшая в собственную ловушку, она задыхалась, пожираемая желанием.
Я натянул свои жалкие путы. Шелковая лента с треском лопнула.
— Чтобы играть в такие игры со мной, надо иметь меньше притязаний или больше вероломства.
Я перевернул ее на спину и, вырвав у нее страстный поцелуй, накрыл своим телом. Она обхватила ногами мои бедра и со стоном выгнулась всем телом.
— Ну и кто теперь кого умоляет? — шутливо спросил я.
— Морган…
Я медленно проник в тепло ее плоти, и все мое существо пронзил предательский жар. Я почувствовал, как она, чтобы не дать вырваться воплю наслаждения, впилась зубами в мое плечо, и я, хрипло дыша, изверг в нее свое семя, а потом откинулся без сил. Амина лежала, полуприкрыв глаза, и я чувствовал, как сильно бьется у моей груди ее сердце. Мои губы нашли ее, и она с улыбкой ответила на мой поцелуй, лаская мое насытившееся тело.
— Долг платежом красен, — прошептала она.
— Я только хочу увидеть…
— Холодного чая? — предложила Амина, открывая холодильник бара.
— Лучше пива. Светлого, — уточнил я.
— Два часа ночи, — вздохнула она, садясь на диван рядом со мной. — Я думаю, до завтра он уже не позвонит.
— Два часа здесь, а во Франции час.
— Если он во Франции.
Я глотнул пива и кивнул:
— Согласен с тобой.
Она обняла меня за плечи.
— Я убеждена, что о нем хорошо заботятся.
— Я никак не могу поверить, что он жив. Мне так его не хватает…
— Я знаю, как ты переживаешь, — тихо сказала она сдавленным голосом. — Но я верю.
— Когда все кончится, ты вернешься в Египет?
Она помотала головой.
— Нет. Я собираюсь просить политического убежища. Машина запущена, и я думаю, что с правами женщин в моей стране покончено. И с остальным тоже, как бы некоторые ни пытались что-то изменить. — Она оттянула бретельки своего платья. — В последний раз я надевала подобное одеяние, когда участвовала в раскопках в Европе, почти десять лет назад. Как я ненавижу религию и ее догматическое мракобесие… И все же Бога я люблю. Парадоксально, не правда ли?
— Почему ж, мне это понятно. — Я поднял глаза к потолку и поморщился. — Мой брат не принадлежит ни к какой касте. Он далит. Для индусов — почти дьявол. Однако он чтит и уважает богов.
— Этот регион известен своей терпимостью и отвращением к насилию.
Я чуть не поперхнулся своим пивом.
— Что? — закашлявшись, с кривой улыбкой спросил я.
— Так мне всегда говорили, — пробормотала она.
Я прикусил губу и посчитал до десяти, чтобы не взорваться.
— Мой отец, который объехал весь мир, сказал бы тебе, что трудно было бы отыскать больших сторонников расовой сегрегации, нетерпимости и насилия, чем у кастовых индусов. Один из них однажды избил моего брата палкой за то, что тот посмел опустить свои грязные лапы в колодец, чтобы напиться воды.
Амина помрачнела.
— Я думала, что Ганди…
— Забудь радужный образ Ганди, в белых одеждах проповедующего мир на земле. Он первым сказал, что у неприкасаемых разум как у животных. Брахман, кшатрий[67] или даже далит предпочли бы голодать, чем есть с одного блюда с тобой или со мной, потому что для них неиндус еще более нечист, чем неприкасаемый.
— И твой брат тоже не верит в эту глупость?
— Нет, — ответил я с улыбкой. — Этти создал себе собственную теорию индуизма, свою собственную религию. — И добавил: — Примерно как ты.
Амина ласково улыбнулась.
— Он…
Звонок моего телефона заставил нас вздрогнуть.
— Алло?
Амина, упершись подбородком в мое плечо, приложила ухо к другой стороне трубки.
— Морган?
— Гиацинт? А я думал, что вы уже выполнили свою миссию.
— Именно так. Я как раз зашел узнать новости, а Гелиос занят. Так что? Вы уже встретились с нашим Микаэлом?
— Если так зовут того дурака, который приехал за мной на такси, то да, встретился.
— Мм… прошло шесть часов, прежде чем его раскусили. Микаэл растет в моих глазах.
— Почему Гелиос послал ко мне это ничтожество?
— Ну что за слова! Слежка обычно не входит в его полномочия. Он явился на место, и это главное.
— Так каковы же его полномочия?
