Дарья Плещеева - Число Приапа
Тоне нравилось, как антиквар своими вопросами загоняет следователя в тупичок. Она бы охотно еще послушала, но Хинценберг был прав – следовало позаботиться о ночлеге.
– Господин Полищук, когда вытащите машину – поищите там мой мобильник, пожалуйста, – очень вежливо сказала Тоня. – Когда мы влетели в канаву, он выскочил из руки и теперь валяется на полу. Мне бы не хотелось, чтобы вы на него наступили.
– Будет сделано, – ответил Полищук. – Придется патрульным сделать две ходки – сперва отвезти вас в Кулдигу, а потом вернуться и вытащить меня… Вот черт, какая непруха… на что государственный бензин переводим?..
В гостинице Тоня с Хинценбергом оказались в втором часу ночи. Им отвели номер с двумя кроватями – ничего более подходящего не нашлось.
– Надеюсь, моей репутации ничто не угрожает, – сказал Хинценберг. – Страшно вообразить, что подумают мои внуки, если узнают… А Сергея мне жалко. Дело какое-то несуразное. Послушай, деточка… ты будешь смеяться, но я страшно хочу есть! После той жареной рыбы во рту ничего не было, а в мои годы надо регулярно питаться.
– Я тоже, – призналась Тоня, – но ведь сейчас тут все закрыто. Это не Рига.
– А сходим-ка к дежурной, или как она тут называется. Не может быть, чтобы в Кулдиге все закрывалось в восемь вечера. В конце концов, мы не нищие, охотно заплатим хоть пять латов за бутерброд с колбасой…
– Господин Хинценберг! У нас же есть пирожки со шпигом! И термос с кофе!
– Где? Где эти сокровища?
– В машине… То есть в моей сумке, а сумка в багажнике…
– Звоним Сергею!
– Среди ночи?
– Деточка, ты еще не знаешь, что такое ночь… Ночь – это, это… когда уже утро… Да… – судя по мечтательному голосу, антиквар вспомнил молодость.
Он позвонил Полищуку и узнал, что патрульная машина тащит в Кулдигу на буксире «хонду-цивик» и может дотащить до гостиницы. Полищук обещал занести сумку и действительно появился в «Метрополе» – но лучше бы не появлялся. Думпис додумался предложить ему выпить, и следователь, удрученный неудачами, не отказался.
– Получайте, – сказал он.
– Можем предложить остывший кофе, – ответил антиквар. – И вашу долю пирожков.
Тоня, уже успевшая вынуть из сумки футляр с нужными очками, метнула в работодателя огненный взор. Взор означал: видеть не желаю этого алкоголика!
– Пришлось вызвать «скорую», чтобы забрали жмурика в морг, – сообщил, садясь, Полищук. – Труповозка у них по ночам, видите ли, не работает! А мне – оставлять его там до утра? А народ набежит? А там вместо головы – узбекский плов, мозги мелкой россыпью… тьфу… да вы же видели… казалось бы, ну что можно сделать обычной лопатой?..
Тоне чуть дурно не сделалось. Она поняла, почему антиквар и Полищук не хотели пускать ее за холм. Но благодарности к следователю в душе не прибавилось.
– Понятия не имею, как его будут опознавать, – продолжал Полищук. – Документов, естественно, никаких, только пачка сигарет. Ну, дактилоскописты прогонят через базы данных… А если он нигде не засветился? Одежда, обувь – самые банальные…
– Наверное, нужно узнать, не пропадал ли вокруг Вилгальского озера мужчина… сколько ему лет? – деловито спросил антиквар.
– Это я уже себе записал. Тоня, налейте кофе, – не попросил, а потребовал Полищук. – Я понимаю, что нужно сесть и сложить головы… так мой полковник по-латышски говорит… буйны головы сложить…
– Это не одно и то же, – сухо сказала Тоня.
– Русский полковник выразился бы – сдвинуть лбы, – помог Хинценберг, открывая термос. – Деточка, принеси-ка из ванной стаканы. Там все остыло, но жевать сухие пирожки – выше моих старческих сил.
– Завтра будем искать этих беглецов. Господин Хинценберг, вы тоже следили за ними…
– Наблюдал, господин Полищук, наблюдал.
– Вы видели троих. Точно – троих?
– Да. Одного парня лет тридцати, одного постарше, бородатого, я думаю, под сорок, одного – за пятьдесят… Сергей?
– Бородатый, – сразу поняв скрытый вопрос, ответил Полищук. – Может, я чего-то с дерева не разглядел. Они пили пиво?
– Ужинали, пили пиво, я к бутылкам не приглядывался. Но по крайней мере одна двухлитровая у них была.
– Мог ли еще кто-то сидеть в машине?
– Мог, – уверенно сказал антиквар. – Дверца была открыта и заслоняла внутренности. Потом бородатый забрался в машину. Я думал, он там заснет, но он потом вылез и ушел… вот не могу вспомнить, взял ли он с собой лопату…
– Я его видел с лопатой. Но копал он в каком-то неожиданном месте.
– Да, я тоже заметил. Но я его не видел! Я видел, как он пошел в это неожиданное место. И тогда я вернулся к дубу… то есть к вам…
– Н-надо п-по горячим следам п-посчитать время, – пьяноватым голосом сказал Полищук, и Тоне стало противно. Она поставила стаканы на журнальный столик и встала у окна, всем видом показывая: ты, невоспитанная скотина, сел на мою постель, делить ложе с господином Хинценбергом я не собираюсь, и мне просто интересно, когда ты обратишь внимание на то, что ты – сидишь, а женщина – стоит?
– Не возражаю. Деточка, ты ешь. Ты тогда уже спала, тебе сказать нечего, – тут антиквар с подозрением посмотрел на стоящую Тоню, но никак ее гордой позы не прокомментировал.
– Кофе.
– Да, Сергей, сейчас налью.
– Черт, как я влип. Как я влип!..
И тут за окном завыла автомобильная сигнализация.
– Моя! – воскликнул Полищук, вскакивая. – Ну, я сейчас с этой сволочью разберусь!
– Сергей, Сергей! Вы что, забыли? Ее же нельзя угнать! – напомнил антиквар. – Мало ли что? Кот мог на нее прыгнуть…
– Сейчас я с этим котом поговорю!
Полищук вскочил с постели, задел столик, стакан с кофе подпрыгнул, напиток выплеснулся Тоне на ноги. А следователь, ничего не замечая, выскочил из номера.
– Деточка, туши свет! – приказал Хинценберг. – Мы посмотрим в окно, что там такое…
– Это добром не кончится, – ледяным голосом произнесла Тоня. – Когда пьяный лезет в драку, его могут хорошо побить.
– А тебе бы хотелось, чтобы Сергея хорошо побили?
На эту провокацию Тоня не ответила, а потушила свет.
«Метрополь» уже более ста лет стоял на Церковной улице, в самой серединке старой Кулдиги, и все ее сокровища были в трех шагах от входа – церковь Святой Екатерины, где крестили герцога Якоба, построенная в годы его правления, аптека, неплохо сохранившийся с семнадцатого века дом Стаффенхагена. Тут же был и самый старый деревянный дом Кулдиги – считалось, что он построен в 1630 году. Вдоль длинного серого фасада «Метрополя» стояло несколько машин – Тоня и Хинценберг сверху увидели их крыши. Возле одной действительно стоял мужчина, был и второй – его ноги торчали из окошка боковой дверцы. Первый помогал ему, пропихивая его поглубже, а машина дико завывала.
– Маразм, – сказал антиквар. – Они сейчас всю Кулдигу на ноги поднимут. Но это не угонщики…
Из гостиничной двери выбежал Полищук. И стало ясно, что он в экстремальных случаях не тратит времени на разговоры. Без всяких церемоний он заехал в ухо одному грабителю, тот устоял на ногах кинулся в бой. Торчавшие из машины ноги взбрыкнули, вор стал выкарабкиваться обратно.
Полищук пытался приблизиться к противнику, чтобы взять его на прием, тот отскакивал.
– Я сейчас вызову полицию! – Тоня схватила лежащий на столике мобильник.
– Погоди, не позорь Сергея! У него же всего один противник. Над ним смеяться будут, если сам не справится.
– Господин Хинценберг, вы, вы!..
Тоня от возмущения все умные слова растеряла.
Телефона здешней полиции она не знала и кинулась вниз, к дежурной. Но та уже звонила и требовала прислать патрульную машину. Тогда Тоня выскочила на улицу. Сделала она это вовремя – грабитель, задом вылезший из машины, и явно собирался напасть на следователя сзади.
Тут оказалось, что у Тони от возмущения не вся сообразительность пропала – кое-что уцелело.
Не вмешиваясь в драку, она подбежала к неведомо чьей машине и ударила по капоту кулаком. Сразу заголосила сигнализация, а Тоня уже была возле другой машины, уже будила ее крепким ударом. Окна второго этажа «Метрополя» распахивались, высовывались заспанные хозяева, которые не для того приехали на своих дорогих тачках в провинциальный городок, чтобы их лишиться.
Двое мужчин, покусившихся на многострадальную собственность Полищука, пустились наутек, он – следом.
– Стойте, Сергей, стойте! – кричал из окна Хинценберг – Они же вас заманивают! Это – ловушка!
Тоня, поняв, что следователь в общем шуме не разобрал разумных слов, побежала за Полищуком.
Собираясь в Кулдигу, она обула босоножки почти без каблука, и бежать ей было легко. Вот только крикнуть про ловушку она никак не могла – некий тормоз внутри не позволял ей кричать на улицах. Наверное, ради спасения собственной жизни – и то не позволил бы.
Она была сильно зла на Полищука. Он даже не заметил, что облил ей штаны своим кофе. «Интересно, – на бегу подумала она, – сколько он выпил, сколько в него влезает? И пил ведь наверняка не приличный коньяк, а пошлую дешевую водку, то-то утром от него будет разить перегаром!»
