Аманда Скотт - Код Майя: 2012
И как только Фернандес произнес последнее слово, он сразу же заснул. Его здоровая рука была теплой, а пульс ритмичным. Культя правой руки также оставалась теплой, и Оуэн не почувствовал в ней жара.
Седрик Оуэн посмотрел в темный угол, как делал не раз но время операции, и снова встретил спокойный взгляд черных глаз.
— Он будет жить?
Из темноты последовал хриплый ответ Диего на ломаном испанском.
— Пока питье будет оставаться в нем, он не умрет. А то, что случится потом, зависит от него самого и его богов. И твоих богов.
Оуэн решил, что в последних словах Диего заключен вопрос, но не знал, как на него ответить.
— В таком случае нам остается только ждать, — немного смущенно сказал он.
Темные глаза продолжали смотреть на Оуэна. В них не было укора, они лишь внимательно его изучали.
— Тогда будем ждать.
Солнце дважды вставало у дальней кромки моря, проливая золото на ослепленные волны.
И дважды солнечный диск пересекал небосвод, бросая удлиняющиеся тени на стены Замы, огромную башню и менее высокие храмы с множеством резных украшений.
Дважды кроваво-медный шар посылал расплавленную руду вдоль западного горизонта и охлаждающиеся просторы равнин, где, встречая наступающий сумрак, стрекотали цикады, и каждый раз наступала странная тишина, которую не могли победить ни ночные животные, ни шорох ветра.
Фернандес де Агилар продолжал спать, а рядом сидел его друг и хирург Седрик Оуэн, который так и не сумел заснуть за все это время.
Поначалу Оуэна радовала способность его пациента отдыхать и набираться сил; во всех прочитанных им научных текстах рекомендовался сон как лучшее средство исцеления после операции.
Обрадованный Оуэн осторожно менял повязки, изо всех сил стараясь не разбудить пациента. Но на второй день Агилар по-прежнему ничего не пил и даже не мочился, и Оуэн решил проверить расположение созвездий и движение звезд. В процессе он выяснил, что Диего — лучший источник информации, чем записные книжки. Диего знал, как движутся по небосводу три исцеляющие планеты: Меркурий, Венера и Марс.
Изучив вновь нарисованные круги планет, он обнаружил, что их положение все еще остается благоприятным. Кроме того, у его пациента был ровный, сильный пульс. В конце концов Оуэн решил, что необходимо разбудить Агилара, чтобы заставить его напиться воды.
Но все его усилия оказались напрасными. Фернандеса де Агилара разбудить не удалось. Разочарованный Оуэн прекратил свои попытки и с помощью Диего нашел способ приподнять пациента и влить немного воды ему в рот, массируя шею, чтобы тот не задохнулся.
Половину ночи Оуэн посвятил тому, чтобы де Агилар выпил достаточно воды, стараясь не дать соли и сере нарушить естественный баланс в его теле. Еще через некоторое время он сумел найти способ так приподнять пациента, чтобы при легком давлении на мочевой пузырь моча выходила наружу — с помощью Диего ее собирали в тыквенную бутыль.
Они закончили этим заниматься к вечеру второго дня. В углах комнаты тускло мерцали три дымные лампы, красноватые отблески света падали на потоки серебра, которыми наполняла комнату луна сквозь щель в соломенной крыше.
Седрик Оуэн сидел на границе света и тени и ел местное блюдо, приготовленное из бобов, перца и маиса. Вкус уже не казался ему таким необычным, как в первую ночь; теперь эта пища нравилась ему гораздо больше.
Подкрепив силы, он вышел справить нужду. В первый раз после операции он вернулся в свою хижину и взял в руки мешок, в котором хранился голубой живой камень.
Как и всегда, первые мгновения встречи вызвали противоречивые чувства опустошенности и целостности. Нострадамус сказал: «Вы ведь немного влюблены в этот камень?» Он лишь слегка коснулся сложной алхимии, связывающей человеческую плоть и кровь с холодным камнем, обладавшим безупречностью, которой так часто не хватало людям.
Когда Оуэн вернулся, Диего уже не было в храме. Облегченно вздохнув, Оуэн вытащил голубой камень из мешка и поставил его на стол возле головы де Агилара так, чтобы глазницы черепа были обращены к телу испанца. Он нашел две свечи и маленький каменный светильник, который задымил сильнее, как только его передвинули. Как учила его бабушка, Оуэн поставил свечи с разных сторон черепа так, чтобы два луча были направлены на тело де Агилара.
Закончив с этим, он принес стул и сел у ног испанца так, чтобы смотреть в глазницы каменного черепа. Некоторое время он сидел неподвижно и слушал. Снаружи доносился стрекот насекомых, но признаки человеческого присутствия не улавливались.
Положив левую руку на левую ногу де Агилара, Оуэн сказал:
— Друг мой, сделанное нами находится за пределами твоих знаний. Если ты мне веришь, я сумею тебя найти и вернуть обратно. Если ты не захочешь, чтобы тебя нашли, это твой выбор, и я отнесусь к нему с уважением.
Он смолк, закрыл глаза и вновь отправился на поиски неподвижной яркой голубизны, где на одной ноте пел живой камень.
— Подожди.
Одно слово, произнесенное на хриплом испанском. Рука коснулась руки Оуэна.
— Диего!
Оуэн открыл глаза.
Это действительно был Диего, а не епископ Гонсалес, что порадовало Оуэна, но не слишком. Он сердито стряхнул руку.
— Неужели это необходимо?
— Это не то место.
Черные глаза Диего пристально посмотрели на Оуэна. В них не было вожделения или страха, читалось только спокойное уважение к камню, к которому он относился как к равному. Диего поклонился, прижал руки к груди, а потом широко развел их в стороны, указывая на раскрашенные тела распятого Христа, висящие на каждой стене.
— Прежде здесь было место, где мы могли говорить в мире с богами, — заговорил Диего на своем не слишком уверенном испанском. — Теперь это место пыток, боли и потери. Твой камень будет сильнее в другом месте.
И в тихой ночи Оуэн услышал шепот Нострадамуса:
«Вы отправитесь в местечко к югу отсюда, где когда-то правили мусульмане и где река впадает в океан. Там вы сядете на корабль и поплывете в Новый Свет… и встретите тех, кто сможет объяснить вам природу и душу голубого камня».
Диего молча смотрел на него и ждал. Кожу на голове Оуэна начало покалывать. Он ощутил, как задрожали руки, которые недавно так уверенно орудовали ножами из черного камня, отсекая кисть де Агилара.
— Куда нам нужно отправиться? — спросил он. — И как далеко идти?
— Я хорошо знаю это место. Мы можем взять мулов. Два дня, может быть, три.
Диего показал на пальцах, чтобы не возникло никаких сомнений относительно названных им цифр.
— Три дня путешествия? Похоже, ты лишился разума! Фернандеса нельзя сдвинуть и на двести ярдов без серьезной опасности для его жизни. Он умрет на исходе первого дня.
— Он умрет, если ты оставишь его здесь. Спроси свой живой камень, прав ли я.
Диего переполняла спокойная уверенность. Потрясенный Оуэн закрыл глаза. И встреча с камнем произошла. Он его ждал. Никогда прежде Оуэн не видел мир с такой ясностью. И он не услышал предупреждения об опасности, потере или горе.
Оуэн открыл глаза. Обе свечи догорели и погасли. Маленький светильник чадил, давая совсем немного света, так что голубой взгляд живого камня потускнел. И как это было однажды в присутствии Нострадамуса, когда Оуэн услышал крики чаек и уловил ароматы моря, теперь он оказался в таком месте, где ночные звери ревели, выйдя на охоту, а ветер гнул кроны деревьев и шелестел в высокой траве.
— Что ты слышишь? — тихо спросил Диего.
— Летучие мыши, — ответил Оуэн. — Я слышу, как тысячи летучих мышей взлетают в воздух с пирамиды, по сравнению с которой ваша башня кажется детской игрушкой.
Глава 17
Летучие мыши. Повсюду. Верещащие потоки, перелетающие с одного дерева на другое, закрывающие полуденное солнце и приносящие такую тьму, которая была бы непереносимой, если бы душа живого камня не пела хвалебную песнь возвращения, заглушавшую шум, и не отбрасывала голубой свет, разгоняющий фальшивые сумерки, так что мир вокруг обретал рассветную четкость и прозрачность.
Седрик Оуэн пошатнулся под воздействием оглушающего шума и опустил Фернандеса де Агилара на землю. Полдня Оуэн тащил испанца, а впереди шагал Диего, прорубавший им дорогу в стене кустарника.
Де Агилар не проснулся, когда Оуэн осторожно уложил его на мягкую траву поляны; его ничто не могло разбудить — ни пронзительные крики птиц в течение дня, ни рев ягуара и отчаянный крик испуганного мула, заставивший подняться в воздух летучих мышей. Три дня продолжалось изнурительное путешествие к этой поляне, находящейся в сердце джунглей, где почему-то не росли деревья, зато кишмя кишели летучие мыши, а живой камень был так умиротворен.
