Евгений Сухов - Я украл Мону Лизу
– Господин Леонардо, вы окончательно избалуете мою супругу. Скоро она начнет требовать, чтобы все окружающие, включая меня, называли ее богиней.
– В этом нет ничего плохо, уважаемый синьор Франческо, ваша жена достойна высочайшего восхищения. Не удивлюсь, что скоро так оно и будет. Так что привыкайте!
Не сумев перебороть любопытства, Франческо приблизился и глянул через плечо Леонардо да Винчи.
– Однако вы настоящий мастер, уважаемый Леонардо. Никогда не думал, что портрет может быть столь похож на оригинал.
– Возможно, – отозвался сдержанно Леонардо. – Просто я очень стараюсь.
– Вы будете рисовать все эти здания, что находятся за ее спиной? – полюбопытствовал Франческо, наблюдая за тем, как Леонардо аккуратно накладывает на картину слои красок. Картина буквально преображалась с каждым мазком, становилась все более монументальной и объемной. Этого Леонардо хвалят не зря, судя по тому, что он видел, маэстро весьма искушен в своем ремесле.
Размешав на палитре красную краску с белой, Леонардо задумался.
– Скорее всего, нет. За спиной донны Лизы будут горы, окутанные дымкой, а еще петляющая дорога, пролегающая в ущелье. Думаю, что так оно будет вернее.
– Возможно, что вы и правы, – с должным уважением произнес Франческо, – а только я никогда не думал, что моя жена настолько красивая.
Картина все более приближалась к первоначальному замыслу.
– Уверяю, вам будут завидовать тысячи мужчин, что вы имеете счастье обладать такой несравненной женщиной.
– Хм, быть может, вы и правы… Не буду вам мешать. К тому же мне нужно проведать своих приказчиков… Вы столько времени тратите на картину, что я начинаю задумываться, а смогу ли я расплатиться с вами?
– В таком случае картину мне придется оставить себе, – твердо произнес Леонардо, глядя заказчику в глаза.
Месяц назад у флорентийского купца Франческо де Джокондо родился сын. Столь знаменательное событие совпало с покупкой большого дома, куда он намеревался привести семью. Вот только траты за последнее время значительно увеличились, и он всерьез стал подумывать о том, что ему проще отказаться от своего заказа, оставив при этом обговоренный аванс художнику.
– Хм… Я все-таки полагаю, что этого не случится.
В небольшой дом на окраине Флоренции, где Леонардо да Винчи снимал жилье вместе со своим учеником Салаино, великолепной моделью и посредственным художником, он вернулся ближе к полуночи, когда городская стража, звонко постукивая железом, напомнила горожанам о том, что в ближайший час все ворота будут закрыты, а улицы, дабы избежать грабежей, перекроются решетками.
Луженые глотки городской стражи, поторапливая припозднившихся жителей, звучали в самых дальних переулках, басовито перекликаясь между собой. На некоторое время в городе устанавливалась тишина, казалось, что город вместе с наступившим безмолвием погрузился в вязкую темную дрему, но вскоре раздавалось бодрящее постукивание колотушек, и унылый голос вновь торопил припозднившихся горожан.
Открыв дверь, Леонардо увидел в проеме растерянную физиономию Салаино – немного смутившись, тот произнес:
– Маэстро, у нас гости.
Полуночные гости не самое радостное событие, а интонация, с какой были произнесены слова, наводила на печальную мысль, что в комнате сидит хозяин гостиницы, вдруг усомнившийся в их кредитоспособности.
– Вот как, – безрадостно выдохнул Леонардо. – Что ж, послушаем.
Из-за плеча ученика показался полный человек лет сорока пяти в синей накидке с коротким воротом, расшитым в замысловатые узоры серебряными нитями. На оплывающих плечах меховая шаль из черно-бурой лисицы. Нежданного гостя звали Антонио де Джокомбо, являвшегося председателем Флорентийского Совета десяти. Когда-то они были учениками великого мастера Верроккьо, на пару размешивая ему краски. Помнится, одно время были даже дружны, но потом судьба развела их в разные стороны.
– Чем могу быть полезен? – спросил Леонардо, стараясь быть любезным. – Столь влиятельные персоны не каждый день перешагивают порог моего дома, – попытался пошутить маэстро.
– Прошу прощения, синьор Леонардо, если принес вам хотя бы крохотное беспокойство. Но я слышал, что сейчас вы работаете над каким-то необыкновенным портретом, мне как художнику не терпится на него взглянуть. Может, уважите меня?
– Портрет еще в работе, – постарался Леонардо подобрать причину для отказа. – Вы же знаете, не в моих правилах демонстрировать незавершенные работы.
– Может, вы сделаете для председателя Флорентийского Совета десяти исключение, – с мягкой требовательностью, какая способна согнуть даже железо, продолжал настаивать Антонио.
– Ну, хорошо, – согласился Леонардо. Вытащив из сумки пакет, он аккуратно его развернул. – Краски еще не до конца просохли. Я бы хотел поработать над портретом дома, – поставил он перед Джакомбо холст.
– И это вы называете незавершенной работой? – поднял брови Антонио, простояв неподвижно перед картиной долгие минуты. – Признаюсь откровенно, я не видел более совершенного портрета. Уверен, что у этого творения большое будущее.
– Она еще нуждается в доработке, – смущенно отозвался Леонардо, польщенный высокой оценкой. – Нужно дорисовать колонны, а потом, мне не очень нравится пейзаж за спиной модели. Нужно отчетливее прописать горы. Сделать прозрачнее дымку…
– Человеку, который с такой достоверностью может нарисовать портрет женщины, не составит большого труда, чтобы нарисовать горный пейзаж, а уж тем более колонны…
– Вы знаете эту женщину? – невольно удивился Леонардо.
– Знаю… Она жена купца Франческо из Джокондо. Весьма милая синьора. Но даже если бы я ее не встречал, то у меня непременно возникло бы чувство, что я знаком с ней тысячу лет. Даже не знаю, как вам это удалось. Но я пришел, чтобы поговорить с вами о другом, пока наши разногласия не зашли слишком далеко.
– Я вас слушаю, господин Антонио, – холодно произнес Леонардо, догадываясь, о чем пойдет речь.
– Извините меня за откровенность, Леонардо, но во Флоренцию вы прибыли без лиры в кармане, и, чтобы как-то поддержать вас и ваших слуг, Флорентийский Совет десяти предоставил вам весьма выгодный заказ – нарисовать в зале Большого совета картину «Битва при Ангиари»…
– Позвольте, но я взялся за работу! – горячо запротестовал Леонардо, болезненно уязвленный. – На картоне я нарисовал картину, которую намеревался переложить на стену.
– Все так, – с мягкими интонациями в голосе согласился Антонио. Его доброжелательность была обманчива, и Леонардо да Винчи знал это как никто другой. Антонио был из тех людей, кто всегда добивался своего. – До известного времени мы не имели к вам претензий и даже были весьма довольны, что столь трудную работу поручили именно вам. Но потом вдруг вы охладели к порученному делу и занимаетесь тем, что не входит в ваши обязанности, – показал он ладонью на портрет госпожи Лизы Джоконды, стоявший на столе. В какой-то момент ему показалось, что женщина на портрете ожила, снисходительно улыбнувшись, и Антонио невольно отвел взгляд, не решившись вновь встретиться с ней взглядом.
Флорентийский Совет десяти был весьма влиятельным органом во всем герцогстве, сумевшим собрать под свой патронаж едва ли не самых известных художников. Обладая должным могуществом, он способен был нанести существенный урон репутации, оставить без заказчиков, а потому ссориться с ним художникам было не с руки. Следовало подобрать подходящие слова, чтобы прийти к соглашению. Вот только грудь распирала ядовитая колкость, справиться с которой было непросто.
– Картину я нарисовал на картоне, и вам это прекрасно известно. Вот только кому пришла в голову идея выставить ее на всеобщее обозрение? Картину едва ли не порвали в клочья, и у меня отсутствует всякое желание возвращаться к тому, что я уже сделал.
Под окнами послышались удары хлопушек, и чей-то пронзительный голос предупредил:
– Городская стража!
– Леонардо, вы забываете, что связаны с нами договором. В случае вашего несогласия мы будем вынуждены требовать от вас завершения картин через суд, – любезно улыбался Антонио.
Леонардо натолкнулся на прожигающий взгляд – со стены на него смотрела донна Лиза. Антонио невольно передернул плечами – он всегда считал, что у жены добрейшего Франческо дьявольский взгляд. Родись она хотя бы на полстолетия раньше, так закончила бы свои дни на костре Святейшей инквизиции.
– Я не хочу оправдываться. Картина уничтожена, и в этом вашей вины куда больше, чем моей.
– Я пришел сюда не для того, чтобы препираться с вами, любезный мой Леонардо, – подчеркнуто вежливо проговорил Антонио, – а затем, чтобы озвучить волю Флорентийского Совета десяти. Вы должны или привести картину в порядок, или написать другую, либо вернуть деньги, выданные вам за работу. В противном случае, – Антонио развел руками, – очень сожалею, но мы вынуждены будем решать дело через суд. Тогда вы потеряете всех своих заказчиков, а ваше имущество, даже вот эта ваша картина, – показал он на женский портрет, – пойдут с молотка. Единственное, что вам останется, так это рисовать прохожих за несколько сольдо где-нибудь на площади Святого Марка. – Губы Антонио дрогнули в мстительной усмешке. – Боюсь, что и в этом случае у вас не найдется заказчиков, уж слишком медленно вы рисуете. А теперь позвольте откланяться, да и поздно уже, боюсь, как бы меня не задержала городская стража. – И, опасаясь натолкнуться на яростный взгляд Лизы Джоконды, отвернувшись, протопал в коридор. Повернувшись, добавил: – Провожать меня не нужно, как-нибудь доберусь сам.
