Элеанор Каттон - Светила
– А ко мне ты почему не пришла? – проговорил он наконец: ему хотелось обвинить собеседницу хоть в чем-нибудь.
– Когда?
– Когда тебе поплохело.
– Я была в тюрьме.
– Ну, после.
– И чем бы ты мне помог?
– Я бы, вероятно, избавил тебя от многих неприятностей, – коротко отозвался Притчард. – Я мог бы доказать, что в опиум подмешали яд, если бы ты позволила мне свидетельствовать в твою пользу.
– Ты знал, что опиум отравлен?
– Это всего лишь догадка. А как же иначе, Анна? Разве что…
Анна снова отошла от него, на сей раз к изголовью кровати, обхватила пальцами железную шишку. Стоило ей двинуться, и Притчард снова почувствовал ее запах – запах моря. Сила этого чувства его просто ошеломила. Ему пришлось сдержать порыв шагнуть к ней, последовать за нею, вдохнуть ее всей грудью. Ему чудился запах соли, и железа, и тяжелый, металлический привкус ненастья… низко нависшие облака, подумал он, и дождь. И не просто море: корабль. Запах просмоленных канатов, штормовая влажность выбеленного тикового дерева, промасленная парусина, свечной воск. У Притчарда слюнки потекли.
– Отравлен, значит. – Анна покосилась на гостя. – И кем же?
(Возможно, это сработала сенсорная память – всего-то-навсего случайное эхо, что вдруг растекается по всему телу, а затем так же мгновенно гаснет. Притчард прогнал докучную мысль.)
– Тебе наверняка приходила в голову такая возможность, – нахмурился он.
– Наверное. Ничего не помню.
– Вообще ничего?
– Помню, села с трубкой. Нагрела булавку. После – ничего.
– Я-то верил, что ты не самоубийца, что ты ничего дурного не замышляла. Я ни на минуту в этом не сомневался.
– Ну что ж поделаешь, – отозвалась Анна, – если некоторые от этой мысли отделаться никак не могут.
– Да, действительно – никак не могут, – быстро откликнулся Притчард. Он чувствовал, что над ним взяли верх, и на всякий случай отступил на полшага назад.
– Я ничего не знаю про яд, – заверила Анна.
– Если бы я мог подвергнуть проверке то, что осталось от порции, я бы сказал тебе, подмешано ли к веществу что-то еще, – объяснил Притчард. – За этим я и пришел. Хотел узнать, нельзя ли откупить у тебя обратно небольшое количество, чтоб глянуть, в чем там дело. А-Су со мной даже не здоровается.
Анна сощурилась:
– Ты хочешь подвергнуть его проверке – или подменить вещество?
– Ты это о чем еще?
– Может, ты следы заметаешь.
Притчард негодующе вспыхнул:
– Какие еще следы? – Анна промолчала, и он повторил вопрос: – Какие еще следы?
– А-Су считает, это ты подмешал туда яду, – наконец выговорила Анна, не сводя с гостя глаз.
– Ах, он так считает? Чертовски сложный обходной способ, признаться, если бы мне и впрямь хотелось лишить тебя жизни.
– Может, ты его хотел убить?
– И потерять клиента? – Притчард понизил голос. – Послушай, на братские чувства и все такое я не претендую, но с азиатами я не ссорился и ссориться не собираюсь. Ты слышишь? У меня нет причин желать кому-либо из них зла. Вообще никаких.
– Палатку на его участке снова изрезали. В прошлом месяце. И все его снадобья погибли.
– Уж не думаешь ли ты, что это сделал я?
– Нет, не думаю.
– Тогда в чем фокус? – не отступался Притчард. – Анна, выкладывай! Что происходит?
– Он думает, ты занимаешься рэкетом.
– Травлю узкоглазых? – фыркнул Притчард.
– Да, – кивнула Анна. – И это не такая уж глупая мысль, знаешь ли.
– Ах вот как! И ты с ним согласна, да?
– Я этого не говорила, – возразила девушка. – Это не я так считаю…
– Ты считаешь меня сварливым старым пнем, – отозвался Притчард. – Я знаю. Анна, я и впрямь сварливый старый пень. Но я не убийца.
Убежденность проститутки развеялась так же быстро, как подчинила ее себе. Анна вновь отпрянула, шагнула в сторону, к окну, рука ее потянулась к плетеному кружеву воротника, затеребила его. Притчард тут же смягчился. Он узнал этот жест: это характерное движение, свойственное не ей одной, но любой девушке.
– Ну как бы то ни было, – проговорил он примирительно. – Как бы то ни было.
– Ты не так уж и стар, – сказала Анна.
Ему отчаянно хотелось к ней прикоснуться.
– А потом еще эта проблема лауданума – несчастный случай с Кросби Уэллсом, – промолвил он. – У меня эта история из головы не идет.
– Что еще за проблема лауданума?
– Под кроватью отшельника нашли флакон с лауданумом. Мой.
– Закупоренный или открытый?
– Закупоренный. Но наполовину пустой.
Анна явно заинтересовалась:
– Твой – в смысле, он принадлежал тебе лично или просто был куплен в твоей аптеке?
– Куплен, – объяснил Притчард. – И куплен не Кросби. Я этому человеку в жизни ни драхмы не продал.
Анна задумчиво прижала ладонь к щеке:
– Очень странно.
– Эх, старина Кросби Уэллс. – Притчард делано рассмеялся. – При его жизни никто и никогда о нем вообще не задумывался, а теперь вон как вышло.
– Кросби… – проговорила Анна и вдруг, нежданно-негаданно, расплакалась.
Причарду захотелось шагнуть к ней, раскрыть объятия, утешить девушку. Она пошарила в рукаве в поисках платка; Притчард ждал, сцепив за спиною руки. Она плакала не о Кросби Уэллсе. Она ж его даже не знала. Плакала она о себе.
Разумеется, думал Притчард, это неприятно – когда тебя судят за попытку самоубийства в суде по мелким искам, и травят все кто попало, и обсуждают в «Таймс» как какую-то диковину, и сплетничают о тебе за завтраком и между партиями в бильярд, словно душа человеческая – это общее достояние и база для судебного разбирательства. Притчард не сводил с Анны глаз: вот она высморкалась, тонкими пальцами неловко затолкала платок обратно в рукав. Нет, это не просто усталость – это горе совсем иного рода. Она, похоже, не столько измотана и затравлена, сколько разрывается надвое.
– Ничего, пустяки, – наконец проговорила Анна, взяв себя в руки. – Не обращай на меня внимания.
– Если бы я только мог взглянуть хоть на кусочек, – гнул свое Притчард.
– Что?
– Ну, дурман – я б его у тебя откупил. Я вовсе не собираюсь ничего подменять; ты можешь дать мне совсем чуть-чуть, вся порция мне не нужна.
Девушка резко качнула головой, и Притчард внезапно понял, что в ней изменилось. Он шагнул вперед, за три стремительных шага преодолев разделяющее их расстояние, и схватил ее за рукав.
– Где вещество? – потребовал он. – Где смола?
Анна отдернула руку.
– Я ее съела, – заявила девушка. – Последние остатки доела вчера вечером, если хочешь знать.
– Нет, быть того не может!
Притчард последовал за ней, развернул ее за плечи лицом к себе. Большим пальцем приподнял ей подбородок, запрокинув голову, и вгляделся в ее глаза.
– Ты врешь, – объявил он. – Ты чиста.
– Я его съела, – повторила Анна, рывком высвобождаясь.
– Ты опиум обратно А-Су отдала? Он его забрал?
– Еще раз повторяю: я его съела.
– Да брось ты! Анна, не лги мне!
– Я не лгу.
– Ты съела порцию отравленной смолы – и глаза у тебя ясные, как рассвет?
– А кто говорит, что опиум был отравлен? – сощурилась девушка.
– И даже если не был…
– Ты знаешь доподлинно, что опиум был отравлен? Ты уверен?
– Я ни черта не знаю об этом треклятом деле и тон твой мне не нравится! – рявкнул Притчард. – Да ради бога, я всего-навсего хочу получить назад кусочек той порции, чтобы ее проверить!
Анна вновь встрепенулась:
– И кто же, интересно, его отравил, а, Джо? Кто пытался меня убить? Твои предположения?
– А-Су, может статься, – взмахнул рукой Притчард.
– Обвинить обвинителя? – Анна рассмеялась. – Именно такую игру преступник и ведет!
– Я пытаюсь помочь тебе! – в бешенстве рявкнул Притчард. – Я помочь пытаюсь!
– Нечего тут помогать! – закричала Анна. – Помогать тут некому! В последний раз: это не попытка самоубийства, Джозеф, и – никакого – чертова – яда!
– Тогда объясни мне, как ты, полумертвая, оказалась посреди Крайстчерчской дороги?
– Я не могу этого объяснить!
Впервые за этот день Притчард прочел в ее лице подлинные чувства: страх и ярость.
– Ты тем вечером курила трубку – как всегда?
– Как всякий день после того, как внесла залог.
– А сегодня?
– Нет. Говорю же: вчера вечером я съела все, что осталось.
– В котором часу?
– Поздно. Может, в полночь.
Притчарду захотелось сплюнуть.
– Не делай из меня дурака. Я сколько раз видел тебя и под кайфом, и под отходняком. Прямо сейчас ты трезва, как монахиня.
Ее лицо исказилось.
– Если ты мне не веришь, уходи.
