Элиетт Абекассис - Сокровище храма
Она вынула из кармана лист бумаги и протянула мне.
— Взгляни, это копия фрагмента Медного свитка. Как видишь, текст напоминает решетку. Читать его надо по диагонали.
Я вгляделся и прочитал, как она сказала.
— Bekever she banahal ha-kippa… Надгробный камень у соборной реки…
Палец ее уперся в бумагу.
— От Иерихона до Сахары… Есть две оси: север — юг и восток — запад.
— Сокровище должно быть в точке пересечения…
— В ней мы нашли небольшую амфору для масла. Эриксон полагал, что масло это использовалось в святилищах Иерусалима.
— А само сокровище?
Печальная улыбка тронула ее губы.
Ничего.
Она отошла на несколько шагов и опустилась на камень.
— О, Ари, я уже ничего не знаю… После вчерашнего… В то утро было очень жарко. Солнце пекло вовсю. Впечатление — будто нас поджаривают в аду. И все-таки мы шли, время от времени передавая друг другу фляжку с теплой водой. Мы шагали всей группой и не чувствовали усталости. Мы направлялись к Кирбат-Кумрану, точно паломники, опираясь на посохи, и ничто не могло нас остановить — ни жара, ни змеи, ни скорпионы. В то утро, когда мы вышли из лагеря, Петера не было с нами, и мы думали, он нас догонит… Мы остановились перекусить. Я отошла в сторону… И тут его увидела…
Я попросил Джейн проводить меня в лагерь археологов. Без лишних вопросов она провезла меня в своем джипе несколько километров по каменистой дороге — а вернее, по каменистому бездорожью — до лагеря, разбитого рядом с кибуцем, примыкавшим к Кумрану.
Временный бивак — несколько плотных стареньких палаток, расставленных у выступов скал, — был пуст, как если бы обитатели его в панике бежали при приближении страшной угрозы.
Только мужчина лет пятидесяти, с седыми жесткими волосами, разделенными косым пробором, загорелый, с блестящими от пота висками, расслабленно сидел на стуле перед одной из палаток. Он, казалось, дремал, утомленный жарой.
Мы направились, было к палатке Петера Эриксона, но в этот момент из нее вышел Шимон Делам в сопровождении двух полицейских. Увидев меня, он быстро зашагал в нашу сторону. Мы посмотрели в глаза друг другу, как привыкли делать в армии, когда нужно было проникнуть в тайные мысли встречного. Он совсем не изменился — все те же черные волосы, тонкие черты сдержанного лица, ниже среднего роста, коренастый и, как обычно, пожевывающий зубочистку, которая заменяла ему сигарету. На его лбу вырисовывалась буква
«Нун» означает верность, скромность, а конечная ее цель — вознаграждение, обещанное честному человеку, так что «Нун» является буквой справедливости.
— Ари, — произнес Шимон, — я рад видеть тебя здесь.
Потом он повернулся к моей спутнице:
— Как поживаете, Джейн?
— Нормально, — ответила та.
Он приблизился к ней и тихо проговорил:
— Я полагал, что вы в Сирии…
— Нет, — ответила Джейн, — предпочла остаться здесь.
Удовлетворенно улыбаясь, Шимон повернулся ко мне:
— Ари, я счастлив, что ты согласился.
— Но, — запротестовал я, — я еще не сказал, что…
— Ты же знаешь, как нам нужен, — прервал Шимон. — Тебе все так здорово удалось в прошлый раз.
— Шимон, — возразил я, — тебе нет равных в вербовке агентов, но…
— Никто, кроме тебя, не смог бы решить ту задачу, ты сам это знаешь… Здесь нечто подобное. Видишь ли, мне кажется, мы вляпались в историю, пришедшую из прошлых времен. В ней может разобраться только археолог, писец… ессей, не так ли?.. Имеющий опыт военной службы.
— Я еще не дал согласия, Шимон.
— Разумеется, — примирительно отозвался он, спокойно пожевывая свою зубочистку… — Потому-то я и здесь, чтобы окончательно уговорить тебя.
— Ладно, говори, — сдался я.
— Вот это по-деловому. — И Шимон повернулся к Джейн, собравшейся было отойти. — Джейн, вы можете остаться.
Он помолчал, вынул изо рта зубочистку, бросил ее наземь и затоптал, словно окурок сигареты.
— Не стану ходить вокруг да около. Убит человек, археолог, разыскивавший сокровище, о котором говорится в кумранском манускрипте. Это сокровище могло принадлежать ессеям, не так ли…
— Ошибаешься, Шимон, — вмешался я. — Ессеям ничего не принадлежит. Потому они и называют себя «бедными».
— Допустим, — саркастически улыбнулся Шимон. — Эта мелочишка свалилась с неба, не так ли?
— Может быть, — пожал я плечами, — но не вижу связи.
— Связь… Дело в том, что мы убеждены в причастности ессеев к этому делу.
При этих словах я встрепенулся и грубо оборвал его:
— Шимон, кто это «мы»?
— Шин-Бет.
— И там известно о существовании ессеев?
— Конечно.
— Шимон, — проговорил я сквозь зубы, — ты не должен был говорить об этом. Ни единому человеку, кто бы он ни был.
— Черт побери, Ари, но ведь это же секретная служба. То, что входит в Шин-Бет…
— …никогда не выходит из Шин-Бет. Но ты — в курсе, Джейн — тоже. Это уже становится для нас опасным.
— Напомню, что именно я спас тебя, когда тебе грозила опасность, два года назад. И именно я позволил тебе уйти в пещеры и не сдал полиции, когда ты убил раввина.[5]
— Почему вы нас подозреваете?
— А подумай-ка, Ари. Кто еще, кроме ессеев, мог совершить ритуальное убийство в этих местах, совершить жертвоприношение, которое, если я правильно понимаю, согласно текстам должно быть совершено в день Страшного Суда?
Ответа на этот вопрос у меня не было.
Его лицо прояснилось.
— Отлично! — бодро произнес Шимон. — Начнем копать с этой стороны, если ты не против.
— Давай, копай.
— А ты мог бы для начала порасспросить дочь профессора Эриксона? Она живет в том же квартале, где жил ты.
— Профессор Эриксон не был евреем, — вмешалась Джейн, будто угадав мои мысли, — но его дочь приняла иудаизм… Сегодня утром она приходила ко мне.
— Ну что ж, — заключил Шимон, — я вас оставляю… И… до встречи, Ари.
Отойдя на несколько шагов, он обернулся и с мрачным видом добавил:
— До скорой встречи, полагаю.
В этот момент появился мужчина, дремавший возле своей палатки. Я спросил себя, не слышал ли он нашу негромкую беседу, не притворялся ли спящим, когда мы проходили мимо него.
— Ари, — сказала Джейн, — позволь тебе представить Йозефа Кошку, археолога.
— Все это так страшно, — произнес Кошка с раскатистым «р», как говорят поляки, — страшно, очень страшно. Все мы… Я потрясен тем, что произошло с нашим другом Петером. Он был не только другом, но и талантливым исследователем международного масштаба. Не правда ли, Джейн?
Джейн присела на камень.
— Да, — подтвердила она, — это очень страшно.
— Были у него враги? — спросил я.
— А как же без них, — помедлив, сказал Кошка. — Недавно ему угрожали, а однажды вечером даже избили. Его хотели запугать… Люди в тюрбанах, как у бедуинов.
— Кто это мог быть?
— Понятия не имею, — развел руками Кошка, — но за время пребывания здесь он завязал дружбу с самарийскими жрецами из Наблуса; они вместе читали наизусть отрывки из Библии.
Джейн в отчаянии покачала головой:
— Позавчера он пришел в мою палатку. Он сказал, что кисточкой и совочком разгреб целую кучу черепков в Кирбат-Кумране, в том месте, где когда-то была трапезная. Среди черепков он нашел целехонький кувшин, в котором находились отрывки манускрипта. Он был так возбужден, словно только что вынул из кувшина человека двух тысяч лет от роду, который вдруг заговорил с ним на своем древнем языке… — Джейн устало улыбнулась. — Трудное дело эти раскопки, я и не предполагала… Условия здесь, конечно, еще те: вода — редкость, жара, а находим все больше какие-то осколки. И их надо сопоставлять, комбинировать, ломать над ними голову. Головоломка, загадка, кроссворд…
— Вы говорили, что он нашел в кувшине какой-то фрагмент, — напомнил ей Кошка, похоже, вдруг очень заинтересовавшийся нашей беседой.
— Ах да, простите…
Джейн замолчала. Я смотрел на нее: усталость и волнение отражались на ее лице. Йозеф Кошка снял шляпу и промокнул лоб носовым платком. Капли пота стекали по бороздкам его морщин.
Я сосчитал их: одна, две, три; расположены в форме
«Тав» — последняя буква алфавита, буква истины и смерти. «Тав» означает завершение действия, а также будущее, выраженное настоящим.
— Довольно странно… — продолжила Джейн. — Он сказал мне, что в этом отрывке говорится о некоем персонаже конца Времен, Мелхиседеке, который его очень заинтересовал. Сперва я не думала, что это так важно, но теперь… После всего, что здесь случилось, столь отдаленное время…
— Вы имеете в виду времена Иисуса? — спросил Кошка.
— Да. К тому же все эти глупые споры вокруг Иисуса и Владыки правосудия ессеев…
