Леонид Юзефович - Дом свиданий
— Извините, что так долго, — входя и помахивая уже готовым планчиком, сказал Куколев. — Правая рука, сами видите, по болезни в отпуску, рисовал левой, а она у меня с детства бесталанная, даже ногти на правой руке остричь не умеет. Приходится просить жену.
В ответ Иван Дмитриевич указал на литографию с чертями:
— По-моему, такие картинки вешают в чайных. Зачем вы ее здесь держите?
— Мать подарила.
— Вам?
— Мне. Что вас удивляет?
— Чертяки эти. С какой стати вздумалось ей дарить сыну этих шишиг?
— С намеком, — объяснил Куколев. — Мол, вон оно что с людьми делает, вино-то!
— Вы разве пьете?
— Нет, но раньше бывало.
— А это что? — перешел Иван Дмитриевич от литографии к акварели.
— Это? А-а, пустяки.
— Тоже чей-то подарок?
— Да, одного приятеля.
— И тоже с намеком?
— Сейчас не время. Давайте к делу, — сказал Куколев. — Подсаживайтесь поближе, сейчас я вам все покажу.
Он, ясное дело, торопился, и все-таки уже тогда возникло смутное подозрение, что говорить об этой акварели ему не только некогда, но и не хочется.
Здоровой рукой Куколев разложил на столе свой планчик, сели его изучать.
— Сделайте одолжение, — попросил он, покончив с маршрутом, — поезжайте к моему брату в качестве официального лица, как-нибудь припугните его полицией и узнайте, там ли Марфа Никитична. Еще лучше, если вы сумеете вернуть ее домой. Может быть, вам это и удастся. Братец у меня всегда был трусоват, а вы, насколько мне известно, человек находчивый… Заранее благодарен.
С этими словами Куколев достал из кармана и положил поверх планчика десятирублевую ассигнацию.
— Что, — не прикасаясь к ней, спросил Иван Дмитриевич, — прямо сейчас?
— Да, голубчик.
— Отчего такая срочность, если вашей матушке ничто не угрожает?
— Моя Оленька сегодня весь день проплакала. Она без бабушки жить не может.
— Извините, Яков Семенович, но за десять рублей я в это поверить не могу.
— А за сколько можете?
— По крайней мере, за половину той суммы, которую унесла Марфа Никитична.
— Хорошо, — вздохнул Куколев, — признаюсь вам честно. В бумажнике вместе с деньгами лежала одна вещица, не предназначенная для посторонних глаз.
— Что же это такое?
— Для вас не имеет значения. Для нее, впрочем, тоже. Я не хочу, чтобы вещица попала в руки моего брата.
Такая секретность подействовала на Ивана Дмитриевича едва ли не сильнее, чем соблазнительно красневшая на столике десятка. Наряду с мстительностью, любопытство лежало в основе его характера, как замковый камень.
— Ладно, — сдался он. — Еще одну красненькую накиньте, и я к вашим услугам.
Просьба исполнена была немедленно: поверх десятирублевой ассигнации легла вторая такая же.
— И на извозчика, — велел Иван Дмитриевич.
— Прошу.
Куколев добавил к двадцати рублям еще полтинник, два двугривенных и гривенник.
— Ой, хватит ли? Ваньки обнаглели, дерут, ироды.
— Не сомневайтесь. Достанет два раза туда и обратно съездить.
— Верю, верю. Давайте еще пять рублей, и я готов ехать.
— Не многовато? Пять рублей-то на что?
— Так. Для ровного счета.
— Десять, десять, рубль мелочью и пять, — сосчитал Куколев. — Получается двадцать шесть рублей. По-вашему, это круглая сумма? Тогда уж давайте мелочь назад. Или нет, возвращайте мне все, а я вам выдам четвертную, и дело с концом.
— Нет, оставим как есть, — твердо сказал Иван Дмитриевич. — Мне приносят удачу те числа, что делятся на тринадцать.
В прихожей он незаметно сунул двугривенный Евлампию, исполнив тем самым свое обещание, и вышел.
2
Жена терпеть не могла, когда Иван Дмитриевич по вечерам отлучался из дому. Даже двадцать пять рублей не смягчили ее сердце и не вырвали у нее прощальный поцелуй. Десятку он утаил, оставив себе на расходы. Все равно она ничего не изменила бы. Жена была из тех женщин, чью любовь и прощение нельзя купить ни за какие деньги.
Иван Дмитриевич сошел на улицу, дошагал до людного перекрестка, там кликнул извозчика и часов около девяти, сверившись по планчику, уже стучал под воротами опрятного деревянного домика за Охтинской заставой. Не открывали долго. Наконец неласковый женский голос спросил из-за ограды:
— Кто?
— Полиция, — традиционно ответил Иван Дмитриевич.
Калитка отворилась, он увидел высокую, статную даму в домашнем капоте. Возраст ее в глубоких сумерках определить было трудно.
— У вас что, прислуги нет? — поинтересовался он, предъявляя свой жетон полицейского агента.
— Сегодня суббота. В субботние вечера наша прислуга пользуется полной свободой.
Сказано было тем тоном, каким высказываются заветные политические убеждения, не вполне согласные с линией правительства.
— Ваша фамилия, мадам? Или, простите, мадемуазель?
— Мадам Куколева. Как же так? Стучитесь в дом и не знаете фамилии хозяев?
— Какая приятная неожиданность! — воскликнул Иван Дмитриевич. — Неужели вы супруга Семена Семеновича Куколева?
— Да…
— Того самого?
— Вы знакомы с моим мужем?
— Лично— нет, но весьма наслышан. Он ведь служит по Министерству финансов?
— Да.
— В наше время вопросы государственной экономии касаются всех. Надеюсь, вы не думаете, что в полиции служат сплошь невежды?
— Вот уж не знала, что мой муж пользуется такой известностью среди полицейских.
Иван Дмитриевич кивнул в сторону освещенных окон:
— И он сейчас там?
— Где же ему быть? Час поздний.
— А кто с вами еще?
— Больше никого.
— Деток не имеете?
— Они с горничной на городской квартире.
— Да-а, худо дело.
— А что, собственно, случилось? Что вам нужно?
Иван Дмитриевич понизил голос:
— По нашим сведениям, где-то неподалеку скрывается бежавший из-под караула арестант. Убийца! Страшное, потерявшее человеческий облик существо.
— Господи! — ужаснулась Куколева.
— Мы проверяем все дома вблизи Охтинской заставы, а у вас, я вижу, ни собаки, ни прислуги. Он мог перелезть через забор и спрятаться в вашем саду или в погребе.
— Входите, входите. Я позову мужа.
Через минуту появился Куколев-старший. Это была копия младшего брата, но уменьшенная и как бы усушенная. В руке он держал зажженный фонарь. Иван Дмитриевич двинулся вперед, супруги за ним. Пошарили в кустах сирени у забора, заглянули в надворную кухоньку, в погреб. При этом Семен Семенович старался держаться поближе к дому и время от времени говорил:
— Эх вы, полиция! Взятки берете, а разбойники у вас бегают. Пропьянствовали небось!
Жена его, надо отдать ей должное, вела себя с несравненно большей отвагой.
— Ч-черт! — хлопнул Иван Дмитриевич себя по макушке. — Как же я не предусмотрел!
— Что такое? — забеспокоился Куколев.
— Пока мы тут возимся, этот человек в темноте мог проникнуть в дом. Дверь открыта…
Сказал и понял, что малость переусердствовал: мадам взглянула на него с подозрением. Очевидно, версия о беглом каторжнике, который засел в ее собственном доме, не показалась ей убедительной.
Тем не менее дачку следовало бы осмотреть изнутри. Может быть, Марфа Никитична увидела его из окна, догадалась, кем он послан, и прячется, а супруги по какой-то причине скрывают ее присутствие. Чутье подсказывало, что этой мадам не стоит верить на слово, а Иван Дмитриевич привык честно исполнять взятые на себя обязательства. Тем более если заплачено… Он стремительно взлетел на крыльцо. Одна комната, другая, третья. Пусто.
Хозяйка побежала за ним, но остановить его не успела.
— Фу-у! — как бы с облегчением сказал ей Иван Дмитриевич. — Слава богу, никого.
— Я прочитала на жетоне вашу фамилию, — ответила она, — и завтра наведу справки о вас, господин Путилин, а заодно и о сбежавшем арестанте, если он вообще существует. Кто послал вас ловить его в моем доме?
— Сударыня! Ради вашей же безопасности…
— У меня достаточно связей, чтобы завтра все выяснить у вашего начальства.
— Завтра воскресенье.
— Ну так послезавтра. Боюсь, мы с вами еще встретимся.
— Буду счастлив, — ответил Иван Дмитриевич, отступая за ворота.
Извозчику он велел ждать за углом и всю обратную дорогу запоздало корил себя за излишнюю старательность. Полученные от Куколева-младшего деньги грозили обернуться не прибылью, а серьезными убытками. За такие дела запросто и со службы полететь.
На звонок вышел сам Яков Семенович.
— Вероятно, — сказал он, выслушав доклад, — Марфа Никитична поехала к ним на городскую квартиру.
— От меня еще что-то требуется?
— Нет, спасибо. Туда я могу и сам съездить, коли мой брат с женой на даче. Спокойной ночи.
Глава 2
ЗНАК СЕМИ ЗВЕЗД
1
На следующий день, в воскресенье, Иван Дмитриевич проснулся в мрачном расположении духа. Спал он отдельно от жены, не спустившей ему вчерашней отлучки, и на одиноком ложе его сильнее мучила мысль об ожидающих служебных неприятностях. И чего так-то старался?
