Охота за наследством Роузвудов - Рид Маккензи

– Привет, Нонна, – говорит он тоном ребенка, который боится признаться, что испачкал ковер грязными ботинками.

– Лео. – Голос Нонны срывается, и создается впечатление, что она никого больше не замечает. Она видит только Лео сквозь пелену слез. В руках с выступающими венами она сжимает посудное полотенце.

Он ломается первым:

– Прости ме…

С невероятной скоростью Нонна выбегает из-за прилавка и так крепко обнимает его, что кажется, у него могут треснуть ребра.

– Твой отец знает, что ты здесь? – спрашивает она, и в ее голосе звучит напряжение.

– Меня бы здесь не было, если бы он знал, – мямлит Лео. – Но ты не… не сердишься на меня?

Она отстраняется и смотрит на него с недоверием:

– Сержусь на тебя? Как я могла сердиться на тебя? Я скучала по тебе.

– Как? – Голос Лео звучит сдавленно. – Это же моя вина. И ваша ссора, и деньги, и…

– Ты ни в чем не виноват. – В глазах Нонны вспыхивает ярость. – Кто сказал тебе такую глупость?

Лео качает головой, его грудь поднимается и опускается в такт прерывистому дыханию. Нонна продолжает:

– Эта ссора была нелепой, как и любые разборки из-за денег. Но тогда я не осознавала, что потеряю из-за этого внуков. Когда зимой умер твой дедушка, я думала, что мы помиримся.

– А я думал, что это ты не хочешь мириться, – выдыхает Лео. – Я ничего не знал. Папа сказал…

– Твой отец много чего говорит. – Нонна снова сжимает его в крепких объятиях.

– Сколько еще мы будем здесь вот так торчать? – шепчет Куинн мне на ухо.

– Столько, сколько понадобится, – отвечаю я, и от разворачивающейся перед глазами сцены у меня ноет сердце. Но это хорошая боль, она говорит о том, что ничего не сломано, что это только ушиб. А ушибы заживают быстрее.

– Прости, – бормочет Лео, уткнувшись в ее плечо.

– Не извиняйся, – говорит Нонна. – О, и Лили тоже тут! Я так рада видеть тебя. Этот город стал совсем не таким, как прежде, после…

– Знаю, – перебиваю я, не желая услышать слова «после смерти Айрис». – Но мы пытаемся это уладить. И мы думаем, что вы могли бы нам в этом помочь.

Одна ее рука продолжает сжимать руку Лео выше локтя, как будто она опасается, что если отпустит его, то он бросится бежать. Он вытирает глаза, отвернувшись от нас.

– Конечно. Как я могу вам помочь? – спрашивает она.

Я делаю глубокий вдох, ощущая исходящие от Калеба тревогу и тоску и нетерпение Куинн. Когда Лео снова поворачивается ко мне лицом, в его глазах горит решимость.

– Нам надо закрыть кулинарию и обыскать ее.

Проходит почти час, прежде чем Лео, обыскивающий холодильник с канноли, кричит:

– Нашел! – Он поднимает маленький листок бумаги. – Он был спрятан в углу под одной из этих бумажных кружевных штучек.

– Под кружевной салфеткой для пирожного? – уточняю я, вытащив руки из холодильника с мясом. Он кивает.

Нонна качает головой:

– Ох уж эта Айрис. Я нахожусь здесь от зари до зари, но не заметила, как она оставила там записку.

– Возможно, это потому, что ее там оставила не она, – бормочу я.

Поразмыслив, я решила, что вряд ли бабушка смогла бы добраться и до верха рамы картины «Три цветка». И как она могла отправить письма Куинн, Лео и Калебу, если они были доставлены через неделю после ее смерти?

Я вспоминаю вчерашние слова Дэйзи о ее подозрениях в отношении Фрэнка. Но, возможно, она ошибается, думая, что он работает против нас. Может, за всем этим стоит он? Кому еще бабушка могла так доверять?

Куинн хватает листок и лижет его, прямо как я в прошлый раз. Затем кладет его на прилавок, и на нем проступают слова.

– Тут все очевидно, – говорит Куинн, и я замечаю, что ее темно-карие глаза имеют точно такой же цвет, как импортные кофейные бобы. – Эта записка предназначена мне. Следующая подсказка находится в «Плюще».

– Конечно. – Я вспоминаю, что Куинн рассказала о знакомстве с бабушкой. Это произошло в гавани, на берегу океана.

– Где проводятся балы? – тихо спрашивает Калеб.

– Да, – подтверждает Куинн. – И я точно знаю где. Следующая подсказка должна висеть на одной из тамошних люстр.

– Что такого особенного может быть в люстре? – спрашивает Лео.

– Эти люстры сохранились еще с тех пор, когда «Плющ» был только построен во времена Гиацинты, – объясняет Нонна. – Позолоченные розы, обвитые вокруг электрических лампочек, с которых свисают кристаллы горного хрусталя. Они прекрасны. И их уменьшенная копия висит в гостиной Роузвуд-Мэнор.

– Похоже на правду, – признаю я. Я помогала в «Плюще» с организацией мероприятий по сбору пожертвований и иногда на свадьбах, на которых должны были присутствовать члены моей семьи. – Среди всего этого блеска нетрудно спрятать маленькую вещицу, особенно если никто ее не ищет.

– Вот именно, – соглашается Куинн. – Но они находятся высоко. Даже если бы мы смогли разглядеть записку снизу, я не знаю, как мы сможем до нее добраться.

– По-моему, над этим надо будет подумать, когда мы прибудем туда, – беспечно говорит Лео. – Если мы поедем туда сейчас…

– Подождите. – Нонна вскидывает морщинистую ладонь. – Да, я позволила вам перевернуть свое заведение вверх дном ради этой записки, но вы действительно думаете, что Айрис оставила вам след, ведущий к богатству?

Она произносит последние слова так тихо, что мне приходится податься к ней, чтобы расслышать их. Она бросает взгляд на запертую парадную дверь, как будто сюда может кто-то вломиться. И тут я вижу на прилавке сегодняшнюю газету. На первой полосе изображена разгромленная оранжерея с разбросанными и растоптанными цветами. Заголовок над фотографией гласит: «Достопримечательность Роузтауна разгромлена в ходе поисков пропавшего богатства».

Черт.

– Единственный способ выяснить это – двигаться по этому следу, – отвечает Нонне Лео. И притягивает ее к себе. – Я обещаю, что если мы что-то найдем, то я помогу родителям. Я выплачу им то, что они забрали у тебя и не смогли отдать.

Глаза Нонны наполняются слезами, и морщины на ее лице становятся еще более заметными, чем прежде. Она начинает говорить с выраженным итальянским акцентом, который прежде я слышала у нее только тогда, когда она злилась из-за подгоревшего хлеба или сдерживала слезы:

– Это произошло не из-за денег, Лео. Потому что, сколько бы денег ни было бы у твоего отца, их никогда не будет достаточно.

Эти слова ошеломляют меня. Мой мозг царапает неприятное воспоминание, как мыши, скребущиеся внутри стен. Воспоминание о последней ссоре с отцом, после которой я крикнула: «Я ненавижу тебя!» – как нахальный избалованный ребенок. Я тогда отчаянно просила, чтобы он дал мне денег на учебу в Милане.

– Пожалуйста, папа, я действительно этого хочу. Я больше ни о чем тебя не попрошу.

– Я не могу, Лили, – сказал он, и в его голосе я услышала нотки гнева. В моем присутствии он всегда старался подавлять его, но этот гнев продолжал кипеть где-то под поверхностью. – И вообще, разве я мало тебе дал?

– Нет! – заорала я. – Но я всегда хотела…

– Получить все, – жестко закончил он.

И при этом в его глазах было что-то такое, первый признак того, что что-то не так, ужасно не так, просто тогда я этого не разглядела. Я в гневе бросилась вон из дома. Но прежде чем я захлопнула за собой дверь, до меня донесся его едва слышный шепот, как будто внутрь меня проник призрак:

– Ты всегда хотела получить все.

– Но если кто-то и сможет его найти, то я хочу, чтобы это были вы, ребята, – говорит Нонна, и ее ласковый взгляд заставляет меня вернуться в реальность. – Только, пожалуйста, будьте осторожны.