Катерина Врублевская - Дело о рубинах царицы Савской
— Как ты понял, что он тебе сказал? — спросила я.
— Душой. Он говорил, молился, я вникал. И понял. Для этого совсем не надо знать язык, достаточно чувствовать сердцем.
— И твое сердце поведало тебе, что короновать надо тебя, а не Менелика? И что тогда будет с нашей колонией? Ты понимаешь, что ставишь под удар сотни наших людей?
— Отдав Менелику корону, я ставлю под удар миллионы моих людей, потому что они будут вынуждены законно подчиниться узурпатору! — Малькамо сделал ударение на слове «моих».
— Я вынуждена передать наш разговор Аршинову, — я поднялась с камня.
— Подожди, — он схватил меня за руку, — ты что, подумала, что я хочу короноваться?
— А что еще прикажешь думать? — возразила я.
— Ты не так поняла, Полин! — Малькамо умоляюще посмотрел на меня и молитвенно сложил ладони. — Да, я не хочу отдавать корону Менелику, но и короноваться, чтобы стать негусом, мне тоже не надо.
— Тогда чего ты хочешь?
— Корону надо вернуть на ее законное место — в Аксум. Она должна лежать возле священного ковчега, увезенного Менеликом Первым из Иерусалима. И вот когда рубины упокоятся на своем законном месте, вот тогда пусть Менелик едет туда и коронуется. Ты пойми, я не против него, несмотря на то, что он хотел меня повесить. Менелик — сильный отважный негус, он борется с захватчиками-итальянцами, и вполне способен освободить нашу страну от иноземцев. Но только в одном случае: когда все будет по закону! А если мы неизвестно откуда привезем ему корону, не только он, но и остальные могут поверить, что корона поддельная. И тогда пошатнется его власть, положение, я уж не говорю о том, что ждет нас. Ведь вы же рассчитывали на то, что он обласкает вас и одарит почестями. Даст разрешение на существование колонии. Верно?
— Да, — кивнула я, завороженная его рассуждениями.
— Вы рассуждаете, как истинные европейцы: подарок — услуга. А у нас не так. А вдруг вы подменили рубины? Вдруг вы хотите не того, что просите, а совсем другого? Ведь не зря у нас дьявол белокожий. Теперь понятно?
— Понятно. И что теперь?
— То, что посоветовал мне Автоном: рубины должны лежать в Аксуме, возле Ковчега Завета. А уж потом пусть Менелик сам разбирается, ехать ему в Аксум или нет.
— И об этом надо сказать Аршинову.
— Он не согласится. Ведь это отдалит получение разрешения на существование колонии.
— Подожди… А как Менелик узнает, что рубины, хранящиеся в Аксуме, настоящие? Ведь кто может поручиться, что мы не подменили корону?
— Я могу доказать.
— Как?
— Полин, я не хочу сейчас говорить об этом. Это семейная тайна, переходящая в нашем роду из поколения в поколение. Лишь могу сказать, что доказать подлинность рубинов можно только рядом с Ковчегом. И если я это сделаю, то Менелик уже не сможет возражать и отдаст вам права на колонию. Теперь понятно, почему нужно, чтобы рубины оказались рядом с ковчегом?
— Теперь понятно. Пойдем спать, а завтра расскажем участникам экспедиции. Утро вечера мудренее.
— Что?
— Пошли спать, мой принц. Поздно уже.
* * *
Утром позавтракали остывшей крокодилятиной. Когда все насытились, я попросила внимания:
— Друзья мои, хочу с вами посоветоваться…
И я рассказала то, что слышала от Малькамо. Известие о том, что вместо того, чтобы возвращаться на юг, в Аддис-Абебу к Менелику и на этом закончить наше путешествие, мы должны продвигаться на север, охваченный войной и голодом, повергла всех в уныние. Колонисты предвкушали уже завершение тягостного пути, и вот, все их надежды обратились в прах.
— Полин, ты очень хорошо описала, почему Менелик может заподозрить нас в подделке рубинов, — сказал Аршинов. — Мне непонятно другое: как мы докажем, что они настоящие?
— Пусть это вам расскажет Малькамо, — ответила я.
Все обернулись и посмотрели на юношу. Тот сидел, опустив голову и сжав кулаки.
— Поверьте мне, — взмолился он. — Мне дано право доказать это, но я боюсь, ибо никто не знает, что может произойти.
— Послушайте, наш юный друг, — веско произнес Головнин, — вам не пристало сомневаться в нашем участии к вам. Почему же вы скрываете от нас вашу тайну?
— Может, мы сможем чем-нибудь помочь? — добавил Нестеров.
— Вам туда нельзя, — пробормотал Малькамо. — Монахи убивают каждого, кто приблизится к святыне.
— И тебя? — ужаснулась я.
— Меня могут пощадить, ведь я потомок царя Соломона и у меня в руках корона царицы Савской. Но я и в этом не уверен…
— Расскажи нам, что это за Аксум и как туда попасть, — предложил юноше Аршинов, видя, что он в совершенном отчаянии. Я облегченно вздохнула: руководитель экспедиции уже не был настроен так категорически против, как в начале беседы.
По словам Малькамо, Аксум находится в провинции Тигре, а западу от Адуа. Точно так же, как Реймс был местом коронации французских королей, в Аксуме короновались абиссинские негусы. Город пережил и эпоху расцвета, и столетия забвения. Аксум полтора тысячелетия назад соперничал с Византией по своей мощи и красоте. Аксумиты жили богато и счастливо. Находясь на перекрестке торговых путей по Красному морю и Восточной Африке, они торговали слоновой костью, леопардами, золотом и изумрудами, пряностями и парчой. Процветала работорговля. В городе строили огромные стеллы-обелиски, возвеличивающие аксумских царей и святыни города. Надписи были сделаны на древне-эфиопском языке геэз, греческом и сабейском.
Чем же был так привлекателен город? Почему в него стремились люди, селились в нем, работали, не покладая рук, и разносили славу о нем по всему миру?
Дело в том, что сын Соломона Менелик, укравший Ковчег Завета, спрятал его в Аксуме, и с тех пор значимость города возросла невероятно.
Почему Менелик совершил это преступление? Так он отплатил за доброту отца, принявшего его со всеми подобающими почестями?
Менелик долго жил у царя Соломона. Он видел, как царь все более и более идет на поводу у своих многочисленных жен-язычниц, позволяет строительство капищ для того, чтобы они могли молиться своим богам. Ведь написано в Библии: "Тогда построил Соломон капище Хамосу, мерзости Моавитской, на горе, которая пред Иерусалимом, и Молоху, мерзости Аммонитской".[67] Все видел Менелик, и сердце его сжималось от страха и боли за священную реликвию. Поэтому он и решил украсть ковчег, перенести в безопасное место, чтобы не осквернили его язычники.
Менелик, с помощью верных друзей — юношей из богатых иудейских домов, украл ковчег, в котором хранились золотой сосуд с манной небесной, жезл Ааронов и две скрижали с десятью заповедями. Сам ковчег, вытесанный из дерева гофер,[68] длиной был два с половиной локтя, высотой и шириной по полтора локтя, и покрыт внутри и снаружи тонким листовым золотом. Венчала сооружение крышка из чистого золота с фигурками двух херувимов на ней.
Это описание прочитал Малькамо в священной книге эфиопов "Кебра Негест".[69] Полны восхищения слова о ковчеге: "Его вид подобен яшмовому камню, от которого исходит свет и серебряный блеск. При взгляде на него чувства мешаются, а глаза отказываются верить чуду Божьему, представленному перед тобой".
С огромными трудностями и препятствиями вывез Менелик ковчег в Эфиопию. А когда добрался до Аксума, то повелел выстроить часовню с подземным хранилищем, поставить туда ковчег и приставить к нему хранителя-отшельника. Этот хранитель не имеет права покидать ковчег ни на минуту — он живет там, в хранилище, но даже ему нельзя поднимать покров, которым накрыт священный символ. Покров этот тяжелый, сплетен из кольчужных колец и полностью закрывает ковчег.
Раз в год, во время праздника Тимката[70] выходят из аксумской церкви православные эфиопские священники в белых одеждах, расшитых золотом и выносят на толстых кедровых брусьях тщательно укутанный ковчег. Он очень тяжелый, поэтому его несут от двенадцати до шестнадцати священников. На время праздника поверх обычных покрывал накидывают разноцветные бархатные и парчовые, расшитые местными искусницами. Священников сопровождают люди с тимпанами и трещотками — они поют псалмы и приплясывают. По краям процессии вышагивает почетный караул, вооруженный саблями и копьями. Монахи несут таботы[71] — доски с эфиопским крестом посредине. Женщины выкрикивают слова радости и разбрасывают цветы под ноги процессии…
— Малькамо, — остановил Аршинов воспоминания юноши, — когда празднуют праздник Тимката?
— В начале марта, — не сразу ответил юноша, сбитый с толку вопросом.
— Понятно… Что ж, это интересно, — пробормотал Аршинов как бы про себя. — Сейчас середина февраля, значит, мы вполне сможем успеть к празднику в Аксум.
— А где кончается крестный ход? — спросил Головнин.
