Иосиф Кантор - Моисей. Тайна 11-й заповеди Исхода
– Голубь прилетает к нам из Египта? – удивился Моисей, не веря в такую возможность.
– Голуби особой породы, да еще и обученные должным образом, способны преодолевать и большие расстояния, не сбиваясь с пути, – сказал Аарон. – И к тому же они спустятся только к тому, кто подзывает их нужным способом – клекочет или издает еще какие-то звуки.
– Никогда не слышал о чем-то подобном, – сказал Моисей.
– Это способ сообщения между храмами, а жрецы не склонны выдавать свои секреты, – усмехнулся Аарон. – Я узнал о нем случайно, от одного жреца из храма Птаха в Мен-нефере. Он занимался обучением голубей, а также имел привычку напиваться и выбалтывать во хмелю храмовые тайны. Ты хочешь знать, что здесь написано?
Моисей кивнул, догадываясь, что в его руке – самая важная из находок.
– «Скорее отруби голову», вот что там написано, – сказал Аарон. – И я понимаю это так – скорее убей Моисея! Нет у нас другой головы, которую так бы сильно желал отрубить фараон, и ты, брат мой, знаешь это!
«Теперь Нафан признается и расскажет все! – подумал Моисей. – Такие доказательства сломят любое сопротивление, а он ведь не из самых стойких»…
Утром, как только отзвучали трубы, в шатер к Моисею и Ципоре вошел Иофор.
– Поздравляю тебя с благополучным избавлением от очередной беды, Моисей! – возвестил он с порога. – Удалось ли тебе поспать в эту ночь?
– Только лег, и уже вставать! – ответила Ципора отцу.
Тон ее голоса был ласковым, с привкусом гордости. Она не осуждала и не жаловалась, а говорила: «Вот каков муж мой, Моисей, неутомимый и работящий».
Иофор обнял Моисея, а затем спросил:
– Помнишь ли ты, что вчера минуло ровно шесть недель после исхода из Египта?
– Помню! – ответил Моисей. – Как мне не помнить, если каждый день запечатлен в моем сердце навечно? Сегодня мы молимся и славим Господа за все, что он для нас сделал. Я надеюсь, что это будет благостный день!
Во время молитвы Моисей полностью отрешался от мирской суеты, потому что иначе и невозможно общаться с Богом. Поэтому он не услышал, как подбежал к шатру воин, и не услышал, что говорил тот охранявшему вход Амосии.
Чтобы не терять зря времени, Амосия послал воина за Аароном. Закончив молитву, Моисей вышел из шатра, приветствовать людей, и первое, что он услышал, были слова Амосии:
– Только что туда, где держали Нафана, пришли разъяренные люди. Они кричали: «Смерть изменнику». Людей было так много, что они оттеснили воинов, вытащили Нафана из повозки, в которой он лежал, и забили его до смерти!
– Как же так? – опешил Моисей. – Все случилось ночью, а уже рано утром толпа устроила самосуд над Нафаном? Тут не обошлось без подстрекательства!
Амосия пожал плечами, давая понять, что ему нечего добавить к сказанному.
Моисей прошел в шатер, предназначенный для дел, и сел там, в ожидании новостей. Сегодня, в субботу, он не собирался входить сюда, достаточно и того, что добрая половина ночи прошла в неотложных делах, лучше было бы обойтись без них. Но что поделать – придется заниматься делами. Самосуд не в обычаях еврейского народа, особенно сейчас, когда по совету Иофора поставлены начальники над тысячей человек, над сотней, над полусотней и даже над десятком. Нет, здесь не обошлось без злонамеренного подстрекательства, потому что не могут люди так вот сразу, едва пробудившись ото сна, пойти и убить. Толпе нужно время для того, чтобы достичь состояния, подобного безумию, состояния, которое отключает разум и превращает людей в диких зверей. Случись нечто подобное ближе к полудню, еще можно было бы верить, что события развивались сами собой. Нет, не все враги выявлены, остался кто-то еще. Сколько же всего врагов?
Вместе с Аароном пришел Осия и рассказал, что виной всему простодушный и недалекий сотник Шомеш, который так вознегодовал на Нафана, предавшего народ свой, что, сопровождая его, громко бранился, несмотря на ночное время. Люди, разбуженные громким голосом Шомеша (сотники тихо разговаривать не умеют, они или шепчут, или говорят громко, во всю мощь своих бычьих глоток), могли собраться, обсудить новость между собой, вознегодовать и рано утром устроить самосуд. Можно было подумать так, но Моисей думал иначе. Не успела начаться суббота[28], как на него набросился убийца с отравленным ножом. Только вышел утром из шатра – узнал об убийстве лекаря Нафана, хоть и предателя, но все же человека, а с людьми не годится поступать так, как поступили с Нафаном.
Нафан, похожий на один большой кусок окровавленного мяса (всю одежду с него сорвали), лежал возле повозки, и двое воинов охраняли его тело, не понимая, от кого его теперь надлежит охранять, разве что от хищных птиц и зверей. Игра, в которую нельзя проиграть, была проиграна Нафаном, причем проиграна так, что отыграться он уже не мог.
«Что будет дальше?» – сжималось в недобром предчувствии сердце Моисея. Если день начался столь плохо, то чем он должен закончиться? «Уповай на Господа и надейся на лучшее!» – одернул себя Моисей и спросил у Осии, можно ли будет найти тех, кто убил Нафана.
– Навряд ли, – ответил Осия, – я уже думал об этом. Но люди появились так внезапно и напирали на воинов столь рьяно, что те смутились и никого толком не запомнили. А когда все закончилось, люди быстро разбежались кто куда. Я похвалил сотника Шомеша за то, что у него хватило ума приказать воинам отступить, не вступая в стычку с толпой, и отчитал за то, что он не привык делать свое дело молча. Поистине другого такого ворчуна среди воинов не найти!
– Простим ему эту ошибку, – сказал Моисей. – То, что Шомеш не пошел против толпы, доказывает, что он умен. Другой бы, не думая, затеял бы стычку, и трудно мне представить, что было бы тогда! Нет лучшего подарка для фараона, чем сражение еврейских воинов с еврейским народом! Не удивлюсь, если все это подстроил враг, и не удивлюсь, если именно на это он и рассчитывал!
– Еще один враг?! – изумился Осия.
Аарон посмотрел на Моисея с недоверием, словно хотел спросить: «В своем ли уме ты, брат?».
– Да, еще один враг, – повторил Моисей. – Ему могло быть выгодно избавиться от Нафана. Нафан многое мог нам рассказать. Заодно враг был бы не прочь возмутить наш народ и вовлечь нас в братоубийственную бойню. Если бы воины поразили хотя бы одного из нападавших, то сейчас бы уже кричали по всему стану: «Моисей приказал воинам истребить нас! Горе нам! Пора возвращаться в Египет!» Возьми Шомеша на заметку, Осия, и при первом же удобном случае сделай его тысячником, потому что он этого достоин. Только пусть он запомнит, что иногда лучше помалкивать, нежели говорить.
– Будет ли этому конец? – вздохнул Аарон.
– Конец есть у всего сущего! – раздраженно ответил Моисей, воспринявший слова брата как проявление малодушия. – Давайте помолимся Господу, попросим его сократить наши бедствия и продлить благоденствие наше.
Элиуд, заглянувший в шатер во время молитвы, тихо опустил полог и ждал снаружи. Когда Моисей вышел, он подошел к нему и посмотрел выжидательно, словно испрашивая позволения сказать. Моисей догадался, что дело у помощника не такое уж неотложное, иначе бы он не выжидал, но на всякий случай спросил:
– Что-то безотлагательное?
Элиуд отрицательно покачал головой.
– Тогда отложим до завтра, – сказал Моисей. – Сегодня суббота Господня, день молитвы и покоя. Достаточно с нас и того, что мы уже нарушили, не станем усугублять нарушения.
Было очень непривычно идти по стану в окружении воинов.
– Я чувствую себя неловко, – сказал Моисей Аарону. – Спереди идут два воина, сзади четверо и еще по одному по бокам. И все наготове, напряжены, как натянутая тетива. Уж днем-то можно обойтись без этого, а то я чувствую себя пойманным преступником.
– Столько всего случилось в последнее время, что я постоянно жду подвоха! – ответил Аарон. – Не говори о том, что количество воинов чрезмерно, потому что, на мой взгляд, неплохо бы было добавить еще.
– Ты, должно быть, шутишь! – воскликнул Моисей.
– Нет, не шучу, – покачал головой Аарон. – После того, что случилось сегодня с Нафаном, я не могу шутить. Люди осквернили субботу таким грехом, как убийство, и нет у меня уверенности, что кто-то не крикнет: «вот Моисей и Аарон, предавшие нас, убьем же их!» и толпа не набросится на нас. Если рядом с нами будет хотя бы полсотни воинов, то я буду чувствовать себя спокойнее.
– А если сами воины скажут: «Вот Моисей и Аарон, предавшие нас, убьем же их!», тогда что? – хитро прищурился Моисей. – Как можно защититься от народа своего, и у кого искать от него защиты? Если продолжить твою мысль, то можно дойти до того, чтобы вернуться нам с тобою в Египет, потому что там мы сможем не бояться евреев…
– Завидую я твоему самообладанию! – воскликнул Аарон. – Умеешь ты, брат, обратить любое дело в шутку, умеешь. Этого у тебя не отнять.
– Не пошутишь – не повеселишься, – ответил Моисей. – В субботу мы хвалим Господа и благодарим Его, и неподобает нам печалиться в такой день. Ты думаешь, что мне не бывает грустно или страшно? Вчера погиб юный Иеффай, достойный и верный человек, а меня дважды пытались убить! Сегодня люди, поправ порядок и осквернив Божий день, устроили самосуд над Нафаном, которого следовало судить по законам, а не по праву толпы. Но если я сейчас не пройду по нашему стану бодрым и веселым, вселяя тем самым в слабых надежду и уверенность, то кто сделает это вместо меня? И разве не огорчатся добрые люди, если увидят меня в печали? Как по-твоему, зачем иду я сейчас по нашему стану? Затем, чтобы люди видели меня в добром здравии и бодром расположении духа и говорили бы: «Моисей весел и бодр, значит – все у нас будет хорошо».
