Николай Свечин - Удар в сердце (сборник)
– На первом этаже три кассы. Теперь, как уехал Саладилов, работают только две. Одна для народа, в ней меняют небольшие суммы, и туда всегда очередь. Вторая – для важных клиентов, в ней суммы покрупнее. А самые богатые поднимаются к нам, на второй этаж. Здесь ими занимаются лично Лятур и старший кассир Парфенов. Какие там обороты, мне неведомо.
Или:
– Желтобрюхов сегодня получил выговор от О-Бэ-Пэ. Спустился вниз сердитый и говорит второму директору, Котлубаю: «Он учит меня банковскому делу! Меня – этот клистир!» А Котлубай ему отвечает: «Ах, оставь, пожалуйста! Ты же знаешь, что он сидит тут не для этого!» И оба сразу замолчали.
Лыкова больше всего интересовали, как он выразился, «клиенты второго этажа». Туда ходили люди, имевшие дело лично с Лятуром. Надворный советник предположил, что среди них есть фальшивомонетчики. Причем не те, кого нашел Кречетов, а другие, сторонние. И Лятур замыслил сделать собственный гешефт втайне от хозяина. Взять у них поддельные бумажки и обменять на настоящие, пока идет реформа.
Однако эти встречи проводились без участия артельщика. Он приносил чай и тут же уходил. Но вот как-то вечером, выгребая мусорную корзину, Кошкин нашел лист бумаги. Там было написано:
«Мих. Троф. 30140 * 0,7 = 21098
мне 9042
Гусл. 75000 * 0,7 = 52500
мне 22500
итого 31542 руб.»
Когда он выложил эту находку перед Лыковым, тот думал недолго.
– Вот это интересно!
– Чем? – спросил помощник. – Я ничего в записке не понял.
– Обычно фальшивые деньги меняют на настоящие в половину стоимости. А здесь коэффициент 0,7 – очень высокий! Видать, обмен через банк, под шумок реформы, считается малорискованным, и больше блиноделы[64] не дают.
– А кто эти Мих Троф и Гусл?
– Я думал, ты мне скажешь, кто они. Гусл скорее всего означает Гуслицы, известное гнездо жуликов. Правда, там всех вроде бы повывели, и уже давно. Лет десять, как в Гуслицах тихо. Но кто-то уцелел… А Михаила Трофимовича надо разыскать!
– Утром приходил старик, крепкий, осанистый. Когда я вносил чай, он сказал: «У нас в Иркутске сейчас холода…» Был с мешком!
– В хранилище его водили?
– Водили.
– Подходящий дедушка! В Сибири всегда фабриковали фальшивки. Там их сбывать трудно, поэтому везут в Европейскую Россию.
На другой день Алексей явился в Малый Гнездниковский переулок, чтобы навести справки о купце из Иркутска. В кабинете начальника что-то происходило. Надворный советник заглянул внутрь и увидел занимательную картину. Два авантажных, богато одетых иностранца громко выговаривали Рыковскому с Лебедевым. А те сидели сконфуженные и прятали глаза.
– Что за скандал? – спросил Лыков у надзирателей.
– Мы их привели для удостоверения личности, – пояснили те. – Прописались в «Дрездене», стали деньгами швыряться. Фамилии уж больно чудные. А была телеграмма из Вильно, что два мошенника выдают себя за итальянцев. И вот… Кажись, ошиблись, и не сносить нам теперь головы!
– А какие фамилии показались вам чудными?
– Ей-ей, ваше высокоблагородие! Первого зовут Солерно ди Колонна, а второго – Хризосколео де Платан! Да за одно это их следовало арестовать!
Петербуржец сощурился и шагнул в кабинет. Там Владислав Рудольфович извинялся перед доставленными, а те важно кивали… Завидев Лыкова, Рыковский смутился и попросил его зайти позже.
Не обращая на это внимания, сыщик подошел к тому из «итальянцев», что поосанистей.
– Здорово, Елисей!
Тот глянул хмуро снизу вверх и отвернулся:
– Я тебья не знать!
– Врешь! – засмеялся надворный советник. – Еще как знать!
Он схватил гостя за воротник шубы и рывком поставил на ноги.
– Алексей Николаевич! – закричали москвичи. – Нам и так перед ними краснеть, а еще вы! Это же итальянские негоцианты!
– Господа, давайте на спор, – повернулся к ним Лыков. – Я умею видеть сквозь одежду. Не верите?
– Перестаньте паясничать, – попытался осадить петербуржца титулярный советник, но тот лишь отмахнулся.
– Нет, я взаправду! Вот с этого начнем. Как его? Ди Колонна? Я утверждаю, что на груди у него родимое пятно. Слева под ключицей, размером с три копейки. Ну-ка…
Алексей распахнул на иностранце шубу, задрал манишку, и все увидели родимое пятно.
– Что это? – нахмурился Рыковский.
– Это, Владислав Рудольфович, называется процедура опознания. Мы только что выявили счастливца[65] Елисея Ручкина. Последний раз, когда он мне попался, мошенник торговал золотыми приисками.
– Но вот же настоящий итальянский паспорт! И с отметками Виленского управления полиции!
– На растопку сгодится, – отмахнулся Лыков. – В Паневежисе и не такое выделывают! Что, Ручкин, будешь и дальше морду воротить?
– Я протестовать прокурору!
Надворный советник отвесил «итальянцу» такую затрещину, что тот влетел обратно в кресло.
– Не зли меня, дурак!
– Все, ваше высокоблагородие, сдаюсь! – закричал мошенник, закрывая голову руками. – Ручкин я, Ручкин.
– Кто второй? Ну? – занес над ним кулак сыщик.
Елисей бросил быстрый взгляд на партнера и сказал ему:
– Деваться некуда, Ромуальдик. Это Лыков. Надо признаваться.
Второй «негоциант» встал и гордо скрестил руки на груди:
– Я Ощевский-Круглик, потомственный дворянин. И я протестую против такого обращения!
Москвичи были обескуражены. Коллежский советник стал лихорадочно шарить по столу.
– Ощевский-Круглик… Что-то про него присылали из Варшавского сыскного! Где оно? А, нашел! Ба!!!
Лебедев нетерпеливо заглянул начальнику через плечо и прочитал вслух:
– «Мещанин города Кельцы Ромуальд Жидово выдает себя за дворянина Ощевского-Круглика… В Варшаве обернул поддельный вексель на сумму три тысячи рублей… В Лодзи взял задаток за хлопок пятнадцать тысяч рублей и сбежал с неизвестным сообщником». Тьфу! А мы им тут в ноги кланяемся!
– Выдайте лучше премию сыскным надзирателям, что их привели, – усмехнулся Лыков.
Он повернулся к мошенникам и покачал головой:
– Эх, полудурки… Нет бы назвались скромно, чтобы не привлекать внимания. Глядишь, и получилось бы кого обмишурить. А вы? Ди Колонна, де Платан… Амбицию потешить? Вот и потешили!
Когда «итальянцев» увели, надворный советник рассказал москвичам о загадочном купце из Иркутска. Лебедев немедленно организовал его поиски. Надзиратели разошлись по гостиницам и меблированным комнатам. В участки полетели телеграммы. Через сутки выяснилось, что под описание подходит лишь один человек. Киренский золотопромышленник Михаил Трофимович Ребезов приезжал в Москву по делам, но уже отбыл обратно домой.
– Этого мы упустили, – констатировал Алексей. – Теперь он чист. Фальшивые деньги сбросил Лятуру и едет домой с настоящими.
– Телеграфируем в Киренск, пусть там обыщут, – предложил Василий Иванович. – Стоит же где-то печатный станок!
– А вы знаете где? Обычно это заимка в тайге, и одни росомахи вокруг…
Гуслицы надворный советник решил вообще пока не трогать. Что может сделать МСП? Только сообщить о подозрении богородскому исправнику, а тот уже будет вести дознание. Но мошенническая волость насквозь пронизана гнилью. Староверы белокриницкого согласия давно купили местное начальство с потрохами. Им тут же станет все известно. Они сообщат своему одноверцу Кречетову, что полиция следит за его банком. И тогда операции конец…
В пятницу события стали ускоряться. Утром к банку подъехал экипаж и привез шесть тяжелых мешков. Оба артельщика и охранник были привлечены к их выгрузке. Мешки подняли на второй этаж и положили в хранилище.
Днем О-Бэ-Пэ уехал на обед, Шишка тоже куда-то делся. И Парамон отправился в Рыбный переулок. Там они с Лыковым уединились в уборной, и артельщик рассказал о мешках.
– На них железнодорожные бирки с надписью «Петербургский вокзал». В тех, что я тащил, точно были банкноты!
– Петербургский вокзал есть в том числе и в Варшаве! – обрадовался Лыков. – Неужели пришла посылка из Мокотова?
– Большая партия, Алексей Николаевич, – лихорадочно блестя глазами, прошептал Кошкин. – Надо брать сегодня ночью! Прямо в банке, с поличным!
– Что, надоело отхожее мыть?
– Я серьезно! – обиделся помощник.
– Ладно, шучу. Ты прав. Пусть запечатают, распишутся, а там их и сцапаем. Возвращайся на службу и не подавай виду! А то у тебя лицо уже красное…
Остаток дня Кошкин дотерпел, как на иголках. В седьмом часу директор-распорядитель покинул банк. Как только этаж опустел, артельщик взялся за осмотр. И тут же обнаружил на столе под очками лист бумаги со знакомыми цифрами. Он принялся было их переписывать, как вдруг с лестницы послышались торопливые шаги. Парень едва успел отскочить. Когда вошел Лятур, артельщик добросовестно вытирал пыль с канделябра.
– Молодец, Парамон, – одобрил Альфред Осипович. – Скажи крестному, что я тобой доволен!
