Александр Бушков - Ковбой
Нетерпеливо топчась, Бестужев воскликнул не раздумывая:
— Да, черт возьми, это они!
Худое лицо полковника озарилось хищной усмешкой. Прямой, как палка, он во мгновение ока оказался на земле, у веранды, расстегнул кобуру и холодно процедил:
— Долго же я ждал… Бегите, юноша, бегите, оставьте эти счеты нам, старикам…
Бестужев кинулся прочь, оглядываясь на бегу. Всадники были уже близко — ну, посмотрим, хватит ли у них нахальства нападать не на бесправного иностранца, а на одного из столпов здешнего высшего света…
И тут раздался пронзительный хриплый вопль, перешедший в жуткий, нескончаемый вой, ледяные мурашки прошли от него по спине, и в животе неприятно похолодело. Кто бы мог подумать, что семидесятилетний старик способен исторгнуть столь долгий и страшный крик…Кони шарахнулись.
Бестужев, знакомый с военной историей не понаслышке, еще успел догадаться, что собственными ушами слышит знаменитый боевой клич южан, приводивший противника в ужас, тот самый, о котором он только читал.
Полковник де Вилламбур вытянул прямую, нимало не трясущуюся руку, отягощенную длинным черным револьвером. «Пешком пойдете, голубчики, — злорадно подумал Бестужев. — Если ничего себе не свернете и не сломаете, когда он угодит в ваших лошадок, а он может и угодить, не зря же упражняется каждый день не менее часа…»
Револьвер в руке старика, все еще испускавшего клич его славной молодости, дважды выплюнул пламя. Кони без седоков, храпя, выкатывая глаза, промчались мимо шарахнувшегося Бестужева — а всадники, вылетев из седел, рухнули наземь без малейших признаков жизни. Раздался хриплый вопль:
— Да здравствует Конфедерация!
«Ой-ей-ей!» — удивленно охнул Бестужев, сворачивая в переулок. Кто бы мог подумать, что‚ старикан окажется настолько полон боевого духа… Ну, вряд ли у него будут неприятности — как уже неоднократно подчеркивалось, мы на Юге, господа, а здесь свои нравы…
Приостановился, прислушался. Никто за ним пока что не гнался — но вскоре и Лоренс очухается и другие, услышав выстрелы, кинутся сюда… Нужно поторопиться. Мысль, конечно, почти безумная… но ведь ничего другого не остается! Тем более что там никто не догадается устраивать засаду…
Он свернул вправо, перепрыгнул через очередную свинью, негодующе хрюкнувшую вслед, миновал последние домишки и помчался по цветущей равнине прямехонько к стоявшем в отдалении сараю, возле которого виднелся аэроплан и две фигуры, как и в прошлый раз, сидевшие на пустых ящиках неподалеку за бутылкой вина. Ничего другого не остается… Ничего…
Он подбежал, остановился возле авиатора и его механика, пытаясь перевести дух. Оглянулся — нет, никакой погони пока что не видно, это вопрос времени…
— Месье Леду, — сказал он, отчаянно хватая ртом воздух. — Ваш аппарат готов к полету?
Коротышка-француз пожал плечами:
— Ну, в принципе… Бак полон, аэроплан готов… Вы собираетесь снимать еще? А где остальные? И к чему такая спешка? На вас лица нет.
— Отлично, — сказал Бестужев. — Нет, какие съемки… Мне срочно нужно в Вашингтон. Немедленно, не теряя ни минуты. Вы знаете маршрут?
— Ну, в принципе… — округлил глаза француз. — У меня есть компас, в конце концов, можно лететь вдоль железной дороги, тут уж точно с пути не собьешься… Погодите, погодите! Что за безумие, мой юный друг? Уж не хотите ли вы сказать…
— Вот именно, — сказал Бестужев. — Я покупаю ваш самолет, сейчас же. Включайте его, или как там… Летите в Вашингтон.
— Вы с ума сошли? Почти сто километров…
— Может, и сошел, — сказал Бестужев. — Однако эта вот чековая книжка выдана вовсе не в доме умалишенных, а в солидном банке. Позвольте ваше вечное перо?
Отвинтив мельхиоровый колпачок, он вывел на пустом чеке единицу, добавил к ней два нуля, еще два. Сунул под нос месье Леду:
— Ну что, я подписываю чек? Это солидный банк, и у меня есть эти деньги… Решайтесь, черт вас побери!
— Это так неожиданно…
— Вас не устраивает сумма?
— Сумма превосходна… Этого хватит и на…
— У вас не найдется других столь щедрых покупателей! — рявкнул Бестужев. Торопливо поставил подпись, аккуратно вырвал чек из книжечки, сложив вдвое, и сунул в нагрудный карман куртки авиатора. — Что вы стоите? Запускайте аппарат!
— Но это безумное предприятие, я ничего не гарантирую… Сто километров…
— Обойдусь без гарантий, — отрезал Бестужев.
— Что случилось?
Бестужев лихорадочно искал слова, способные произвести наиболее сильное впечатление на француза… Ага!
— Если я задержусь здесь еще на четверть часа, меня женят, — сказал Бестужев. — Ее папаша, ее братья, целая орава с револьверами… Скорее! Вы же француз, должны понимать такие вещи!
— О-ля-ля! — воскликнул авиатор, в чьем мозгу явно уложился последний кусочек головоломки. — О да, понятно…
Страшным голосом Бестужев вскричал:
— Вы получили деньги! Вперед!
— О да, — сказал месье Леду, став строгим, серьезным, собранным. — Любой француз, черт побери… Антуан! Мы взлетаем. Соберете вещи, сядетё на поезд, встретимся в Вашингтоне, оставлю для вас на почте сообщениё. К пропеллеру!
Он направился к аэроплану едва ли не парадным шагом, комичный и серьезный одновременно. Рысцой их обогнав, Антуан подошел к задней части аппарата, замер в привычной позе, положив вытянутую вверх руку на лопасть пропеллера.
— Карабкайтесь, — сказал авиатор, подсаживая Бестужева. — Садитесь вон туда. Пристегните ремень на талии, и покрепче. Держитесь за что-нибудь, только ни за что не трогайте вон те тяги, иначе мы упадем… поняли?
Откровенно признаться, теперь сердце у Бестужева ушло в пятки, оказавшись сидящим на деревянном сиденьице, вот-вот готовом развалиться под ним вместе со всем аппаратом, он уже горько раскаивался, что ввязался в эту безумную авантюру — но что прикажете делать, если другого выхода нет? Аэроплан движется гораздо быстрее лошади, и, в отличие от нее, устать не способен….
Перед ним маячила спина француза, что-то нажимавшего, вертевшего.
— Контакт!
— Есть контакт!
— Пошел!
Бестужев торопливо пристегивался широким кожаным ремнем с большой квадратной пряжкой, поначалу затянул его так, что дыхание сперло, спохватился и самую чуточку ослабил. Оглянувшись на него и убедившись, что с пассажиром все в порядке, авиатор еще что-то сделал, и мотор за спиной Бестужева затрещал, зачихал, заработал безостановочно.
— От винта!
Оглянувшись через плечо, Бестужев увидел за спиной сплошной туманный диск — а в следующий миг аэроплан дрогнул, покатился вперед, все ускоряя бег… Быстрее пешехода, быстрее велосипедиста, быстрее лошади…
Слева, на краю равнины, показались трое верховых — и, приостановившись на миг, пустили коней наперерез. Не колеблясь, Бестужев вырвал револьвер из кобуры, положил его дулом на согнутый левый локоть, прицелился, нажал на пусковой крючок, еще и еще… Француз оглянулся на него, покрутил головой и тут же сосредоточился на управлении аппаратом, все быстрее мчавшимся по равнине.
Бестужев дал еще один выстрел — и наконец угодил в цель. Передняя лошадь, опередившая остальных на несколько корпусов, вдруг словно споткнулась на полном скаку и рухнула, всадник вылетел из седла и покатился по земле, двое натянули поводья, свернули в сторону. Бестужев увидел совсем близко их испуганные, растерянные, физиономии, один, кажется, выхватывал револьвер и никак не мог ухватить рукоятку…
И земля провалилась вниз. Бестужев испытал ни с чем несравнимое ощущение — словно полностью лишился веса, сердце будто остановилось на томительно долгий миг. Он зажмурился, но тут же открыл глаза.
Он летел! Летел! Деревья внизу становились все меньше и походили на клочки зеленой ваты, видневшийся справа городишко стал скопищем игрушечных домиков, а недалекая река выглядела застывшей, неподвижной… Он летел!
Горизонт распахнулся перед ним, открывая необозримые дали, мир с высоты птичьего полета предстал невероятно чистым, лишенным грязи, мусора, нечистот. Отсюда, сверху, мир виделся невыразимо прекрасным, неким сказочным царством, ничуть не похожим на ту грешную землю, по которой Бестужев ходил столько лет… Сердце у него замирало от ужаса и восхищения, хотелось то ли кричать, то ли плакать, то ли петь. Он летел, летел!
Высота, как он определил мятущимся сознанием, стала неизменной. Оглянувшись, француз ободряюще, покивал. Бестужев, вцепившись в какие-то досочки, кивнул в ответ, чувствуя на лице широкую, бессмысленную улыбку. С детским изумлением уставился на крохотный игрушечный поезд — паровозик оставляет за собой густую струю дыма, вереница вагончиков… И все это — настоящее, только наблюдаемое со страшной высоты. И под ногами нет никакой опоры, если не считать хрупких дощечек, только неосязаемый воздух, удивительным образом державший в небе неуклюжий аппарат с бодрым тарахтением пожиравший милю за милей…
