Дж. Джонс - Пустое зеркало
— Похоже, друзья, вы нащупали какой-то важный след, — сказал Климт. — Но почему именно Биндер?
— Скальпели, — сказал Вертен. — Люди, организовавшие эти убийства, за нами следили. И знали, что нам известно о скальпеле с неровным лезвием.
Гросс кивнул.
— Когда Биндер беспечно оставил свою сумку без присмотра в кафе, настоящий убийца украл у Биндера такой скальпель. А затем свалил на него свои преступления. Теперь остается разобраться с отрезанными носами.
— Поскольку Биндер ни при чем, то, выходит, это никак не связано с сифилитическим психозом, — заметил Вертен.
— Да, — согласился Гросс. — Что еще может символизировать нос?
Вертен задумался.
— Тщеславие. Когда человек задирает нос.
— Или сует его в дела других, — добавил Климт.
— Нет. — Гросс махнул рукой. — Это должно иметь отношение к Фрошу, поскольку истинной целью был он.
— Может быть, какой-то особенный запах? — предположил Климт.
— Конечно. — Гросс хлопнул ладонью по подлокотнику кресла.
— Запах? — удивился Вертен.
Гросс тяжело поднялся с кресла и направился окну.
— Индейцы. Американские индейцы. Это может быть связано с их традициями. Если я не ошибаюсь, в племени сиу существует обычай отрезать носы неверным женам. А Фрош…
— …собирался открыть правду о гибели кронпринца Рудольфа, — закончил за него Вертен. — То есть совершить предательство.
— Но кто же это все делал? — спросил Климт.
— Тот, кто очень высоко ставит символы, — ответил Гросс, глядя в окно. — Для кого преданность важнее всего в жизни. Тот, кто считает себя вправе покушаться на жизнь кронпринца и императрицы. И тот, кто считает себя очень умным. — Он помолчал, затем добавил: — Ну насчет этого мы еще посмотрим.
Он разглядывает криминалиста, стоящего в оконном проеме дома напротив. Будь у него ружье, этот человек был бы уже мертв.
То происшествие в Женеве до сих пор не дает ему покоя. Все должно было выглядеть как несчастный случай. Так приказали. Зачем, спрашивается? Вместо того чтобы спокойно прикончить криминалиста и адвоката, пришлось организовать инцидент, закончившийся напрасной гибелью двух хороших лошадей.
А эта возня с трупами во время эпопеи в Пратере!.. Опять же — зачем? Ему пришлось тащить трупы под землей в специально экипированный подвал в Третьем районе, где были хирургические инструменты и чаны для сцеживания крови, которую он потом сливал в ближайшую канализационную трубу. Столько хлопот из-за ерунды. Если ему что здесь и нравилось, так это момент встречи с жертвой. Какой приятный она источала запах страха! А он спокойно сжимал голову и быстро поворачивал, слушая, как ломается шея. Такой приятный звук.
Ему ничего не объясняли. Конечно, он был солдатом, а приказ есть приказ. Но задавать вопросы себе он все же имел право. Что это у них за игра? В случае с императрицей ему пришлось переодеться кучером, а потом ринуться к ней, чтобы помочь. Умереть. И к чему бессмысленная суета с этим идиотом итальянцем? Ему легче было бы убить по-чистому десятерых, чем это.
Даже их встречи майор обставлял как в театральном спектакле. Он был уже давно подполковник, но для него навсегда останется майором. А последняя вообще была очень странная. Майор пришел, нарядившись монахом, и сидел все время с капюшоном на голове. В полумраке комнаты нельзя было ничего как следует разглядеть, и только спустя какое-то время он понял, что это вовсе не майор, а кто-то другой. Это случилось, когда его сутана чуть распахнулась и на груди блеснул кулон. Орден Золотого Руна. Непонятно, зачем все эти представления? Ведь речь шла всего лишь об убийстве, ни о чем больше.
Теперь вот нужно исправить ошибку, совершенную в Женеве. Такое с ним случилось в первый раз. Но больше не повторится. И плевать на приказы майора. Теперь он не будет пускаться на всякие ухищрения. Всадит этим двоим в голову по пуле, а дальше пусть разбирается полиция.
Глава девятнадцатая
Просматривая вечером свои записи, Вертен вспомнил замечание профессора Крафт-Эбинга относительно того, что брат наследника трона эрцгерцог Отто — член пресловутого «Клуба ста», где знатные сифилитики развращали и заражали смертельной болезнью молодых девственниц. В связи с этим возник вопрос: а не связаны ли убийства в Пратере с этим клубом? Отрезанные носы все-таки должны были что-то значить.
Вертен уговорил Гросса еще раз встретиться с профессором. Тот неохотно согласился.
Утром перед уходом Вертен просмотрел почту, где сверху лежал конверт, написанный почерком Берты. Он быстро его открыл и прочел.
«Дорогой Карл!
Пожалуйста, прости меня за выходку в воскресенье. Но я хочу, чтобы ты знал — любовь означает полное доверие. Ты меня понял? И пожалуйста, скажи доктору Гроссу, что чужие письма читать неприлично».
Вертен обернулся. Действительно, Гросс читал письмо за его плечом.
— Умная девушка, — заметил криминалист без малейшего намека на смущение.
Вертен продолжил чтение, на этот раз повернувшись к нему лицом.
«Эта неделя у меня вся заполнена делами. Уверена, что и у тебя тоже. Давай встретимся в пятницу вечером и как следует повеселимся. Целую, дорогой. И скучаю, как влюбленная школьница. Браслет мне очень понравился.
С любовью Б.»«Как же я тебя люблю, — подумал Вертен, облегченно вздыхая. — Теперь можно спокойно заниматься делом».
Он посмотрел на криминалиста.
— Пойдемте, Гросс. Время не ждет.
Кабинет Крафт-Эбинга располагался в самом конце третьего этажа нового величественного здания на Ринг-штрассе, построенного двенадцать лет назад по проекту знаменитого архитектора Генриха фон Ферстеля. Климту заказали роспись на потолке вестибюля, но потом все предложенные сюжеты отвергли. Так что потолок здесь до сих пор оставался неприлично голым. Когда они поднимались по главной лестнице, им навстречу попалась спешащая на лекцию студентка в светло-синем платье с кружевными оборками. Поначалу Вертен удивился, но затем вспомнил, что с прошлого года женщинам разрешена учеба в университете. Правда, только на философском факультете.
Крафт-Эбинг при их появлении поднялся и проводил к креслам у окна. Вертен сел, не выпуская из рук трость с серебряным набалдашником. Он захватил ее с собой сегодня неспроста — внутри находился острый как бритва кинжал. Пригодится на всякий случай.
Несколько минут они поговорили о том о сем, Крафт-Эбинг удивился, почему Гросс не в Буковине, а затем перешли к делу.
— Да, да, «Клуб ста». — Психиатр кивнул, откинувшись на спинку кресла. — Но я вряд ли смогу рассказать о нем что-то новое. А почему у вас к нему возник интерес, господа? Ведь дело об убийствах в Пратере закрыто.
— Мы обнаружили новые свидетельства, — ответил Гросс.
Он кратко рассказал Крафт-Эбингу об алиби герра Биндера, не упоминая о связи убийств в Пратере с покушением на императрицу Елизавету и ее сына. Гросс не желал подвергать старого друга опасности, соблюдая золотое правило: чем меньше знаешь, тем спокойнее живешь. Вчера после ухода Климта он долго отчитывал Вертена за то, что тот раскрыл их секрет художнику.
Крафт-Эбинг устремил на криминалиста свой проницательный взгляд.
— Значит, теперь вы ищете нового подозреваемого. Но едва ли им может оказаться эрцгерцог Отто. Да, этот человек отменный дурак, но убийца едва ли. Биндер оказался невиновным, и вы думаете — видимо, не без оснований, — что кто-то намеренно пытался запутать следствие, используя тот факт, что он болен.
— Возможно этот кто-то сам страдал такой болезнью, — быстро добавил Вертен.
— Возможно, возможно, — проговорил Крафт-Эбинг. — Помню свои мысли, когда я узнал о смерти императрицы.
Гросс и Вертен переглянулись.
— Вначале мне было известно только то, что она умерла в Женеве. Я еще не читал газет и не знал о покушении. «Бедная женщина, — подумал я. — Наконец-то ее страдания закончились».
— Что, у императрицы Елизаветы был сифилис? — произнес Вертен сдавленным голосом.
Крафт-Эбинг грустно кивнул.
— Об этом знали немногие. Все держалось в большом секрете. Отсюда и ее постоянные странствования и отчуждение от супруга. Понимая, что болезнь неизлечима, она избегала тех мест, где что-то напоминало о ней.
— Откуда это вам известно, Крафт-Эбинг? — спросил Гросс.
— Вы, верно, запамятовали, что я был лечащим врачом кронпринца Рудольфа весь последний год его жизни.
— Да нет же. — Гросс кивнул. — Я прекрасно помню ваши периодические отъезды из Граца. Это была весьма почетная миссия.
— Для меня больше тяжелая, — со вздохом произнес Крафт-Эбинг. — Дело в том, что этот грустный молодой человек тоже болел. У него был врожденный сифилис.
