Вячеслав Денисов - Огненный плен
Двинуться вперед мы не могли. Встать было невозможно. Малейшее шевеление веток, и немцы тут же расстреляют в упор окраину леска. После предупреждения они настороже. Да еще незадача – они отодвинулись от костра, и отодвинулись, конечно, в нашу сторону.
– Касардин, я хотел с вами поговорить…
– Снова на «вы», – заметил я. – Значит, вы видите будущее. Рад встрече с единомышленником.
– Ваш юмор на этот раз неуместен. Может случиться так, что эти полчаса… час… В общем, мы никогда больше не увидимся. Или увидимся, но не здесь…
– Вы внезапно поверили в Царствие Его? Вот уж не думал… – Я почесал нос о сухой стебелек, торчащий прямо перед моим лицом. – Я оставил свой юмор, Мазурин. О чем вы хотели поговорить?
Чекист поморщился и лег щекой на траву.
– Доктор, я предлагаю вам сделку.
– Самое время.
– Думаю, она покажется вам интересной.
Я удивлялся этому человеку. Мы – в двадцати шагах от немцев. Сзади на нас надвигается погоня. Выхода нет. Он предлагает мне сделку.
– Продолжайте, капитан.
– Я не капитан.
Я уставился на него с изумлением. Если бы сейчас вдруг пошел снег, я удивился бы меньше.
– А кто вы?
– Я подполковник государственной безопасности Мазурин. Капитан – легенда. Старшие офицеры по таким командировкам не ездят. Шумов – полковник госбезопасности. Мы выполняем задание особой важности по доставке вас в тыл. На Лубянку, Касардин…
Я посмотрел на немцев. На Мазурина.
– Зачем?.. Какую задачу?
– Хотите спросить, как вы связаны с особой важностью?
– Вот именно! – подтвердил я.
– Сделка, – напомнил Мазурин. Хотя я уже не был уверен, что эта фамилия настоящая.
– Вы хотите рассказать мне что-то, получив что-то взамен. Что должен при этом дать я, догадываюсь. Но что, по вашему разумению, могло бы так заинтересовать меня, чтобы я согласился?
Мазурин подтянул к себе винтовку. Положил подбородок на руки. Разговор, судя по его поведению, предстоял долгий и нелегкий.
– Вы не хотите назвать имя того, кто был с вами. Но вы же можете рассказать, что происходило в тот момент в кабинете?
Меня стало распирать от злости. В такой ситуации он потрошит меня! А что случится через минуту? Нас пристрелят? Зачем терять время на поиск истины, когда на кону – жизнь?
– Вы псих, Мазурин. И, чтобы отделаться от вас хотя бы отчасти, я расскажу вам, как было дело. Нарушу клятву, данную самому себе семь лет назад..
Аромат жареного мяса проникал в меня и дразнил. Я исходил слюной, но вместо того, чтобы открыть банку тушенки или отломить кусок от плитки шоколада, мы вынуждены были лежать недвижимо и шепотом переговариваться.
– В тот день Киров шел по коридору. Когда я увидел его, в моей голове созрел план решения своего вопроса. У меня умерла бабка, и нужно было присвоить ее квартиру. А человек, имя которого вы пытаетесь из меня вытянуть, сидел рядом с другой проблемой… Так вот, я решил зайти в кабинет Кирова, пока туда никто не зашел, и попросить вождя решить наши вопросы. Я увидел его хорошее настроение и надеялся на благополучный исход… Мы встали и пошли к двери. Но когда до нее оставалось шагов семь, не больше, как из-под земли вырос Николаев… Это я сейчас знаю, что Николаев. А тогда он показался мне каким-то шибздиком… И он опередил нас. – Я дотянулся и скусил стебелек травы. Может, хоть так заглушу этот дурманящий меня запах… – Решив, что тот на минуту, я открыл дверь, и мы вошли…
– И что вы там увидели? – спросил Мазурин. – Говорите, не стесняйтесь. Я лично проводил ее досмотр и оформлял документы на арест.
– Я увидел…
– Вы увидели, – поправил настырный чекист.
– Хорошо, – согласился я, ухмыльнувшись. – Мы увидели…
//- * * * -//
…Сколько мгновений минуло, когда за вошедшим в кабинет Кирова сморчком закрылась дверь и ее открыл я? Одно? Два?..
То, что предстало перед нашими с Яшкой глазами, едва не ввело меня в ступор.
Совершенно обнаженная женщина лежала на покрытом простыней диване, широко раздвинув ноги и запрокинув назад голову.
Сколько минуло мгновений, когда за вошедшим в свой кабинет Кировым туда вошел Николаев? Пять мгновений, семь?
Я спрашиваю, потому что плохо представляю, как за эти семь секунд можно дойти до дивана, вынуть член и вставить его в женщину.
Но между тем так и было. Член вождя ленинградских коммунистов был погружен во влагалище зашедшейся в истоме женщины, и я, кажется, даже слышал стон. Они были так возбуждены и находились в таком предвкушении, что не заметили появления ни сморчка, ни нас.
На голове Кирова красовалась фуражка, он имел женщину, не снимая ее. Голова вождя закрывала лицо партнерши, я видел лишь рыжеватые, отливающие золотом волосы, раскиданные по валику дивана.
– Сука… – прохрипел сморчок, вынимая руку из кармана.
Киров не видел его, а он не видел нас…
– Портовая блядь!.. – Сморчок вскинул руку, и только сейчас я обратил внимание, что он вооружен.
– Леня!.. – крик этот разрезал спертую тишину погруженного в соитие кабинета. – Идиот!..
И следом раздался оглушительный выстрел.
Давясь криком, но воя, а не крича, женщина выбралась из-под любовника, и на какое-то мгновение я увидел ее красивые, широко расставленные ноги. Треугольник волос и тронутое совокуплением влагалище – все выглядело ирреально, чудовищно…
Киров после удара пули клюнул носом и тотчас повалился вперед. Когда женщина закричала, увидев мужчину, которого назвала по имени, она оттолкнула от себя грузное тело любвеобильного вождя.
– Что ты наделал, скотина… – шептала женщина, опускаясь на колени перед Кировым. – Ты погубил нас…
Только сейчас я пришел в себя и вспомнил, что в руках у сморчка револьвер и что он продолжает держать его в руке, моргая и ища безумным взглядом новую жертву.
– Я отомстил… – пробормотал сморчок. Роста в нем было около полутора метров, он был ниже меня на голову, и этот вскрик с придыханием показался мне воплем, предвещающим викторию. – Я отомстил!! – заорал он и вскинул руку уже уверенно.
Если бы не Яшка, вторая пуля или убила бы женщину, или добавила в Сергее Мироныче еще одно отверстие. Стоя рядом, придурок Яша, вместо того чтобы отнимать оружие, поднял руку и толкнул сморчка локтем. Словно нечаянно толкнул, чтобы никто не заметил.
Выстрел грохнул, и пуля, раскалывая стоящую на столе лампу, впилась в стену…
Наконец-то я слышал что-то еще, помимо грохота и разговора в кабинете: снаружи послышались отрывистые крики, похожие на лай, и кабинет наполнился людьми…
Почему не брали нас, а брали сморчка?..
Он уже поднес наган к голове, когда кто-то, изловчившись, швырнул в него отвертку.
Отвертку… При чем здесь отвертка?..
Нас не брали, потому что с момента нашего захода в кабинет прошло не более двух секунд…
Отвертка попала в бровь сморчку, он нажал на спуск. Но пуля прошла мимо головы. Выбив из потолка пригоршню извести, она посыпалась на его голову пеплом…
Я находился в нокдауне.
Какие-то люди закричали мне: «Помоги поднять и перенести!..» – и я наконец-то вспомнил, что врач.
– Его нужно вытащить в коридор! – рявкнул кто-то над моим ухом.
– Зачем, на стол!.. – воспротивился кто-то, но снова послышался рык:
– Я сказал – коридор!..
Ничего более ненормального я еще не видел. Мертвого Кирова вытащили за ноги в коридор – уже в пустой коридор, я видел, что лавочки сиротливо жмутся к стенам.
Да так и оставили. И народ снова стал заполнять третий этаж…
– Спрячьте эту суку!.. – скомандовал уже знакомый голос. – Отойди от него!..
– Я врач.
– Врач?! Так делай свое дело!..
Нечего уже было делать.
Не нужно быть хирургом, достаточно быть педиатром, чтобы понять – это конец. Пуля поразила Кирова в основание черепа.
Я приложил пальцы к сонной артерии. Пульс стремительной нитью я чувствовал, но понимал – еще минута, и он прервется. Сидящий на полу, я словно оказался в стаде овец. Меня толкали, грудились вокруг, я слышал бессмысленные выкрики.
Кирова нельзя было транспортировать. Пульса у него не было, сердце еще живет, но уже не работает. Это первый закон медицины – такому больному нужно делать операцию здесь и прямо сейчас. На это есть несколько минут. Шансы – десять против девяноста. Конечно, переместить его следовало немедленно, но на операционный стол. Однако я не слышал, чтобы в Смольном такие были, а речи о больнице пока не шло. Нужно было что-то делать, и за меня решили партийные товарищи.
– Понесли его в кабинет, товарищи! – призвал кто-то, я попытался было открыть рот, но меня никто не слушал.
Кирова подняли и снова… понесли в кабинет.
Я с ума сойду.
Из раны в голове сильно хлынула кровь. «Теперь все кончено», – подумал я, словно недавно сомневался в этом. Четверо человек внесли Кострикова в кабинет, уложили на стол. Я протиснулся сквозь ворвавшуюся следом толпу и снова прижал пальцы к шее раненого. Пульса не было. Нужна была срочная операция, в исходе которой я не был уверен, даже если бы прямо сейчас появилась бригада опытнейших хирургов.
Но хирургов не было, были несколько человек из Смольного, которые пытались реанимировать раненного в основание черепа члена ЦК тем, что расстегивали ему подворотничок на гимнастерке и распахивали настежь окна.
– Яша, уходи, – шепнул я.
