Александр Асмолов - Шкатулка императора
– Как же мы будем дружить, если я стану по тебе карабкаться? – Ниночка спрашивала искренне. – Зачем ты со мной нянчишься, если все это знаешь?
– Я верю в то, что многое предопределено в жизни. Так должно было случиться. Ведь я же зачем-то пришла на эту землю. У меня есть миссия, и я должна ее выполнить.
– Мы играем в Гарри Поттера? – хихикнула девчушка.
– Нет. В жизни все серьезнее. В сказках затронут только внешний мир. Там сильным считается тот, кто быстрее синяков наставит своим противникам. Ну, на худой конец, голову снесет или кровь выпьет. Придумали бессмертных вампиров, которые, как кроты в норах живут и света боятся. Тоже мне, властелины мира! Да свет – это же самая чистая энергия. Самая сильная, и ее столько в мире, что не вычерпать. Только научись управлять ею. И тогда не нужно размахивать кулаками, отращивать клыки, пить кровь у слабых или размахивать волшебной палочкой, как твой Гарри.
– А что, волшебства нет? – с хитринкой спросила девочка.
– Волшебство для тех, кто не понимает, как устроен мир и как управлять энергией. Если говорить о людях, то достаточно научиться проникать в их сознание и советовать им как поступать. А урода встретишь, выжги ему мозги, чтобы овощем стал и радовался от того, что есть тепло и вода.
– Я думала, ты добрая.
– Добренькой ко всем нельзя быть, дружок. Сожрут!
– Как в диких джунглях?
– Да, миров вокруг не счесть! – девушка едва не обернулась, чтобы увидеть глаза своей собеседницы. – Нужно только уметь открывать дверь.
– Портал, – попыталась подсказать Ниночка.
– Ля порт по-французски это и есть дверь. Умница ты моя. Только запомни, двери сами по себе не открываются.
– Поэтому тени и рвутся к нам через грань? – неожиданно серьезно произнесла девчушка.
– У кого энергии не хватает открыть, так и будет всю жизнь стучаться, да когтями царапать. А у кого сила есть, войдет и не спросит.
– В любую дверь?
– Чем ближе к свету, тем надежнее замки. Экскалибур мог взять только Артур.
– Варь, ты такая…
– Не подлизывайся, – оборвала ее девушка, – лучше скажи, что слышишь.
– Ничего интересного. Те, что по набережной гуляют, только о еде и говорят, как рыбу приготовить, какая у курочки должна быть зажаренная корочка. Обжоры!
– А Ури?
– Он говорит, что у тебя грудь, как у меня.
– Нинка! – девушка шлепнула рукой по воде так, что полетели брызги. – Ща, как нырну!
– Варенька, родненькая, – девочка вцепилась в волосы своей наставницы, пытаясь вскарабкаться ей на голову, – не надо!
– Ладно. Я пошутила.
– А он, что, тебе понравился? – Ниночка прижалась щекой к мокрому затылку своей воспитательницы. – Ничего особенного. Просто самец.
– Да-а. Слышала бы бабушка твои речи.
– А она сама так мужиков называет. Особенно наших охранников Витю и Толика.
Наплававшись вдоволь в теплой чистой воде, гости повернули к берегу, где на скамеечке их покорно ждали Ури и Леви. Оба рослые, ни в отца и ни в мать, с красивыми мужественными лицами, они были похожи и в чем-то различны. Леви постеснялся заглянуть в женскую сумку с пляжными принадлежностями и протянул ее Варе со смущенной улыбкой, говоря, что мать куда-то положила полотенца. Но инициативу перехватила Ниночка, она важно взяла сумку и повесила себе на плечико. Сказав, что им нужно принять душ после соленой воды и переодеться, девчушка увлекла за собой воспитательницу к душу под открытым небом. В это время никто кроме них не купался, и прогуливающиеся по набережной с любопытством поглядывали на две незагорелые щупленькие фигурки в ярких купальниках, с визгом обдававшие себя прохладной пресной водой, спускавшейся по трубопроводу откуда-то сверху, где поблескивал чистотой мраморный мавзолей мудрого Баба.
Когда-то он основал новую религию, в которой для всех смертных был единый бог и единые законы, но это не понравилось многим. Каждый хотел иметь своего Всевышнего и верить, что именно этот – истинный Создатель, а остальные лжепророки. Люди странно устроены, всегда ждут мессию, способного защитить их от конца света, но часто доверяются проходимцам.
Глава XVIII
Последние несколько дней Николая не покидало тревожное чувство. Никаких событий или встреч, способных хоть как-то обеспокоить его, не случилось. Пытаясь понять причину охвативших его душу волнений, отставной офицер стал все чаще прогуливаться по ночам. Осень принесла в Питер долгожданную прохладу, но привычных в сентябре дождей еще не было. Это позволяло возвращаться после дежурства пешком через исторический центр города, освещенный тысячами огней.
Ночь скрадывала морщины на лике былой столицы, которые трудно было не заметить днем. Нарядные витрины дорогих магазинов и яркие огни в роскошных окнах отремонтированных заново старинных особняков, простоявших уже не один век, сияли и переливались разноцветными огнями, словно бриллиантовое ожерелье на сморщенной шее старухи, решившей выехать на бал, будто ей все еще лет тридцать, и жадные взгляды молодых офицеров пытаются разгадать секреты, скрываемые под модным платьем из Парижа. Города, как и люди, живущие в них, не хотят стареть. Они тратят немало средств на косметику, не желая сознаваться в том, что и внутри они уже далеко не те, а имидж ветреной красавицы или светского льва, так долго увивавшийся сладким шлейфом сплетен и небылиц, приукрашивавших былые подвиги, давно растаял. Он уже не прикрывает сутулую спину и согбенные плечи. Лишь в ночи яркий блеск драгоценностей еще может обмануть какого-нибудь юнца, дерзнувшего на самостоятельный выход в свет, да и то при условии, что этот вьюнош не в состоянии отличить страз от настоящих камней.
Эти мысли забавляли бывшего спецназовца, неспешной походкой прогуливавшегося по улицам засыпающего Питера. Проводив директрису «Флорентино» до ее квартиры на Садовой, Николай спешно прощался, боясь взглянуть красавице в глаза. Роман, который мог бы случиться между ними, так и не начинался. Гордость не позволяла отставному офицеру что-то просить, а редкие минуты расположения, которые иногда случались с Машенькой, он никак не мог использовать для того, чтобы стать ближе, потому что знал, – утреннее похмелье и холодность Марии Михайловны будут для него невыносимы. Придется все бросить и уйти, а этого делать не хотелось.
Неурядицы его нелепой семейной жизни оставили горький след в душе отставного офицера, приучившего себя к порядку во всем. Николай хотел ясных и четких отношений, без оговорок, недомолвок и сомнений. А красавица, возглавлявшая «Флорентино», хотела постоянной игры. Ей нравилось быть то жестким боссом, то капризной девочкой, то светской львицей, то романтичной курсисткой. Эти образы она постоянно примеряла на себя, как красивое нижнее белье из Неаполя и Флоренции. Сегодня можно было выбрать строгий черный цвет и элегантный рисунок кружев, словно выводящих вензелями страшное слово. Никогда. Завтра ей нравился яркий красный цвет, а дразнящий фасон кружев, почти ничего не скрывающий, но проглядывающий сквозь легкую ткань открытого платья, как мигающий огонек светофора, готового переключиться на «зеленый» в любую секунду.
Да, Машенька была игроком. Азартным и бесшабашным. И судьба хранила ее грешную душу, отводя бури и напасти, которых вокруг красивых женщин с авантюрными наклонностями всегда с избытком. Ей мало было размеренной жизни в достатке, потому что этот самый достаток был не определен. Милый Коленька, чья надежная спина, как каменная крепость, укрыла бы ее от всех бед сегодня, на завтра превратилась бы в тюремные казематы. Она это понимала и не торопила события. Надеялась, что в один прекрасный день что-то вдруг произойдет и все как-то разрешится само по себе.
Мужская интуиция и чутье опытного бойца тоже подсказывали Николаю самое простое средство. Ждать. Он даже представлял себя охотником на дикую ночную кошку, которая гуляет сама по себе. Ее бархатная черная шерстка сливается с мраком ночи, мягкие шаги бесшумны, и попусту она не показывает коготки. Чертовка так хороша, что может незаметно подкрасться и стоять в двух шагах за спиной вооруженного человека, наивно полагающего, что именно он охотник. Впрочем, настоящего охотника выручает дремлющее в повседневной жизни чувство опасности. Оно заставляет его в нужный момент оглянуться. Не раздумывая.
Вот и теперь ощущение было такое, словно Николай не видит готовящегося удара в поединке. Словно противнику удалось обманным движением юркнуть за спину, и вот-вот что-то начнется. Невидимый удар уже приближается, оттого-то и ноет что-то внутри, предупреждая об опасности. В настоящем бою мозг начинает перебирать все варианты развития событий с такой скоростью, что все внешние движения кажутся замедленными, растянутыми во времени. Куда там шахматисту, обдумывающему возможные шаги в сложной партии! В бою все значительно быстрее, потому что цена слишком высока. Жизнь.
