Борис Акунин - Статский советник
– Петр Иваныч, ведь если в лоб пойдем, именно что мертвыми возьмем, а не живыми, – подал вдруг голос доселе молчавший Мыльников. – Народец отчаянный, будет палить до последнего. А хорошо бы живьем. И своих жалко, чай, не одного положим. Место вокруг будки голое, пустырь. Скрытно не подойдешь. Может, все-таки выждем, пока они сами оттуда полезут?
Сбитый ударом с тыла, Бурляев резко повернулся к своему помощнику.
– Евстратий Павлович, я своего решения не переменю. Будем брать всех, кто там есть. А про голое место мне объяснять не нужно, не первый год аресты произвожу. Для того и полуночи ждем. В одиннадцать вот здесь, на Марьинском, фонари гасят, совсем темно станет. Выйдем цепочкой из пакгаузов и со всех четырех сторон к дому. Я сам первый пойду. Возьму с собой Филиппова, Гуськова, Ширяева и этого, как его, здоровенный такой, с бакенбардами… Сонькина. Они сразу дверь вышибут и внутрь, за ними я, потом еще четверо, кого назначите, нервами покрепче, чтоб с перепугу в спину нам палить не начали. А прочие останутся вот тут, по периметру двора. И никуда они, голубчики, у меня не денутся. Возьму тепленькими.
Пожарский хранил потерянное молчание, очевидно, так и не оправившись от министрова вероломства, так что последнюю попытку образумить зарвавшегося подполковника предпринял Эраст Петрович.
– Вы делаете ошибку, Петр Иванович. Послушайте г-господина Мыльникова. Арестуйте их, когда будут уходить.
– Уже сейчас по складам вокруг пустыря сидят тридцать филеров и два взвода полиции, – сказал Бурляев. – Если террористы соберутся уходить засветло, тем лучше – как раз попадут к моим в лапы. А если останутся ночевать – ровно в полночь я приду за ними сам. И это мое последнее слово.
Глава десятая
Грину пишут
Солнце медленно переползало по небу, даже в высшей точке подъема далеко не отрываясь от плоских крыш. Грин сидел у окна, не шевелился, смотрел, как светило проходит свой сокращенный зимний маршрут. Педантичному кружку оставалось уже совсем недалеко до конечного пункта – темной громады зернохранилища, когда на пустынной дорожке, что вела от путей к Марьинскому проезду, появилась приземистая фигура.
Место все-таки неплохое, хоть тесно и клопы, подумал – Грин. С самого полудня это был первый прохожий, а так ни души, только маневровый паровозик сновал туда-сюда, растаскивая вагоны.
Идущему солнце светило в спину, и кто это, стало видно, только когда человек повернул к будке.
Матвей, хозяин.
Что это он? Говорил, что смена до восьми, а сейчас только пять.
Вошел, вместо приветствия кивнул. Лицо хмурое, озадаченное.
– Вот, это вроде как вам…
Грин взял у него помятый конверт. Прочел надпись печатными буквами, чернила фиолетовые. „Г-ну Грину. Срочно“.
Коротко взглянул на Матвея.
– Откуда?
– Ляд его знает. – Тот сделался еще сумрачней. – Сам не пойму. В кармане тулупа сыскалось. В депо был, в контору вызывали. Народу вокруг много терлось, любой сунуть мог. Я так думаю, уходить вам надо. Где паренек, третий ваш?
Грин разорвал конверт, уже зная, что там увидит: машинописные строки. Так и есть.
Дом обложен со всех сторон. Полиция не уверена, что вы внутри, поэтому выжидает. Ровно в полночь будет штурм. Если сумеете прорваться, есть удобная квартира: Воронцово поле, дом Ведерникова, № 4.
ТГСначала чиркнул спичкой, сжег записку и конверт. Пока смотрел на огонь, считал пульс. Когда ток крови восстановил нормальную ритмичность, сказал.
– Идите медленно, будто назад в депо. Не оглядывайтесь. Вокруг полиция. Если арестуют – пусть. Скажете, что меня нет, вернусь к ночи. Но арестуют вряд ли. Скорее пропустят и приставят хвост. Надо оторваться и уходить. Скажете товарищам, что я велел вас на нелегальное.
Хозяин и в самом деле оказался крепок. Постоял немного, ни о чем не спросил. Вынул из сундука какой-то узелок, сунул под тулуп и не торопясь зашагал по дорожке обратно к Марьинскому.
Вот почему прохожих не было, понял Грин. А разместиться полиции тут есть где – вон сколько складов вокруг. Хорошо, что сидел сбоку от окна и штора, а то наверняка в несколько биноклей смотрят.
Словно в подтверждение догадки на чердаке ремонтных мастерских вспыхнула искорка. Такие искорки Грин видел и раньше, но значения не придавал. Урок на будущее.
Шестой час. Товарный состав, в котором вагон с лобастовскими красителями, уже ушел в Питер. Через пять минут на курьерском отправится Жюли. Снегирь проверит, уехала ли, и вернется сюда. Конечно, уедет, почему нет. Обгонит товарный и завтра встретит его в Питере. Примет мешки, и у партии появятся деньги. Если нынче ночью БГ и погибнет, то не задаром.
А может быть, и не погибнет. Еще посмотрим. Кто предупрежден, тот вооружен.
Кстати, вооружен ли?
Грин сдвинул брови, вспомнив, что запас бомб остался на квартире у присяжного поверенного, а одними револьверами много не навоюешь. Осталось немножко гремучего студня и взрыватели, но ни корпусов, ни начинки.
– Емеля! – позвал он. – Одевайся, дело.
Тот поднял маленькие глазки от „Графа Монте-Кристо“, единственной книжки, нашедшейся в доме.
– Погоди, Гриныч, а? Тут такое творится! До главы дочитаю.
– Потом. Время будет.
И Грин объяснил ситуацию.
– Купишь в лабазе десять жестянок тушеной свинины, десять помидорной пасты и фунта три двухдюймовых шурупов. Иди спокойно, не оглядывайся. Они тебя не тронут. Если ошибаюсь и все-таки решат брать, стрельни хоть раз, чтоб я подготовился.
Не ошибся. Емеля ушел и вернулся с покупками, а вскоре прибыл и Снегирь. Сказал, Жюли уехала. Хорошо.
До полуночи еще было далеко, на подготовку времени хватало. Емеле Грин разрешил читать про графа – пальцы у верзилы слишком грубые для тонкой работы, а в помощь взял Снегиря.
Первым делом приоткрыли все двадцать консервов ножом, вывалили содержимое в помойное ведро. Мясные банки были фунтовые, помидорные вдвое уже. С узких Грин и начал. Заполнил до половины гремучей смесью – на больше не хватало, но ничего, вполне достанет и этого. Осторожно всунул стеклянные трубочки химических взрывателей. Принцип был простой: при соединении состав запала и гремучая смесь давали взрыв огромной разрушительной силы. Тут требовалась особенная осторожность. Сколько товарищей подорвалось, задев хрупким стеклом о металл корпуса.
Снегирь смотрел, затаив дыхание. Учился.
Осторожно вдавив трубочки в студенистую массу, Грин пригнул обратно оттопыренную крышечку и вставил узкую банку в жестянку из-под свинины. Получилось почти идеально. В промежуток между стенками банок насыпал шурупов, сколько поместилось. Теперь оставалось только залепить верхнюю крышку, и бомба готова. От удара стеклянная трубочка лопнет, взрыв разнесет тонкие стенки, и шурупы превратятся в смертоносные осколки. Проверено не раз – действует отлично. Недостаток только один: разлет осколков до тридцати шагов, а значит, легко пораниться самому. Но на этот счет у Грина было свое соображение.
В полночь – это замечательно.
Только бы не передумали, не начали раньше.
– Гнида какая этот Вильфор! – пробормотал Емеля, переворачивая страницу. – Чисто наши судейские.
В одиннадцать погасили свет. Пусть полиция думает, что легли спать.
По одному, всякий раз приоткрывая дверь совсем на чуть-чуть, выскользнули во двор, залегли у заборчика.
Скоро глаза привыкли к темноте, и было видно, как без четверти двенадцать к домику по белому пустырю стали стягиваться юркие, бесшумные тени.
Остановились плотным кольцом, не дойдя до заборчика каких-нибудь десяти шагов. Вон сколько их. Но это даже неплохо. Больше будет суматохи.
Прямо впереди, на дорожке, тени собрались в большой ком. Было слышно шепот, позвякивание.
Когда ком двинулся к калитке, Грин скомандовал:
– Пора.
Бросил в надвигающийся ком банку, сразу за ней вторую и упал лицом в снег, закрыв уши.
От сдвоенного грохота все равно ударило в перепонки. А слева и справа тоже громыхнуло: раз, другой, третий, четвертый. Это бросили бомбы Емеля со Снегирем.
Тут же вскочили на ноги и бегом вперед, пока полицейские ослеплены вспышками и оглушены взрывами.
Перескакивая через распростертые на дорожке тела, Грин удивился, что зашитый бок и сломанное ребро совсем не болят. Вот что значит – довериться внутренним силам организма.
Рядом тяжело топал Емеля. Снегирь резвым жеребенком несся впереди.
Когда сзади ударили выстрелы, до спасительных пакгаузов оставалось рукой подать.
Чего теперь стрелять-то. Поздно.
* * *Квартира на Воронцовом поле оказалась удобная: три комнаты, черный ход, телефон и даже ванная с подогревом воды.
Емеля сразу уселся с книжкой – будто не было взрывов, бега под пулями через заснеженный пустырь и потом долгого петляния по темным улочкам.
