Владимир Короткевич - Дикая охота короля Стаха
Потом я раскопал нечто вроде дневника, где рядом с денежными расходами и довольно умными заметками по белорусской истории я нашел и рассуждения Бермана, наподобие вот этих:
«Северо-западный край как понятие — фикция. Возможно, дело в том, что он кровью и мозгом своим служит идее всего космоса, а не пяти губерний, расплачивается за все и готовит в глубине своей нового Мессию для спасения человеческой породы. Поэтому его участь — страдать. Это, однако, не относится к лучшим его представителям, людям силы, аристократам духа».
— Гляди-ка ты, рыцарь духа, человек силы в драных штанах, — проворчал я.
«Единственная моя любовь — брат. Временами мне кажется, что все остальные люди — лишь карикатуры на него и нужен человек, который переделал бы всех по его подобию. Люди должны быть созданиями тьмы. Тогда в их организмах ярче проявляется все прекрасно-животное, что мы должны сберегать и любить. Разве гений не отличается от идиота лишь фиговым листком, который придумали сами люди. Белорецкий меня раздражает своей заурядностью, и, ей-Богу, для него было бы лучше, если б он быстрее исчез».
И еще одна запись.
«Деньги — эманация человеческой власти над стадом других (к сожалению!). Нужно было бы научиться делать мозговую кастрацию всем, кто недостоин сознательной жизни. А лучшим давать безграничное счастье, потому что такая штука, как справедливость, не предусмотрена самой природой. Это касается и меня. Мне нужен покой, которого здесь больше, где бы то ни было, и деньги, чтоб выносить идею, ради которой я появился на свет, идею великолепной и исключительной несправедливости. И мне кажется, что первой ступенькой могла бы быть победа над тем, к чему стремится мое тело и что, однако, необходимо уничтожить — над хозяйкой Болотных Ялин. Она все равно осуждена слепой судьбой на уничтожение. Проклятие на ней сбывается появлением дикой охоты под стенами дворца. Но она сильнее, чем я думал: до сих пор не лишилась рассудка. Король Стах слаб, и исправить его ошибки суждено мне. И, однако, я ревную ее ко всем молодым людям и особенно к Белорецкому. Вчера стрелял в него и был вынужден ретироваться. Плохо стреляю».
Следующий лист:
«Возможно, если я исполню роль божьей силы, высшего предначертания (бывало же такое с обычными смертными), духи зла покинут эти места и я останусь хозяином. Убеждал Белорецкого, что главная опасность — охота. А какая опасность от призраков! Иное дело Малый Человек!
…Золото, золото! Тысячи панегириков нужно пропеть власти твоей над душами людей. Ты все: пеленка ребенка, купленное тело девушки, дружба, любовь и власть, мозг величайших гениев, даже приличная яма в земле. И ко всему этому я пробьюсь».
Я смял бумаги и до боли сжал пальцы.
— Мерзость!
И вдруг среди груды бумаг моя рука натолкнулась на сложенный вчетверо лист пергамента. Я разложил его на коленях и лишь покачал головой: это был план дворца в Болотных Ялинах, план XVI столетия. И на этом плане было четко обозначено целых четыре слуховых канала в стенах! Четыре! Но они были так скрыты в плафонах, что отыскать их просто невозможно. Между прочим, один из них вел от дворцовых подземелий к комнате возле библиотеки (наверное, чтобы подслушивать разговоры узников), а второй соединял библиотеку, заброшенные комнаты для слуг на первом этаже и… комнату, в которой жила Яновская. Два других остались для меня неизвестными: они выходили в коридор, где были расположены комнаты, моя и Яновской, а их продолжение было старательно затерто.
Негодяй отыскал план в архиве и скрыл его.
В плане оказалось еще кое-что, что-то любопытное. В наружной стене дворца значилась пустота, четко были обозначены узкий проход и три каких-то клетушки. А выход оттуда был намечен как раз за поворотом коридора, где я однажды отрывал доски в заколоченную комнату.
Я ругался, как никогда в жизни. Многих неприятностей можно было бы избежать, если б я тщательно простучал стены, обшитые панелями. Но не поздно было и сейчас. Я схватил свечу, взглянул на часы (половина одиннадцатого) и быстро побежал к своему коридору.
Стучал я, наверное, с полчаса, пока не наткнулся на место, которое ответило на мой стук гулким отзвуком, как будто я стучал в дно бочки. Я искал на панели место, за которое можно было бы зацепиться и оторвать хотя бы часть ее, но напрасно. Потом увидел легкие царапины, оставленные чем-то острым. Поэтому я достал складной нож и начал тыкать им в едва заметные щели между панелями. Довольно скоро мне удалось нащупать лезвием ножа нечто поддающееся. Я нажал сильнее — панель заскрипела и начала медленно поворачиваться, образуя узкую щель. Я посмотрел на обратную сторону панели в том месте, куда тыкал ножом, там была глухая доска, изнутри открыть лаз было невозможно. Я даже спустился было вниз, ступенек на пятнадцать, но дверь за спиной жалобно заскрипела, я помчался вверх и как раз вовремя успел придержать ее ногой, чтоб не захлопнулась. Остаться в какой-то крысиной норе одному, с угрозой просидеть тут до второго пришествия, с огарком свечи было глупостью.
Поэтому я оставил дверь полуоткрытой, положил возле оси платок, а сам сел неподалеку на пол с револьвером на коленях. Свечу пришлось задуть, потому что свет ее мог вспугнуть таинственное существо, если бы оно вздумало вылезти из тайника. Свеча, горевшая за поворотом коридора всю ночь, хоть тускло, но освещала его, да и в окно лился неопределенный серый свет.
Не знаю, сколько я так просидел, уткнувшись подбородком в колени. Было около двенадцати, когда дремота начала наваливаться на меня, склеивать веки. Я клевал носом, как ни старался бороться со сном: давали знать минувшие бессонные ночи. В одно из мгновений сознание отказало мне, и я провалился в какую-то темную, душную бездну.
Вы пробовали когда нибудь спать сидя, прислонившись спиной к стене или дереву? Попробуйте. Вы убедитесь, что ощущение падения, которое временами испытываешь, лежа под теплым одеялом, является шестым чувством, доставшимся нам в наследство от нашего предка — обезьяны: оно было необходимо ей, чтоб не упасть с дерева. И, сидя возле дерева, вы во сне будете падать очень часто, просыпаясь и снова засыпая. И наконец удивительные сны овладеют вашей душой, исчезнет миллион лет человеческого существования, и вам покажется, что под деревом допотопный мамонт идет на водопой и глаза пещерного медведя горят из-под скалы.
Приблизительно в таком состоянии был и я. Сны… Сны… Мне казалось, что я сижу на дереве и мне страшно спуститься вниз, потому что подо мной, по земле, крадется какой-то питекантроп. И ночь, и стонут волки за деревьями. В тот самый миг я «упал» и открыл глаза.
В полумраке прямо передо мной двигалось странное существо. Зеленая старомодная одежда была в пыли и паутине, голова, длинная, вытянутая, как бобовое зерно, задумчиво опущена, веки, как у жабы, почти закрывали грустные глаза, а руки были опущены вниз, и длинные-длинные пальцы почти касались пола.
Малый Человек Болотных Ялин прошел мимо и поплыл дальше, а я следил за ним с револьвером. Он открыл окно, потом второе и вылез наружу. Я высунул за ним голову и увидел, что это существо с обезьяньей ловкостью идет по узкому, в три пальца, карнизу. По ходу дела он отщипнул с ветки липы, касавшейся стены, несколько плодиков. Почавкал ими. Одной рукой он помогал себе двигаться. Потом снова пролез в коридор, закрыл окна и медленно двинулся куда-то, страшный в своей нечеловечности. Однажды мне послышалось какое-то бормотание. Малый Человек хлопнул себя по лбу и пропал в темноте, куда не доходил свет далекой свечи. Я поспешил за ним, потому что боялся его исчезновения. Когда я очутился в темноте, то увидел два горящих глаза, которые смотрели из угла с неизъяснимой угрозой.
Я бросился к Малому Человеку, но он тяжело застонал и побрел куда-то, качаясь на тонких ножках. Обернувшись, вперил в меня свой взгляд, погрозил длинным пальцем.
Остолбенев на мгновение, я опомнился, догнал Малого Человека и схватил его за плечи. И сердце мое радостно встрепенулось, потому что это был не призрак.
Когда я выволок существо на свет, оно ткнуло себе пальцем в рот и произнесло скрипучим голосом:
— Ам-ам!…
— Ты кто такой? — встряхнул я его.
И Малый Человек, бывший призрак, ответил заученно:
— Я Базыль. Я Базыль.
И вдруг хитрость, которая бывает и у идиотов, осветила его глаза.
— Я вас… видел. Гы-гы! Я сидел под столом… под столом, брат меня кормил. А вы вдруг — шасть!
И снова зачавкал огромным, до ушей, ртом.
Я понял все. Два негодяя, предводитель дикой охоты и Берман, преследуя одну и ту же цель — избавиться от Яновской, — додумались, собственно, до одного и того же. Берман, зная, что он является родственником Яновской, приехал в Болотные Ялины и тут нашел план слуховых каналов и ходов в стенах. После этого он тайно съездил в город и, бросив мать на произвол судьбы, привез с собою брата, который избегал людей не потому, что любил одиночество, — он просто был безнадежным идиотом. Недаром в клубе удивились его плохому воспитанию (Берман, конечно, привез в клуб не брата, а какого-то случайного человека). В Болотных Ялинах Берман поселил брата в своей комнате, пользуясь тем, что к нему никто не заходил, и приказал сидеть тихо. Во время одного из кормлений я и застал их. Малый Человек сидел, оказывается, под столом, и, протянув руку, я мог бы схватить его.
