Макс Коллинз - Сделка
Эстелл была признанной королевой двадцати шеста девушек. Иногда ее имя попадало даже на страницы газет со светскими новостями, где часто пересказывалась история о том, как она получила за два часа десять штук от одного игрока, делавшего высокие ставки во время игры.
В этот вечер она не играла. Вообще в последнее время она делала это в исключительных случаях. Она ходила от стола к столу, болтала, пожимала руки. Эстелл сама была чикагской знаменитостью в некотором роде: она состояла в юношеской бейсбольной лиге «Тексас Гуинан». И она многого добилась с тех пор, как была официанткой в «Рикетт».
Не то, чтобы «Рикетт» был неподходящим местом для девушки, которой едва исполнилось двадцать. Это было чикагское «Линди» с типичными комнатами для ленча, стены которых были выложены белой плиткой, но открытое двадцать четыре часа. Этот «Тауэр таун» был известен, главным образом, тем, что там можно было встретить представителей богемы, шоу-бизнеса и даже гангстеров из Норт-Сайда. «Рикетт» также славился своими вкусными, умеренно дорогими бифштексами. Именно из-за них я частенько заходил туда в те дни, когда еще не носил формы. Однако возвращался я в это заведение уже по другой причине – меня привлекала хорошенькая белокурая официантка.
Ники Дин тоже встретил ее в «Рикетте», но это было уже в ту пору, когда мы перестали с ней встречаться. Мы, Эстелл и я, провели вместе всего пару месяцев. Но что это были за месяцы!
С тех пор я время от времени встречал ее, но мы лишь пили вместе кофе, не больше. И так в течение пяти или шести лет. Был субботний вечер. Я протискивался через переполненный «Колони клаб». Помещение было искусно украшено: все было хромированным, стеклянным, блестящим черным или белым. В зале толпились завсегдатаи и люди с высокими доходами, которые в более приятную погоду занимались продажей яликов и более крупных судов на озере Мичиган. Приглушенные звуки оркестра, подражающего Бенни Гудману, раздавались из зала, где ели и танцевали, и смешивались с шумом, издаваемым людьми, которые выпивали и играли. Интересно, узнала ли она меня?
И вот я оказался перед ней.
Она улыбнулась мне стандартной, очаровательной улыбкой, а потом эта улыбка превратилась в другую, которая осветила ямочки на ее щеках.
– Нат, – сказала она. – Нат Геллер.
– Я совершенно забыл, какие у тебя чертовски зеленые глаза.
– Помнишь, как ты всегда говорил: «Ее глаза пытаются мерцать, но вместо этого в них появляется выражение меланхолии».
– Да. В них не видно лишь долларовых купюр.
– А может, ты просто не присматривался.
– Ты хочешь сказать, что если бы я присмотрелся, то я бы их увидел?
Она тряхнула своими светлыми кудрями.
– Или – нет.
Кто-то толкнул меня: мы задерживали движение. Тогда Эстелл взяла меня за руку, и провела через прокуренный, шумный бар на открытое пространство широкой лестницы – как раз подходящей для такого большого помещения. Лестница отделяла бар от ресторана и плавно поднималась наверх – к двум эбонитовым дверям, которые охранял вышибала в белом пиджаке, черных штанах и сверкающих ботинках, в которые он мог смотреться, чтобы удостовериться, до чего же внушительно выглядит. Эстелл кивнула вышибале, он открыл дверь для нас, и я последовал за ней.
Мы прокладывали себе дорогу через переполненное казино – большой зал с задрапированными стенами и интимным освещением. Играли за каждым столом. Было шумно, накурено: все жаждали легких денег и доступных женщин. Некоторые мужчины были с любовницами, а некоторые, может, и с женами, но многие Девушки в облегающих платьях телесного цвета были из тех двадцати шести, что работали внизу.
Пройдя через бар, Эстелл подошла к мужчине с полным лицом в очках с тонкой оправой. Он стоял возле бара, но не слишком близко к нему. На нем были белый пиджак, парадные брюки, и он, скрестив руки, приглядывал за казино. Посетители останавливались поболтать с ним, и он кивал и улыбался им, раздавая указания другим служащим, одетым в менее белоснежные пиджаки, чем у него.
Мы подождали, пока он даст очередное распоряжение, а потом Эстелл представила меня:
– Сонни, это Нат Геллер.
Он автоматически улыбнулся – это была профессионально неискренняя улыбка: лишь его губы слегка раздвинулись. Но его глаза за стеклом очков пытались вычислить, кто я такой, а когда мы пожимали друг другу руки (причем его рука была влажной и это было неприятно), его глаза уже все решили.
– Детектив, – сказал он.
– Правильно. А ты – Сонни Голдстоун. Я помню тебя еще по клубу «Сто один».
Этот клуб находился на Раш-стрит. Там еще недавно незаконно торговали спиртными напитками, и там, так же как и здесь, он был менеджером. Теперь, как и тогда Голдстоун был одним из партнеров Ники Дина, его приближенным, подставным владельцем «Колони клаб».
– Насколько я знаю, вы время от времени делаете добрые дела для некоторых ребят, – сказал он хриплым, бесцветным голосом.
– Так и есть. – Это не было абсолютной правдой, но не было и такой вещью, которую станешь сразу же отрицать.
– Сожалею по поводу Эдди О'Хары, – произнес он равнодушно.
– Я тоже, – промолвил я, не в состоянии понять его выражения. Эстелл сказала:
– Сонни, Нат – мой старый друг. Я не видела его много лет, даже не упомнить, сколько. Я хочу подняться с ним наверх на некоторое время.
– Два ближних номера заняты.
– Хорошо.
– Вы надолго, Эстелл? Сегодня же субботний вечер, не забудь.
– Мы просто поболтаем полчасика.
– Некоторые приходят сюда, чтобы увидеть тебя, ты же знаешь.
Эстелл погладила его по щеке, как будто он был ребенком, который обиделся на невнимание к нему.
– Люди приходят сюда, чтобы выбрасывать деньги и забыть о своих заботах. А я – лишь украшение витрины. Я уверена, что ты сможешь последить за кассиром некоторое время.
– Желаю приятно провести время, – произнес он равнодушно с таким выражением, что его слова можно было истолковать, как «пока», или «отвяжись».
Мы снова прошли через казино к выходу. Там мы завернули за угол и увидели дверь с табличкой: «Не входить», что означало, что дверь заперта. Эстелл отперла ее, и мы оказались в небольшом коридорчике, в котором было несколько дверей и лифт без лифтера.
Мы поехали в лифте.
На третьем этаже, похоже, были служебные помещения, конференц-залы и, как и было обещано, номера.
Наш номер был не очень богатым: он напоминал комнату в типичном отеле в Лупе, может, чуточку больше, с голубыми занавесками, маленьким баром, кроватью и ванной. Кровать – вот на что она уселась, сбросив туфли и вытянув свои ножки на миллион долларов, чтобы они отдохнули и чтобы я полюбовался ими.
– Хочешь выпить, Нат?
– Когда мы встречались, ты не пила.
– Я и сейчас не пью, – заявила она, снова тряхнув кудрями. – И еще я не курю. Но когда мы встречались, ты точно это делал. Пил, я имею в виду. Ром, насколько я помню. Что-нибудь изменилось?
– Нет, я все еще не курю.
– Ты говоришь, как типичный американец.
– А ты – как типичная американка. Горацио Алгер в юбке.
Она нахмурилась – слегка.
– Почему ты рассердился?
– Я?
Эстелл похлопала по кровати рукой.
– Садись.
Я вздохнул и сел.
– Ты сердишься, потому что я такая везучая.
– Нет. Думаю, это замечательно, что ты достигла успеха. Ведь ты этого хотела.
– Именно этого. А ты получил то, чего добивался все эти годы. Свое дело. Свое детективное агентство.
Я пожал плечами.
– Мы растем, – сказал я, чувствуя, что не в силах не похвастаться слегка. Я рассказал ей, как нанял двух сыщиков и увеличил вдвое помещение своего офиса, что у меня есть своя секретарша, и поэтому больше не надо искать машинистку и тратить на нее деньги.
Эстелл улыбнулась, отчего на ее щеках появились ямочки.
– Бьюсь об заклад, что она чертовски привлекательна, и ее босс сильно увлечен ею. Тебе уже удалось заарканить ее, Нат?
– На этот раз твоя взбучка не удалась, Эстелл. Мне очень жаль, что прежде я часто был брюзгливым.
Она дотронулась до моего плеча.
– Я понимаю. Все тот же старый аргумент, не так ли?
– Кажется, так.
– Нам не стоит больше так разговаривать.
– Не стоит.
– Мы не можем больше быть парой, поэтому мы должны отстать друг от друга, хорошо? У нас нет причин не быть в приятельских отношениях.
– Ни одной.
А потом я поцеловал ее, и ее язык оказался у меня во рту, ее платье с блестками развязалось, и мои губы стали ласкать ее груди; я пытался схватить то одну, то другую, но не мог поймать ни одной. Ее соски стали упругими, сладкими и твердыми, а руками я прижимал к себе ее мягкие, большие ягодицы, и мои брюки упали на пол с тихим шелестом. А потом я вошел в нее, ненавидя себя, ненавидя ее, любя ее...
Старый аргумент – спор. Он погубил нас в те дни, разумеется, когда она еще работала официанткой. Мы тогда быстро полюбили друг друга, во всяком случае, я ее полюбил, и когда я не был на работе, мы почти все время проводили в постели. Эстелл была моей третьей женщиной и первой, с которой меня связывали какие-то отношения. И я любил ее до умопомрачения.
