Джеймс Риз - Досье Дракулы
— Понятно, — сказал я. — Если другие завидовали его патентованным средствам, значит, они действительно работали. А продажи шли в гору.
— Именно. К тому же, кто бы ни был его противником, Фрэнсис заставлял людей поверить, будто за всем этим стоит какая-нибудь группировка медиков.
Отбыв в Лондон, куда Тамблти пытался заманить и Кейна, частично преуспев в этом — Кейн нередко бывал с ним в Лондоне, оставаясь, однако, жителем Ливерпуля, — старший из приятелей убедил младшего выступить в его защиту.
Плодом их совместных усилий стали газетные статьи и памфлеты.
— Он был тот еще памфлетист, — сказал Кейн, — но наша совместная работа была ничем по сравнению…
С этими словами Кейн достал из папки, ранее извлеченной из ящика письменного стола, два образца такого рода продукции.
Первый был озаглавлен «Похищение д-ра Тамблти по приказу военного министра США» и имел официальный штамп: «Дозволено цензурой, Сент-Луис, 1866».
— Ну, это, конечно, шутка, — сказал я.
— Вовсе нет, — возразил Кейн, пододвинув ко мне вторую брошюру: «Д-р Фрэнсис Тамблти — очерк жизни талантливого, эксцентричного и всемирно известного врача».
— Ну и ну, ничего себе, — изумился я, — у этого типа еще и мания величия.
О том, что это наименьшая из проблем, которые он создает ближним в настоящее время, я говорить не стал.
— Брошюра о похищении, — пояснил Кейн, — по времени более ранняя и получена мною от ее героя. Вторую я приобрел, как оказалось в конечном итоге… в профилактических, если можно так выразиться, целях, чтобы держать Тамблти на коротком поводке.
Сейчас я сижу в лондонском поезде, увозя обе брошюры с собой.[150] Я прочитал их, как и предвидел Кейн, с изумлением, особенно первую. В ней Тамблти отметает от себя обвинения в причастности, ни много ни мало, к убийству Авраама Линкольна. Невероятно.
Похоже, что Тамблти, покинув Нью-Брунсвик, а потом и Бостон, обосновался в американской столице, где и занялся активной саморекламой.[151] Чем именно он занимался во время войны, в брошюре не говорится, но 6 мая 1865 года Тамблти арестовали за соучастие в убийстве президента, которое было совершено за несколько недель до этого. По-видимому, какой-то юноша, который некогда служил Джону Уилксу Буту в качестве посыльного, засвидетельствовал, что среди знакомых Бута был пресловутый знаток индейских трав. Но тут, похоже, действительно вышла ошибка.
То, что Тамблти носил, среди прочих имен, вымышленное имя Дж. X. Блэкберн, привело к тому, что его путали с доктором Льюком Приором Блэкберном. Последнего поносили в прессе того времени как завзятого конфедерата, но хуже того: ему было предъявлено обвинение в том, что во время войны он вывез с Бермуд зараженную одежду, которую распространял среди северян. Одним из таких мест, по слухам, был Нью-Берн в Северной Каролине, где последовавшая за этим эпидемия желтой лихорадки унесла жизни двух тысяч человек гражданского населения и солдат. Был реальный доктор Блэкберн виновен в предъявленных обвинениях или нет, здесь не имеет значения.[152]
Нам же достаточно знать, что именно путаница с Блэкбернами и привела к аресту Тамблти. После освобождения Тамблти Опороченный сделал из этой истории cause célèbre — повод поднять шумиху вокруг своего имени.
«Мой арест, — пишет он в своем памфлете, — по-видимому, был связан с тем, что нашлись люди, вообразившие, будто бы доктор Блэкберн, известный в связи с дьявольским замыслом заразить северян желтой лихорадкой, был не кто иной, как я сам. В ответ на это абсурдное обвинение я самым почтительным образом сообщаю неизменно великодушной публике, что я вообще не знаю этого изверга в человеческом обличье».
Вот уж действительно изверг в человеческом обличье.
«Я все же надеюсь, что газеты, которые столь усиленно распространяли сообщения, связывавшие меня с этими отвратительными деяниями, нанеся весьма ощутимый ущерб моему имени и положению, ныне воздадут мне должное и оповестят читателей о том, что власти полностью реабилитировали мое доброе имя. Проведя самое тщательное расследование, они не смогли найти никаких доказательств, способных хоть в какой-то мере запятнать мою безупречную репутацию» и т. д.
Можно представить себе, что объем продаж взлетел прямо-таки до небес. Тамблти хорошо усвоил этот весьма прибыльный урок, за который самой справедливой платой, возможно, было бы пребывание в тюрьме, и теперь повсюду, куда бы ни отправился, старался оказаться в центре скандала. И как правило, этого добивался.
В конце обеда Кейн поведал мне, что брошюра, написанная им позднее, подобного брожения не вызвала, чему мой друг был несказанно рад.
— В ту пору я уже хотел избавиться от этого человека. У Лондона своя притягательность, но какую цену должен был я за нее заплатить?
Однако Кейн не избавился или, вернее, не мог избавиться от Тамблти. А цена, которую предстояло заплатить, — истинная цена, — боюсь, еще не определена, ибо, когда я несколько часов тому назад покинул замок Гриба после проведенной там ночи и весьма памятного утра, опечаленный Томас Генри Холл Кейн — уважаемый человек — вручил мне письма, весьма личные письма, написанные рукой Фрэнсиса Тамблти и адресованные самому Кейну. Их я теперь прочитал, и… Боже правый! Если дубликаты этих писем находятся во владении Тамблти, у американца есть средство погубить Кейна, шантажировать его, сделать изгоем, довести до банкротства. До тюрьмы! Ибо первое из этих писем, датированное 28 января 1875 года, начинается со слов столь интимных, что я не могу доверить их бумаге. О Кейн, дорогой Кейн, мне страшно, друг мой, какая судьба тебя ожидает? Как, как нам избежать этого?
Первое письмо, по-видимому, последовало за встречей в Лондоне, ибо в нем Тамблти вспоминает о различных недавно испытанных… удовольствиях и пишет: «Поскольку ты оказался воистину женственным, я чувствую себя весьма тебе обязанным и надеюсь, что через некоторое время смогу должным образом тебя отблагодарить». Как прикажете это понимать?[153]
И Кейн, глупый Кейн, вероятно, отвечал на подобные письма в том же духе, ибо в другом письме Тамблти пишет: «Мне доставляет бесконечное удовольствие получать вести от тебя, поскольку всякий раз они пробуждают во мне желание увидеть твое нежное лицо и провести всю ночь в твоем обществе… Тоска по тебе одолевает меня, когда я читаю твое полное чувства письмо („полное чувства“! О чем только думал Кейн?), поскольку оно не только воскрешает приятные воспоминания о прошедшем, но пробуждает во мне еще большую страсть». Господи боже мой! Такие строки губительны, просто гибельны![154]
Еще в одном письме Тамблти изображает из себя жертву гонений, перечисляя парламентариев и других влиятельных людей, на поддержку которых рассчитывает в своем не названном здесь деле. Он приглашает Кейна посетить его снова при первой же возможности, но заканчивает письмо тем, что укоряет Кейна, просит его не приносить счет из типографии, когда он приедет в следующий раз, а заплатить самому. Возмутительно! И в последующих письмах Тамблти снова заводит речь о кредитах.
«Дорогой мальчик, высылай телеграфом немедленно — сорок. Телеграфируй, телеграфируй, телеграфируй!» В конце письма Тамблти лукаво пишет с притворной застенчивостью: «Приезжай ко мне утренним поездом. Необходимо встретиться. Будь умницей и привези ту сумму, о которой мы говорили».
И подписывается: «Нежно любящий тебя Ф. Т.».
И все в том же роде, вплоть до сердитого письма, датированного 4 августа и отправленного предположительно откуда-то не из Лондона, поскольку в нем Тамблти упоминает о том, что «переехал».
«Кейн, — начинается оно, — больше не испытывай мое терпение. Пришли мне на вышеуказанный адрес 2 фунта, пустяковую сумму, всего лишь 2 фунта, и наша дружеская переписка будет продолжаться, невзирая на мелочи финансового характера, на которых ты настаиваешь. Не бойся: никто ничего об ЭТОМ не узнает, и никакого обмана в отношении тебя предпринято не будет, поскольку у меня нет обыкновения рассказывать посторонним о моих личных делах. Ты оскорбляешь меня, намекая, будто я могу заговорить об этом, о НАС.
Я получил твое последнее письмо, отправленное мне сюда сегодня утром, и удивился, найдя в нем не 2 фунта, которые недавно попросил, а лишь извинения. Я пробуду здесь всего 3 или 4 дня. Обязательно пришли мне деньги почтовым переводом».
Юный Кейн, запуганный подобным образом, должно быть, послал в ответ требуемые два фунта, потому что у меня есть и более позднее письмо, в котором Тамблти несколько смягчает тон, хотя и не снисходит до извинений.
«Ты, наверно, нашел мою последнюю записку излишне требовательной, — пишет он, — но дело в том, что мне действительно нужны были эти деньги».
