Катерина Врублевская - Дело о рубинах царицы Савской
Аршинов глубоко вздохнул и с шумом выпустил воздух:
— Наконец-то, слава, тебе, Господи! Идти-то куда?
— Туда, откуда пришла голая белая женщина. Она — атыкрав![64]
Тут мне пришлось вмешаться:
— Я не понимаю, что это такое, и причем тут сокровища?
— Тебя не тронули танины.
— Кто?
— Полин, они так называют крокодилов, — пояснил Малькамо. — Я же переводил тебе слова монаха-фалаша в монастыре Святого Георгия.
Мне стало понятно. Оказывается, водопад выбросил меня на то место, к которому мы сейчас стремились. Странно получается, я была так близка к сокровищам.
— Стражи охраняют рубины царицы, — продолжил старик свою речь. — Вы не достигнете их, стражи разорвут вас на куски!
— Ну, это мы посмотрим, кто кого разорвет, — буркнул Головнин. — Тоже мне стражи. Жаль, у меня бронебойных патронов нет.
— В глаз бейте, — посоветовал Аршинов, — как белку.
В путь пустились на рассвете следующего дня. Идти было легко, температура воздуха едва ли достигала 10 — 12 градусов. Здешняя зима напоминала раннюю осень в нашей губернии. Мои спутники бодро стучали посохами, которые им выдали добрые жители.
Старики шли той дорогой, по которой спасители привели меня в деревню. Они размеренно ступали шаг за шагом и при кажущейся плавности движений двигались на удивление быстро. В прошлый раз я не смогла разглядеть окрестности, но сейчас шла и любовалась. Над Голубым Нилом парила легкая дымка. Резко кричали странного вида птицы с длинными клювами, рыбы выпрыгивали из воды, а вдалеке ровно гудел великий водопад, с которого я и мои спутники имели честь сверзиться.
Влажная прохлада пробирала до самых костей. Даже не верилось, что мы в Африке. Тонкая шамма не защищала от холода, и я довольно ощутимо продрогла. Но накрыться было нечем, поэтому нужно было только терпеть и идти вперед как можно быстрей.
Болото, заросшее африканским видом камыша, показалось неожиданно из-за скал. Старики остановились.
— Дальше мы не пойдем. Нельзя!
Головнин стянул с плеча ружье. Аршинов похлопал себя по карманам и виновато развел руками — его пистолет покоился где-то на дне Голубого Нила.
— Хорошо, вы не пойдете, — сказал им Малькамо, — но хоть скажите, где искать?
— Там, — один из стариков, повыше ростом, махнул рукой в сторону тростника, но с места не сдвинулся.
Издалека я увидела какие-то пятна на ветвях, бросилась туда — это оказались обрывки моего платья. Схватив уже ненужные тряпки, я прижала их к груди и… Не зря говорят, что история повторяется сначала в виде трагедии, а потом в вид фарса. У меня фарс был сначала…
— Стой, куда?! — закричал Аршинов, но не успел. Внезапно выскочивший крокодил схватил меня за полу шаммы и потянул на себя.
Почуяв добычу, из зарослей выползли еще ящеры. Мужчины, размахивая посохами, бросились на них, отчаянно колотя крокодилов по головам и пасти.
— Посторонись! Стреляю! — выкрикнул Головнин.
— В глаз его, как белку!
Крокодил дернул меня за полу, и на мое счастье, отодрал ее с мясом. Была бы на мне моя суконная юбка — мне бы не вырваться. От неожиданного толчка я покатилась прочь по земле, и туда тут же стали подползать остальные чудовища.
Головнин выстрелил. Ящеры не обратили внимания. Но когда от второго выстрела с близкого расстояния череп одного из них взорвался, то остальные твари отвернулись от меня и бросились на своего мертвого сотоварища.
Нестеров оттащил меня в сторону:
— Полина, вы в порядке?
— Благодарю вас, Арсений, я, кажется, и на сей раз осталась без верхнего платья.
— Да уж, почему-то эти земноводные испытывают к вашим нарядам особое чувство.
Побоище разыгралось не на шутку. Григорий бил шестом, Георгий колол ножом в глаза, нос — самые уязвимые крокодильи места. А твари, возбужденные запахом крови, все лезли и лезли на берег, и несть им числа!
Малькамо крикнул:
— Николя, переведи всем! Я покажу, как убивают крокодилов наши воины!
И показал: он взял шест, позвал Григория и они вместе, поднатужившись, перевернули крокодила на спину.
— А теперь режь! — закричал он осетину.
Но тому не надо было переводить. Замах, и кишки крокодила выплеснулись наружу. У меня подкатил к горлу тугой комок.
Так и продолжалось: двое подбегали с одной стороны, переворачивали туши, неповоротливые от зимней прохлады (холодом эту температуру назвать у меня язык не поворачивался), а Георгий, усердно работая своим ножом, вспарывал крокодилам брюхо.
Вскоре со стаей было покончено. Самые умные крокодилы убрались от греха подальше. Из наших потерь только царапина на ноге Автонома, который, в отличие от нас, обутых в сапоги и ботинки, ходил в веревочных сандалиях. Нестеров промыл ему рану, но, к сожалению, больше ничего сделать не смог, его медицинский саквояж исчез вместе со всеми остальными нашими вещами.
— Так… — задумчиво произнес Николай Иванович. — Крокодилов мы побиваху. Что дальше? Идти куда? Малькамо, потряси старцев.
Малькамо обратился к старикам, сидевшим на песке в отдалении, но те, пробормотав несколько слов, умолкли.
— Что они говорят?
— Дальше нельзя, запрет!
— Какой-такой запрет? — возмутился Аршинов. — Они обещали привести нас к сокровищу, а вместо этого мы наткнулись на лежбище. И что? В желудках у них рыться? Нет, дайте мне с ними потолковать.
Он подошел к старикам, что-то стал им возбужденно говорить, оборачиваясь на Малькамо и тыча в него пальцем. Его собеседники лишь обмахивались метелками из конского волоса и никак не реагировали.
Казак сплюнул, выругался в сердцах и вернулся к нам.
— Что они говорят? — спросили его.
— Ничего не говорят. Ждите у моря погоды.
— Поесть бы… — мечтательно произнес Нестеров.
— Печеных крокодильих хвостов не желаете отведать? — спросил Головнин.
— А что, это мысль, — согласился Аршинов. — Георгий, возьми свой нож и нашинкуй нам парочку хвостов. В золе запечем.
Осетин взял напарника, и они вместе пошли к окровавленным тушам, над которыми уже кружили стервятники.
— Ну что, господа, будем делать? — спросил Аршинов, когда мы уселись кружком на земле, подальше от места побоища. — Кажется, наша экспедиция завершается ничем. Рубинов не нашли, в нескольких верстах отсюда идет война, надо будет возвращаться, и уповать на Господа.
— Охота зато знатной была, — мечтательно произнес Головнин. — Я давно мечтал на крокодилов поохотиться, теперь мечта сбылась.
— Нам еще повезло, что холодно, — сказал Нестеров. — Обычно, в холодное время года эти пресмыкающиеся впадают в спячку и становятся неповоротливыми. Пришлось бы туго, если бы они были чуть порезвей.
Издалека раздался дикий крик. Мы вскочили с мест.
Страшное зрелище предстало перед нами: огромное чудовище, крокодил гигантских размеров схватил Григория поперек туловища. Раздался жуткий хруст: дергающееся тело обмякло, пасть монстра обагрилась алым.
Один старик-эфиоп вскочил с места и закричал: "Танин!", а другой: "Атыкрав!". Они голосили недолго, потом упали и распластались на земле.
Первым опомнился Головнин. Он схватил ружье, прицелился, выстрелил, но пули отскакивали от бронированной шкуры пятиаршинного монстра. Автоном огромными скачками бежал навстречу крокодилу, занесенный для удара посох в его руках напоминал древнерусскую палицу.
Георгий резко развернулся и всадил нож прямо в кончик носа крокодила, который уже подбирался к нему. Животное разжало челюсти, из глаз полились слезы. Но Григорий не отставал — воткнул длинный кинжал сначала в правый глаз, потом в левый, но тут его нож сломался и остался торчать, погруженный по рукоятку в глазницу.
Но крокодил не умирал. Он не издавал ни звука, разевал пасть, из которой уже упал несчастный Григорий, загребал лапами и проявлял чудеса быстроты и натиска, Георгий еле успевал отскакивать в сторону.
— Монах, в сторону, стреляю! — кричал Головнин.
Тем временем ослепший крокодил сумел перекусить посох, которым его колол Георгий, теперь посох оканчивался острой зазубренной щепкой. И когда в очередной раз распахнулась зловонная пасть, полная зубов, острых, как лезвия, Георгий издал жуткий вопль и всадил посох в глотку ящера.
Подбежавший Головнин выстрелил в глотку, но и без пуль с крокодилом было покончено, он несколько раз конвульсивно дернулся и сдох.
Нестеров с Малькамо наклонились над несчастным Григорием, но тому уже ничем нельзя было помочь.
Мертвая рептилия поражала своими размерами. Крокодил был не зеленый, а какого-то бурого цвета с серыми проплешинами на боках. Шириной аршина в полтора-два, а в длину достигал десятка аршин. Клыки в пасти, желтые, размером с мою ладонь, торчали в несколько рядом. Лапы с мощными когтями держали многопудовую тушу.
