Валерий Ярхо - Байки русского сыска
— Ну, брат, куда же это он на такой мороз без шапки гулять пойдёт?! — возразил Шубин более своим мыслям, нежели малышу. Он уже совершенно уверился в том, что Скобарь где-то здесь, в доме своей бабки.
Распорядившись начинать обыск заново, Шубин сам, вместе с нижними чинами, облазил весь дом. Скобарь отыскался в погребе. Он притаился в большой бочке, искусно присыпанный сверху ячменём. «Фартового мальчика» немедленно арестовали и обыскали, но денег при нем обнаружили только 2 рубля 75 копеек.
* * *Доставленный в Псков Скобарь был допрошен лично Мютелем. Сначала он показал, что, сбежав в последний раз из колонии, около месяца шатался по различным притонам, промышляя карманными кражами. 11 января 1910 года вместе с Тимофеем Богдановым, по кличке Тимошка Просвиркин, уроженцем деревни Обижи Остенской волости, и кронштадтским мещанином Иваном Андреевым, по прозвищу Левак, они отправились на главный почтамт. Там, в очереди у окошка, где выдают ценные бандероли, Просвиркин присмотрел кошель у какого-то господина, и он, Скобарь вытащил бумажник, передав его Леваку. Покинув место кражи, они пошли в чайную на 5-ю Суворов-скую улицу, где сосчитали добычу. Оказалось, что в бумажнике было 935 рублей. За наводку и помощь при совершении кражи Скобарь отсчитал Просвиркину и Леваку по 75 рублей. Отмечая успех, они стали пить водку. По словам Скобаря, он сильно захмелел, и когда они с Просвиркиным уже прибыли на Николаевский вокзал, чтобы ехать домой на Псковщину, то обнаружилось, что деньги у него пропали. Просвиркин предположил, что «зузы скрысятил Левак», но искать его уже не было времени, поезд вот-вот должен был отойти. В Псков он приехал в 12 часов дня и сразу отправился в Кошачью слободу, к матери, которой отдал девять рублей из тех двенадцати, что были у него в кармане, а три оставил себе.
Выслушав его, Мютель спросил молодого вора:
— Что же ты врёшь мне? Вещи-то у тебя совсем новенькие, почти неношеные. Ведь перед отъездом купил, так ведь, Петя?
Перед допросом Мютель ещё раз связался с Петербургской сыскной полицией. Столичные сыщики уточнили обстоятельства кражи: переполох вышел из-за того, что денежки Скобарь на почтамте «тиснул» из внутреннего кармана шинели у частного пристава одного из отделений Петербургской полиции, можно сказать у коллеги. Тот в сыскном отделении опознал по картотеке мальчишку, тёршегося возле него у стойки выдачи бандеролей, из-за чего весь сыр-бор и разгорелся. По показаниям потерпевшего одет вор был плоховато: в короткий зимний пиджак и лёгонький картузик. Поэтому и говорил Мютель столь уверенно, что купил Скобарь одежду перед самым отъездом.
— Твоя правда, начальник, — нехотя согласился Скобарь, поражённый проницательностью Мютеля, — немножко все было по-другому.
«По-другому» было так: на дело они пошли всемером — сам Скобарь, Колька Бриллиантик, Левак, брат его Серёга, Тимошка Просвиркин, Володька и ещё один, которого «Скобарь» не знал. Роли были расписаны заранее: один присмотрел денежного «пассажира», другие, «закопёрщики», устроили небольшую «давильню» у окошка, отвлекая внимание жертвы, Скобарь «щипнул лопатник у фраера», который тут же «спулил Леваку». Потом они в чайной поделили деньги: Бриллиантику перепало 120 рублей; Леваку с Просвиркиным — по 75; Володьке — 30; Серёге — 18; неизвестному он дал 24 рубля, а остальное взял себе. Из чайной они разошлись в разные стороны. Скобарь пошёл на Александровский рынок, где купил пальто, сапоги, папаху и другие вещи. Приехав домой, он отдал 500 рублей матери, которая их куда-то спрятала. Потом они вместе с нею уехали в Великое село к бабушке.
* * *Пришлось надзирателю Шубину снова ехать в Великое Село для задержания матери Крылова, Варвары. Приехав в деревню, он, однако, её там не застал. По словам Ягуповой, дочь её заболела и уехала в Псков, в больницу. Пришлось возвращаться обратно в город. В больнице, где находилась на излечении Варвара Крылова, Шубин переговорил с лечившим её врачом, и тот сказал, что болезнь у пациентки застарелая, хроническая, лечению не поддающаяся, но для жизни не опасная, а потому не далее как через два дня он её выпишет. Пресекая возможность растраты украденных денег, задержали всех живущих в городе и окрестностях родственников Крылова. После того как Варвара Крылова вышла из больницы, арестовали и её. На первом же допросе она созналась, что получила от своего сына деньги, сколько — точно не знает, потому что не считала. Их она, по её словам, отдала своей матери, перед тем как ехать в Псков ложиться в больницу. Сказала, что в свёртке документы, и попросила спрятать до поры. Забрав с собою из тюрьмы Татьяну Ягупову, Шубин в третий раз за эти дни выехал в деревню Великое Село. Ягупова на его требование выдать деньги, оставленные дочерью, сначала пробовала «финтить», сказала, что не знает ни про какие деньги. Но Шубин пригрозил ей соучастием, и она призналась, что дочь отдала ей на сохранение «какие-то документы», которые она уложила в жестяную банку и закопала на гумне. В жестянке, найденной в указанном месте, оказались спрятаны, завёрнутые в бумагу и ветошь, 575 рублей кредитными билетами.
* * *Нельзя сказать, чтобы Петя Скобарь был явлением уникальным. Молодёжная преступность в конце XIX — начале XX века была распространена во всем мире. По мере роста городов, механизации труда родители стали работать на производстве, а дети оказались предоставлены сами себе. Их миром стала улица, а на ней заправляли всем «люди среды», как тогда называли уголовников. Законы улицы, её язык, образ мышления, — все это впитывалось мальчиками и девочками, а убогость быта и материальная стеснённость часто толкали их на первые криминальные «подвиги».
Однако путь в воры был открыт далеко не для всех: «люди среды» отбирали из ребятишек лучших, самых на их взгляд способных. Отбирали и начинали учить ремеслу. Существовали целые «воровские колледжи», об этом полиция знала не понаслышке. В восьмидесятых годах XIX века достоянием гласности стали опубликованные в одной из парижских газет откровения 14-летнего вора, пойманного с поличным на улице. На допросе в комиссариате мальчишка проболтался о том, что, состоя «учеником колледжа», должен был обязательно принести что-нибудь своим «профессорам», иначе его бы побили. Прижатый к стенке «студент факультета карманной тяги» рассказал, что науку воровства преподают нескольким десяткам таких же, как он сам, парижских «мальчиков из предместий» два опытных вора-англичанина. Каждое утро в доме, где идёт обучение, выставляется манекен, изображающий мужчину, экипированного как положено джентльмену. Над каждым карманом костюма, в каждый шов его платья вшиты маленькие, но звонкие колокольчики. По карманам «джентльмена» распиханы часы, платки, бумажники, портсигары и прочие предметы, что обычно носят в карманах богатые люди. «Профессор» на глазах у «студентов», действуя точно и аккуратно, опустошает карманы манекена, ни разу не потревожив колокольчик. Его коллега в этот момент поясняет детям, как точны должны быть движения, как выверены, быстры, но не суетливы. Давая пояснения, он обучает тому, как можно этого добиться. После объяснения начинается практика. Однако, по словам мальчика, опытности не хватает почти никому. Колокольчики поднимают тревогу, и «попавшемуся» достаются изрядные колотушки — для закрепления пройденного. Сам погоревший на краже «студент» сетовал на то, что позабыл от волнения одну из основных сентенций своих наставников: «Залезть в карман трудно, но ещё труднее вынуть руку с добычей так, чтобы не потревожить клиента». Он сказал, что на манекене у него получалось, а вот на улице нет.
Неизвестно, существовали ли подобные «учебные заведения» в России, но судя по богатой криминальной биографии Скобаря, пять раз судимого к пятнадцати годам, натаскивать на «дело» его начали с самого юного возраста.
* * *В Японии к занятию воровским «ремеслом» готовили основательно, с соблюдением древних традиций. Как правило, «профессия» передавалась по наследству, и папаша-вор начинал готовить своё чадо с колыбели, тщательно массируя младенцу ручки, развивая в них гибкость. Когда мальцу исполнялось десять лет, его вели в тайную школу, к «мастеру-сенсею», отошедшему от дел опытному вору. Брали туда не всех, требовалось проявить склонность натуры и доказать ловкость шаловливых ручонок. Отец с гордостью докладывал, что его сынок мимо себя ничего плохо лежащего не пропускает, и если это не было пустой похвальбой, сенсей брал новичка в обучение. Учили, как всякому другому делу, начиная с азов. Натаскивали мальчишек на проникновение в запертые помещения, обшаривание одежды. (У японцев долго не было карманников из-за отсутствия карманов на одежде. Все, что мы носим в карманах, японцы носили в рукавах или на поясе-шнурке.) Курсантов тайной школы учили убегать от преследователей, ловко двигаться в толпе, борцовским приёмам, фехтованию, и даже слегка пытали, приучая ученика с малолетства терпеть боль. Параллельно с этим ученики обслуживали дом сенсея, выполняя хозяйственные и иные работы, что было своеобразной платой за обучение.
