Элеанор Каттон - Светила
– Я так понимаю, Алистер Лодербек намерен все изменить к лучшему, – сообщил он, развязывая шнурки кисета свободной рукой. – Ну то есть если его все-таки изберут.
Шепард ответил не сразу.
– А вы следите за предвыборной кампанией?
Нильссен, возясь с кисетом, не заметил заминки. Когда тюремщик переступил порог кабинета, Нильссен испугался за себя и насторожился, но он обычно недолго пребывал в замешательстве. Шепардова теория законности разбередила его интеллектуальные способности, несказанно его порадовала – и он снова взял себя в руки. Захватывающий ритуал набивания трубки – потрепанная истертость кожаных завязок, сухой пряный аромат табака – отчасти привел в порядок его чувства.
– Да, разумеется, – ответствовал он, не поднимая глаз. – Каждый день речи читаю, и с неослабным вниманием. Лодербек ведь сейчас здесь, в Хокитике, – верно?
– Здесь, – кивнул Шепард.
– Думаю, место он получит, – промолвил Нильссен, растирая щепоть табака между пальцами. – «Литтелтон таймс» его поддерживает.
– Вы его высоко ставите?
– Туннели и железные дороги, он ведь на них ставку делает? – откликнулся Нильссен. – Прогресс, цивилизация, все такое. Сдается мне, ваш образ мыслей очень даже созвучен Лодербековой кампании. – Он чиркнул спичкой.
Шепард собирался уже ответить, но замялся:
– Я обычно не говорю о политике в чужом кабинете, если меня о том не попросят, мистер Нильссен.
– О, будьте так добры, – вежливо откликнулся Нильссен, резким движением загасив спичку.
– Но с вашего позволения, я скажу так. – Шепард кивнул массивной светловолосой головой. – Мне тоже кажется, что Лодербек получит и место в парламенте, и пост управляющего тоже. За ним – сила характера, и, конечно же, его связи с коллегией адвокатов и с Советом провинции наилучшим образом свидетельствуют о его репутации и опыте.
– Для него ведь это повторное избрание, – перебил Нильссен, который очень даже часто говорил о политике в чужих кабинетах и на минуточку позабыл, что дал гостю разрешение высказаться начистоту. – Его все знают.
– Знают – в его собственных кругах, – кивнул Шепард. – Он блюдет интересы Кентербери, и его туннели и железные дороги, цитируя вас же, – это Литтелтонский туннель и проект железнодорожного сообщения между Крайстчерчской дорогой и Данидином. Как управляющий Советом, он перераспределит средства, которые еще не вложены в этот туннель и эту дорогу, – а иначе он поступить и не может, надо же выполнять предвыборные обещания.
– Насчет управляющего вы, вероятно, правы, – отозвался Нильссен, – но, как член парламента, он же будет представлять Уэстленд?..
– Лодербек – уэстлендец только по избирательному округу, – возразил Шепард. – Я его не виню – я сам отдам ему голос, мистер Нильссен, – но старательской жизни он не знает.
Нильссен собирался было перебить, так что Шепард энергично продолжил, чуть повысив голос:
– Так вот, я подхожу к делу, ради которого наша встреча и состоялась. Я получил разрешение комиссара полиции начать строительство новой тюрьмы – в стороне от полицейского управления, на террасе к северу от города. Вы ведь помните, что Хокитикскую дорогу расчищали заключенные? Я намерен и здесь поступить так же: использовать труд своих же заключенных на постройке тюрьмы в Сивью.
Такая перспектива показалась Нильссену весьма справедливым воздаянием; он улыбнулся.
– Однако ж, как вы уже отметили, – продолжал Шепард, – Алистер Лодербек делает упор на транспорт: в своем обращении к Совету он отстаивал необходимость использовать труд заключенных на постройке и ремонте Крайстчерчской дороги. Путь через Альпы все еще опасен: непригоден для всадника и уж тем более для кареты.
– То есть последнее слово в этом вопросе за управляющим? – уточнил Нильссен. – Разве вы не вправе воспользоваться услугами своих же собственных заключенных?
– Увы, – вздохнул Шепард. – Я поставлен держать их взаперти, и только.
Вошел клерк, неся кофе на деревянном подносе. Он был не на шутку взволнован: к Нильссену нечасто заглядывали посетители и уж тем более столь интригующие персоны, как Притчард (прославленный своим опиумом) и Шепард (прославленный своей женой). Клерк аккуратно расставил на подносе кофейник и блюдца и торжественно внес его, растопырив локти и выпрямив спину. Нильссен одобрительно кивнул: у них обычно не водилось, чтобы клерк прислуживал нанимателю, но Нильссен остался доволен впечатлением, по-видимому произведенным на гостя. Клерк опустил поднос на подсобный столик и принялся разливать кофе. Он надеялся, что собеседники возобновят разговор, пока он все еще в кабинете, и старался не торопиться, остро пожалев внезапно о плавающих на поверхности крупинках цикория: он добавил их в кофе из соображений экономии, и теперь эта неприятная зернистая пленочка словно бы укоряла его за необоснованные претензии.
За его спиною Шепард проговорил:
– Кстати, мистер Нильссен, а что вам известно про Эмери Стейнза?
Повисла пауза.
– Я знаю, что он пропал, – отозвался Нильссен.
– Пропал, да, – кивнул Шепард. – Его вот уже две недели как не видели. Очень странный случай.
– Я не слишком хорошо его знаю, – поспешил уточнить Нильссен.
– Да что вы?
– Я с ним знаком, но не в дружбе.
– А.
Нильссен едва не закашлялся и наконец взорвался:
– Альберт, ты наконец закончил?
Клерк водрузил кофейник на стол:
– Вам оставить поднос, сэр?
– Да-да, и ступай уже, бога ради, – отозвался Нильссен.
Он качнулся к протянутой чашке, так что кофе выплеснулся в блюдце, и поставил ее с глухим стуком. Вторую чашку клерк подал Шепарду; тот к ней даже не прикоснулся – просто молча указал на стол перед собою.
– Скажу вам прямо, как на духу, – объявил Шепард, едва за разочарованным клерком закрылась дверь. – Я намерен начать работы по возведению тюрьмы тотчас же, еще до выборов, чтобы, когда Лодербек вступит в должность, строительство уже шло полным ходом. Я отдаю себе отчет, что кому-то может показаться, будто я нарочно пытаюсь сорвать ему избирательную кампанию. Я пришел к вам, рассчитывая на ваше сотрудничество – и ваше благоразумие.
– И что же вам нужно? – осторожно осведомился Нильссен.
– Строительные материалы и, возможно, десять-двенадцать рабочих, начать копать траншеи под фундамент, – объяснил Шепард, извлекая из нагрудного кармана документы. – Я могу предложить вам комиссионные по вашим обычным ставкам. Место для застройки уже куплено и одобрено. Вот архитектурный эскиз.
– Это оригинал? Или копия? – Нильссен забрал бумаги из здоровенной ручищи Шепарда и развернул их.
– Оригинал. Никаких копий нет, – отозвался Шепард. – Я с этими документами, разумеется, не расстаюсь – всегда ношу при себе.
– Разумеется, – согласился Нильссен, потянувшись за очками.
– Я обратился к вам, – продолжал Шепард, – а не к Кохрану, или Моррисону, или к другому конкуренту, чей бизнес, уж простите, в настоящий момент развивается куда успешнее вашего… обратился к вам лишь отчасти благодаря вашей репутации человека энергичного и компетентного.
Нильссен вскинул глаза.
– Позвольте мне высказаться начистоту, – промолвил Шепард. – Вопрос этот щекотливый, я понимаю и постараюсь выразиться как можно деликатнее. Мне стало известно, что вы заработали комиссию в размере многих сотен фунтов на юридическом оформлении продажи имущества мистера Кросби Уэллса.
Нильссен вздрогнул, но Шепард, подняв руку, призвал его к молчанию.
– Не компрометируйте себя, заговорив прежде, чем дослушаете меня до конца, – предостерег он. – Я скажу вам в точности, что мне известно. Тело покойного, прежде чем его предали земле, побывало в полицейском управлении; поскольку у мистера Уэллса не было ни друзей, ни родных, мы сами отдали ему последний долг. Мне выпала печальная обязанность осмотреть тело; я же присутствовал, когда врач осматривал жизненно важные органы в поисках признаков насильственной смерти. Доктор Гиллис пришел к заключению, что причиной смерти явился алкоголь; я небольшой специалист в данном вопросе, поэтому мог лишь согласиться с его вердиктом. Доктор Гиллис тщательно исследовал содержимое желудка и кишечника покойного, где обнаружились не только остатки еды и спирта, но и следы лауданума, хотя и в недостаточном количестве, чтобы возбудить подозрения. Я не верю, что причиной отравления Кросби Уэллса послужило что-либо, кроме алкоголя… Так вот, покойника не успели еще толком помянуть, а земля и лесопилка Уэллса были уже проданы. Землю, как вы знаете, востребовал банк – и ее практически тотчас же откупил некий мистер Эдгар Клинч; притом что сделка абсолютно законна, тем не менее любопытно, как быстро собственность перешла из рук в руки. Я так понимаю, вас затем пригласили очистить дом покойного и продать его вещи, причем ваш гонорар составлял определенный процент от их общей стоимости; вы взялись за этот заказ и вскорости обнаружили большое количество золота – где, говорите, оно было спрятано, в банке из-под муки? – на сумму в четыре тысячи фунтов. По местному выражению, «билет домой». Так вот, мистер Нильссен, вам бы тогда и уйти со своими комиссионными, на тот момент составившими изрядный кус, однако ж все предприятие оказалось сорвано, когда сошла с корабля и заявила о себе вдова мистера Уэллса. Она на неделю опоздала к похоронам, но зато явилась как раз вовремя, чтобы оспорить продажу его имущества и любую сделку как следствие этой продажи… Как я сказал, я не верю, что Кросби Уэллса отравили, – продолжал Шепард. – Но я также не верю, что золотой клад принадлежал ему и уж тем более его вдове. Появление вдовицы Уэллс – та еще странность в истории и без того странной, на мой вкус. – Он помолчал. – Не сказал ли я чего-либо, что, как вам известно или как вам кажется, не соответствует истине? Можете не отвечать, если не хотите.
