Джон Робертс - Святотатство
Дойдя до помоста, мы остановились. Надеюсь, что мы имели вид более благородный, чем Помпей, который пыжился изо всех сил, стараясь выглядеть величественно. Гортал выступил вперед и звучно провозгласил:
— Гней Помпей Магнус, мы, сенат Рима, пользуясь своими древними полномочиями, даруем тебе право на триумфальные почести!
Торжественность момента была несколько подпорчена долетевшим из лагеря ревом слона.
Помпей поднялся.
— Досточтимые отцы города! — начал он, но оглушительный рев, вырвавшийся из глоток сразу нескольких слонов, не дал ему договорить. Выждав, когда вновь настанет тишина, Помпей продолжал: — Я с благодарностью принимаю эту великую честь, которая послужит немеркнущей славе богов Рима и моих предков.
— Какие предки? — довольно громко осведомился какой-то шутник. — Те самые, что четыре поколения назад промышляли игрой на флейте?
Этот вопрос вызвал несколько сдавленных смешков. Подобно множеству других, род Помпея достиг влиятельного положения при Сулле. До того его семейство пребывало в полном ничтожестве.
— Io triumphe! — рявкнул глашатай, заглушив все прочие голоса, отпускавшие на счет Помпея язвительные замечания.
Я разобрал, как Красс вполголоса произнес:
— Какой удобный случай.
Его тон заставил меня насторожиться.
— Что ты имеешь в виду? — так же тихо спросил я.
— То, что здесь собрался весь сенат. Помпей восседает перед нами, в окружении вооруженной армии. Пожелай он только, и может приказать своим воинам всех нас перерезать; и никто не уйдет живым.
— Да, такая резня принесла бы ему больше славы, чем все предшествующие сражения, — усмехнулся я, стараясь говорить как можно беззаботнее.
Тем не менее на лбу у меня выступили предательские капли пота. Разумеется, у Помпея не хватит смелости Устроить подобную бойню, успокаивал я себя. Но я знал, что почувствую себя в полной безопасности, лишь вновь оказавшись за стенами Рима. Слова Красса не только встревожили меня, но и заставили понять, что сам он не упустил бы столь удобный случай, только подвернись ему такой. Если когда-нибудь обстоятельства сложатся так, что Красс в своем лагере будет ожидать разрешения на триумф, и сенат в полном составе отправится к нему с благой вестью, мне стоит сказаться больным, решил я.
— Авгуры истолкуют знамения, ниспосланные свыше, и согласно воле богов мы изберем день, наиболее благоприятный для триумфа, — продолжал Гортал.
— В этом нет необходимости, — перебил его Помпей и сделал жест в сторону этрусских жрецов. — Воля богов уже открыта моим прорицателям. Триумф должен состояться через три дня.
Я догадывался, что Гортала это заявление привело в ярость. Но, будучи опытным политиком, он сознавал, что в подобной ситуации ему лучше не вступать в спор, тем более по вопросам, связанным со жреческими предсказаниями. Помпей, несомненно, продумал все детали своего будущего торжества. Сохранять достойный вид, пытаясь противоречить этому раздувшемуся от гордости индюку, было невозможно, а быть смешным Гортал не хотел. Поэтому он счел за благо уступить.
— Так и будет объявлено на Форуме, — заявил он.
Помпей вновь поднялся со своего кресла.
— В моем лагере вы можете чувствовать себя как дома, благородные сенаторы, — произнес он. — Я приглашаю вас всех принять участие в моей трапезе.
Итак, все закончилось приглашением перекусить. Под огромным тентом уже были расставлены столы. Здесь же находились и наиболее уязвимые из захваченных сокровищ, которым предстояло украсить его триумф полководца: картины и прочие произведения искусства, изящная мебель, золотая и серебряная парча и даже миниатюрные модели захваченных Помпеем городов, выполненные из слоновой кости и морских раковин.
Угощение тоже оказалось недурным. Я осушил несколько кубков вина, так как не видел ни малейших причин отказывать себе в этом удовольствии. С набитым животом поднялся из-за стола и принялся любоваться сокровищами, восхищаясь тем неизменным талантом, с которым мы, римляне, овладеваем собственностью других народов. Помпей захватил не только горы ценных вещей, но и множество пленников, тоже представлявших собой немалую ценность. В одном из шатров находились чужеземные вельможи и отпрыски царских домов, с большим изяществом закованные в золотые цепи. В другом, весьма просторном шатре содержались женщины поразительной красоты.
— Все это отвратительно, — раздался у меня за плечом чей-то брюзгливый голос. Обернувшись, я увидел Катона. — Наш триумфатор превратил свой лагерь в бордель.
— Не вижу ничего плохого в том, что он привез с собой красивых пленниц, — пожал я плечами. — Кому хочется окружать себя уродливыми рабынями?
— Со временем ты поймешь, что здесь плохого, — возразил Катон. — Через десять лет половина этих красоток получит свободу и наплодит детей. Забота об их отродье тяжким бременем ляжет на Рим.
Я не мог отрицать правоты этих слов и неохотно направился к выходу из шатра. Несколько сенаторов следовали за мной.
— Пойдем посмотрим на слонов, — предложил я.
Катон, беспрестанно ворча себе под нос, составил мне компанию. Я терпеть не мог Катона, но иногда этот зануда меня забавлял. Как и все люди, начисто лишенные чувства юмора, он позволял откровенно насмехаться над собой, поскольку попросту не замечал, что его поднимают на смех.
В поле поблизости от лагеря мы увидали несколько десятков животных, поражающих своими размерами. Каждого слона сопровождал погонщик, управлявший неповоротливой громадиной при помощи обыкновенной палки. Некоторым слонам во время торжественного шествия предстояло нести военные трофеи. У других на спинах возвышались паланкины со статуями богов, а также моделями городов и крепостей. Этими слонами управляли рабы, одетые так, как было принято у побежденных Помпеем вражеских народов.
В стороне мы увидели еще один шатер, окруженный множеством караульных. Там находились пленные воины, слишком опасные, чтобы оставить их в побежденных странах, и чересчур самолюбивые, чтобы использовать их как обычных рабов. В большинстве своем они предназначались для гладиаторских состязаний, во время которых у каждого был шанс добиться свободы. Для этого требовалось лишь одержать победу и завоевать расположение зрителей. Шатер с пленниками окружали расположенные на равных расстояниях друг от друга деревянные вышки, на которых стояли искусные кретанские лучники с луками наготове.
— По крайней мере, тем своим солдатам, что стоят здесь в карауле, Помпей не позволяет распускаться, — заметил Катон. — Впрочем, все эти меткие стрелки — не римляне, а наемники.
— У Помпея не было другого выхода, — возразил я. — Римляне не знают себе равных во владении копьем и мечом, но из лука стреляют скверно.
— А ты видел весь этот сброд, что шатается по лагерю? — прошипел Катон. — Поверить не могу, что это римские воины. Мне доводилось слышать, что в легионах Помпея царит разгильдяйство, но действительность превзошла все мои ожидания.
— Еще один веский повод для того, чтобы больше не доверять Помпею командование римскими войсками, — заметил я.
— Ты прав, — кивнул Катон. — Я сделаю все от меня зависящее, чтобы во время будущих военных кампаний Помпея и близко не подпустили к армии. — Он помолчал, о чем-то размышляя. — А эти чужеземные предсказатели! Доверившись им, Помпей нанес оскорбление богам наших предков! Впрочем, от человека, чей отец был убит ударом молнии, нельзя ожидать ничего другого.
Последний аргумент показался мне не слишком убедительным, однако я не счел нужным спорить.
Проходя мимо претория на обратном пути в лагерь, я услышал голоса, говорившие на каком-то странном языке. Я решил, что это разговаривают между собой рабы из Азии, и собирался уже пройти мимо, как вдруг некоторые созвучия в доносившемся до меня непонятном наречье показались мне знакомыми. Охваченный любопытством, я подошел ближе к шатру. Заглянув внутрь, я увидел нескольких этрусских жрецов, сбившихся в кучу. Это их голоса привлекли мое внимание. Полагаю, раньше мне доводилось слышать этрусский язык, скорее всего, в форме молитв и песнопений. То был умирающий язык, на котором ныне говорили лишь в отдаленных частях Этрурии. Один из жрецов поднял голову и встретился со мной взглядом. Потом он что-то сказал своим товарищам. Они моментально смолкли и уставились на меня.
Не представляю, почему они решили, что я подслушивал их разговор. Вне всякого сомнения, им было известно, что на всей земле никто, кроме самих этрусков, не способен понять их невразумительное бормотание. Тем не менее глаза их полыхали враждебностью. Про себя я отметил, что они явно не блещут хорошим воспитанием, как, впрочем, и Помпей, взявший их под свое покровительство.
В обществе еще нескольких сенаторов я вернулся в город. Спутники мои не относились к числу сторонников Помпея, так что у меня не было необходимости держать язык за зубами. Все были согласны со мной, что надменность и высокомерие Помпея становятся невыносимыми. Никто, однако, не мог предложить каких-либо действенных мер для того, чтобы сбить с него спесь. Выслушав несколько абсолютно неосуществимых идей, я решил, что разумнее всего согласиться с мнением Цицерона. Он полагал, что отсутствие значительных войн и политическая неискушенность Помпея рано или поздно приведут его к краху, и я надеялся, что на этот раз ему не изменила проницательность.
