Дэвид Дикинсон - Смерть на Невском проспекте
— И вы, конечно, не знаете, где она живет, эта Керенкова, да, бабушка?
— Забеги ко мне завтра утром, дитя мое, я позвоню ее матушке Марии Васильевне, она мне все скажет.
Пауэрскорт вдруг вспомнил слова одного инспектора лондонской полиции, с которым ему когда-то довелось работать над делом о безымянном трупе. «Дайте мне имя, и я найду адрес, — говаривал тот. — Дайте мне адрес, и я найду знакомых покойника. Дайте мне знакомых, и я отыщу вам убийцу!»
8
Джонни Фитцджеральд решил сначала навести порядок у себя в кабинете, а потом уж приняться за поручения Пауэрскорта. Кабинет Джонни, его святилище… Это была просторная комната на верхнем этаже дома, двадцать восемь футов на двадцать четыре, с прекрасным видом на сады Южного Кенсингтона. Лишь немногие избранные имели туда доступ. В данный момент Джонни был на полпути к завершению своей третьей книги, «Пернатые запада Великобритании» о птицах Великобритании. Он проехал всю страну от Девона и Корнуолла на север через Сомерсет и Гламорган и дальше до Северного Уэльса, останавливаясь в дешевых гостиницах и неизменно любезничая с их хозяйками. Случайный посетитель, зашедший в кабинет Джонни, не мог бы ответить, что там у него на полу — ковер, половики или что-то еще. Пол был сплошь устлан листами рукописи, как водами, покрывшими землю в Великий потоп, а по углам комнаты бумажные наслоения даже вздымались, как гребни волн. По центру располагались рисованные изображения птиц, которых Джонни видел во время своих странствий: огромные хищные птицы в полете над вересковыми пустошами, хрупкие вьюрки и зяблики, обитающие в лесах и на холмах внутри страны, чайки, бакланы и поморники, патрулирующие скалы и береговую линию моря. Спроси кто-нибудь Джонни, кто из всех этих птиц ему симпатичнее, он ответил бы, что любит их всех, и любовью такой простой и чистой, что не представляет, найдется ли ей место в куда более сложном мире человеческих отношений. Как это ни странно, Джонни всегда точно знал, где находится любой лист его рукописи. Он знал местоположение каждого, как капитан судна, плывущего в открытом море, знает, в какой точке бьются волны о борт его корабля. И этим январским утром Джонни, глядя на пол, раздумывал, как бы ему свернуть свой лагерь. С печалью посмотрел на рисунки, особенно на морских птиц, отчетливо понимая, что будет скучать. А потом опустился на колени и, собирая листы по одному ему ведомой схеме — надо полагать, соответственно главам будущей книги, — сложил их в несколько пачек, каждую перехватил бечевкой и в строгом порядке поставил на соответствующую полку в книжном шкафу. Он не сомневался, что, если понадобится, сумеет восстановить только что исчезнувший хаос в его первозданном виде.
Джонни уже успел написать Уильяму Берку о просьбе Пауэрскорта выяснить финансовое положение Родерика Мартина. Уже успел выяснить все маршруты, ведущие в Санкт-Петербург, уточнив их у дворецкого Роузбери. Теперь он намеревался отправиться в местную библиотеку, где имелись подшивки ведущих газет, и хорошенько ознакомиться с состоянием российской политики. Не хотелось являться в Санкт-Петербург в полном неведении. И без того, думал он, придется лихо — ведь русские целыми днями разговаривают по-русски! Джонни был весьма невысокого мнения о русских с тех самых пор, как выяснилось, что они пользуются другим алфавитом. Мало того что незнакомый язык — это, вообще говоря, возмутительно само по себе, — но еще и незнакомые буквы! Прямо как у индусов, ворчал он про себя. Ознакомившись с прессой, он собирался пойти выпить чаю к леди Пауэрскорт. Джонни Фитцджеральд был крестным отцом одного из близнецов, Кристофера Пауэрскорта, которому скоро стукнет целых три года. К обязанностям крестного Джонни относился очень серьезно, особое значение придавая гонкам ползком через всю гостиную и катанию на спине вверх-вниз по лестнице и обратно.
Примерно в это же время Михаил Шапоров, Наташа Бобринская и лорд Фрэнсис Пауэрскорт собрались на срочное заседание, чтобы решить, как следует поступить с Тамарой Алексеевной Керенковой, партнершей Мартина по танцам на костюмированном балу. Графиня Елизавета Николаевна сообщила Наташе ее адрес. Что же теперь делать? Наташа была за то, чтобы действовать безо всякого промедления.
— Нужно ехать туда, и сразу, давайте все трое и поедем! Время дорого, нельзя терять ни минуты!
— Не думаю, что бедная женщина обрадуется, если мы без предупреждения обрушимся на нее все втроем, — покачал головой Михаил. — Займет оборону и ничего не расскажет.
— Что не расскажет? Правду? — рассердилась Наташа.
— Ну вот представь, — вздохнул молодой человек, стараясь выразиться как можно тактичней, — как бы ты сама себя почувствовала, если бы трое совершенно незнакомых людей явились к тебе в дом и принялись расспрашивать о твоих — может быть, интимных — отношениях с каким-то неведомым англичанином? Нам ведь придется задать ей весьма деликатные вопросы…
«К примеру, был ли он вашим любовником? — подумал Пауэрскорт. — И если да, то как долго? И если связь закончилась, не убили ли вы его? Или не убил ли его ваш муж? И кстати, где сейчас находится ваш супруг, госпожа Керенкова?»
— Лорд Пауэрскорт, — окликнул его Михаил, — не поделитесь с нами, что подсказывает на этот случай ваш опыт?
— Ну, — улыбнулся им Пауэрскорт, — прежде всего, мы не знаем, живет ли она теперь по этому адресу. И как бы нам всем ни хотелось увидеться с этой дамой, на мой взгляд, визит втроем — не самая лучшая идея. У меня есть некоторый опыт общения в таких щекотливых ситуациях. Самое главное — это дать людям понять, что им ничто не угрожает. В Лондоне в таких случаях, вместо того чтобы наносить визиты, я приглашал к себе, и в моем доме разговор как-то шел легче, свободнее. Поэтому, на мой взгляд, лучшее, что мы можем сделать, — это послать мадам Керенковой записку, не будет ли ей угодно прийти к нам сюда утром на кофе или вечером, на чашечку чая. И, простите великодушно, Наташа, я думаю, будет разумней, если попервоначалу с ней встретимся мы с Михаилом — он сможет мне переводить. Посмотрим, что выйдет, а потом, если понадобится, привлечем и вас.
— Ну, о чем разговор, лорд Пауэрскорт! — рассмеялась Наташа. — В любом случае — трое многовато по любым меркам. Да и мне нужно возвращаться в Царское Село.
— Пожалуйста, не забывайте, — ласково сказал ей Пауэрскорт, — как неизмеримо важно для нашего дела может быть все, что вы там узнаете. Но, ради Бога, будьте осторожны — я не устаю это повторять вновь и вновь.
Михаил отправился провожать Наташу на вокзал, а Пауэрскорт принялся сочинять пригласительное письмо Керенковой.
На Маркем-сквер леди Люси встретила Джонни Фитцджеральда объятием, а близнецы дружно повисли у него на ногах. Джонни хорошо знал, как тревожится леди Люси, когда Фрэнсис занимается своими расследованиями. Да и ему было неспокойно — Джонни понимал, что один мертвый англичанин на чужих берегах легко может превратиться в двух мертвых англичан, да еще в таком гиблом месте, как Санкт-Петербург!
— Есть что-нибудь от Фрэнсиса, Люси? Как он? В телеграмме, знаешь ли, много не скажешь.
Она улыбнулась:
— Пока что я получила от него два письма. Большей частью в них описываются служащие посольства. Дипломат по имени де Шассирон, в общем, Фрэнсису нравится. Посол, в общем, вроде бы нет. И еще пишет, что сотрудничать с руссними ведомствами — примерно то же, что с бюрократами индийских княжеств. Дело тянется днями безо всякого результата, а потом вдруг — ни с того ни с сего неожиданный взрыв активности.
— Ужасные новости оттуда, столько людей погибло, — сказал Джонни, демонстрирую только что приобретенную в библиотеке осведомленность, — но не думаю, что это как-нибудь связано со смертью мистера Мартина.
В этот момент близнецы отцепились от ног Джонни и потребовали проведения скачек вокруг обеденного стола в столовой. Он долго потом не мог забыть эту сцену: близнецы, захлебывающиеся смехом, то и дело натыкающиеся на мебель и друг на друга, и мать, с любовью и тревогой наблюдающая за ними.
Лорду Фрэнсису Пауэрскорту казалось, что он в раю. Это уму непостижимо, какая вокруг белизна, думал он. Разумеется, ему было известно, что белый — цвет чистоты и как таковой может присутствовать в изображении всяких небесных красот, но ведь не в качестве же уничтожителя всего прочего! Смутно всплыли в памяти слова рождественского гимна о том, как все мы когда-нибудь будем слоняться в раю, и все в белом. У самого Господа, вспомнилось ему из Откровений, глава и власы белые, как овечье руно, как снег. Интересно, сколько нужно ждать так в раю, пока тебя не призовут к действию? А может, там и нет никакого действия, одно ожидание? Лучше быть привратником у дверей Господа, чем жить в роскошных хоромах дьявола. Интересно, есть ли в раю какая-нибудь работа для детектива. Пауэрскорт был уверен, что любой приличный сыщик смог бы пролить свет на мотивы поведения Понтия Пилата, да и поступков Иуды Искариота тоже. Пауэрскорт всегда сомневался насчет этих тридцати сребреников. Может, попросить Уильяма Берка выяснить тогдашний курс валют, чтобы стало понятно, объективно и бесстрастно, чего стоят в нынешних английских фунтах стерлингов деньги, за которые продали Сына Божьего и положили начало мировой религии. Тут он сказал себе, что несет какую-то чушь. Конечно же Бог и так это все знает. Он знает все. Изо всех людей на планете меньше всего Ему нужны именно сыщики. Ну и не важно. Тогда он станет привратником. Будет прогонять нечестивых. Но что-то тут в раю, понял он вдруг, шумновато. А ведь пытки с сопутствующим им звуковым сопровождением происходят далеко внизу, а не здесь… Тут раздался ужасный визг тормозов, паровоз взвыл, как раненое животное, и поезд «Санкт-Петербург — Волхов» с содроганием остановился..
