Сергей Богачев - Проклятие Митридата
В самом низу своих записей Черепанов вывел: «архив ювелира». Встав из-за стола, он достал из шкафа чемодан и перенес его на журнальный столик. Щелкнув слегка поржавевшими пружинными замками, поднял крышку. Всю оклеенную ярко-красным плюшем внутренность чемодана занимали полиэтиленовые пакеты с фотографиями и письмами. Кроме того, тут находились выгоревшие от времени пухлые папки, аккуратно завязанные «на бантик» синими матерчатыми тесемками.
Иван начал с пакетов. Вытряхнул содержимое одного из них — на стол веером посыпались черно-белые любительские фотографии. Черепанов взял верхнюю и стал рассматривать. На фоне парковой листвы и живописного фонтана был запечатлен чернявый франт в пиджаке, сапогах и фуражке. На следующем снимке он был уже в группе таких же модников, рассевшихся на парковой скамейке с лихо закушенными папиросками в зубах. На других фотографиях красовались молодые улыбающиеся девушки в расклешенных плиссированных юбках с высокими и оттого смешными прическами. Судя по датам, обозначенным выцветшими от времени чернилами, на фото были сам Яков Матвеевич Ракошиц и, наверное, друзья его молодости.
В чемодане нашлось немало старых снимков, на которых, видимо, были запечатлены родители хозяина архива. В отдельной, туго стянутой белой резинкой пачке лежали фотоснимки молодой черноволосой женщины с огромными бархатными глазами и едва заметными темными усиками над верхней губой. Иван перевернул фото и на обороте прочитал надпись: «Любимому Янкелю от Розалии. С тобой навсегда! Харьков, 1950 год». «Похоже, это покойная жена ювелира», — догадался Черепанов.
В другой пачке он обнаружил фотографии, сделанные, скорее всего, где-то на Севере, и, судя по одежде и виду запечатленных на ней людей, явно во время отбывания Ракошицем срока в лагере.
Черепанов отложил фотографии в сторону. Смотреть их было интересно, но его не покидало чувство, что он делает что-то недозволенное. Иван вложил снимки в полиэтиленовые пакеты и взялся за папки.
Их содержание отражало не личный, а скорее профессиональный аспект жизни Якова Матвеевича Ракошица.
Все папки были помечены датами и содержали в себе фотографии, наброски, эскизы и полноценные рисунки изделий, над которыми работал ювелир. Каждый рисунок или фотография сопровождались отдельной подписью, из которой становилось понятным, кто и когда заказывал мастеру украшение. Как правило, указывались полные данные клиентов, но иногда только их инициалы. Среди заказов присутствовали колье, броши, перстни, серьги, браслеты…
Черепанов отыскал папку, на которой стояла дата «1970–1977 гг.» — именно в это время могла появиться копия золотой пекторали скифов.
Среди бумаг он отыскал фотографию дубликата пекторали, а также многочисленные эскизы и пояснения приемов ее изготовления, сделанные рукой Ракошица.
Как следовало из бумаг старого ювелира, киевский Музей исторических драгоценностей заказал ему две копии пекторали, выдав официальное разрешение на их изготовление и снабдив золотом нужной пробы. И если над первой копией Яков Матвеевич работал почти пятнадцать месяцев, отметил Черепанов, глядя на даты, то вторую изготовил за три с половиной. Сегодня эти копии находятся в музейных экспозициях: одна — в Киеве, другая — в Днепропетровске.
В этой же папке Иван обнаружил эскизы огромного золотого перстня с бриллиантами, помеченного как заказ какого-то цыганского барона по имени Михай Черару, и жемчужных серег в оправе из белого золота для известной певицы Люды З. «Неужели для Людмилы Зыкиной? — подумал он. — А почему бы и нет?»
Черепанов снова вернулся к золотой пекторали и стал изучать ту страницу, где Ракошиц делал пометки о заказчиках. Вдруг он заметил приписку карандашом, сделанную под основным текстом и немного стершуюся, оттого плохо заметную с первого взгляда: «№ 1 — Киевск. муз. ист. ценностей», «№ 2 — Дн-ий. ист. муз.». Ниже была нарисована стрелка, указывающая на цифры 2005.05.
Черепанов подошел к столу, взял лупу и с ее помощью стал рассматривать стрелку с цифрами. Эта приписка была сделана ювелиром значительно позже, чем предыдущая запись. Скорее всего, здесь были указаны год и месяц. Он тут же нашел папку с наклейкой «2004–2013 гг.» и стал искать материалы, относящиеся к 2005-му. Его внимание привлек лист бумаги, вырванный из обычной ученической тетради, на котором карандашом была нарисована стрелка и указана дата 1973.04, а чуть ниже — «№ 3 — для З. П.». Вот это да! Выходит, несмотря на запрет, Яков Матвеевич сделал третью копию пекторали! И самое главное, заказал эту копию клиент с инициалами З. П. А вот кто такой этот таинственный З. П. и зачем ему понадобилась копия пекторали, может подсказать, пожалуй, только Беляков.
Одной рукой Иван потянулся за телефоном, чтобы позвонить Степану Степановичу, другой машинально перелистывал бумаги. Внезапно его рука зависла в воздухе: перед ним снова лежали фотографии золотой пекторали. Он стал внимательно всматриваться в сплетение звериных и людских фигурок. Все верно, это была та самая пектораль, которую пять минут назад он видел в папке семьдесят третьего года. Да, подумал Черепанов, тут без Белякова и его бутылки виски не разберешься. Разыскивая в телефонной книжке номер Степан Степаныча, он пробежал глазами по записям с техническими подробностями, оставленным дотошным ювелиром, и в графе «Заказчик» обнаружил нужную ему фамилию — Ст. Беляков. Но эту фамилию он искал в памяти своего телефона!
Одеревеневшим пальцем Черепанов сбросил вызов и вновь уставился на лежавший перед ним лист. Сомнений не было: четким каллиграфическим почерком старого ювелира было написано «Ст. Беляков». Отложив в сторону бумаги, он снял пиджак, распустил узел галстука и пересел на диван. Несмотря на то что в кабинете продолжал работать кондиционер, Ивану стало жарко. «При чем здесь Беляков?» — спросил себя Черепанов. Если верить записям старика, Степан Степанович сделал у него заказ на изготовление копии пекторали, но зачем? Ведь он сам не раз подчеркивал, что дубликатов не признает и не допустит их присутствия в своей коллекции. Выходит, соврал? И что самое интересное, он получил высококлассную копию перед самым приходом к нему археолога из Харькова…
Черепанов потратил почти час на то, чтобы просмотреть оставшиеся бумаги Ракошица. Слава богу, сведений о какой-нибудь еще пекторали он не обнаружил.
Иван решил слегка передохнуть, чтобы отвлечься от сюрпризов, которые ему преподнес чемодан ювелира:
— Аня, мне, пожалуйста, два кофе, и, если можно, покрепче.
— Вы кого-то ожидаете, Иван Сергеевич?
— Судя по всему, я жду очередного маразма. И мне все больше и больше кажется, что он уже на подходе.
— Тогда кофе делаю с коньяком, — ответила ровным голосом Аня, ничуть не удивившись иронии шефа, — а вдобавок подам еще и рюмочку абсента. Этот напиток сделает ваш диалог с гостем более содержательным.
И тут же отключила внутреннюю связь. Похоже, общение с Виталием Заборским не прошло для нее даром…
После дозы крепкого кофе Черепанов вновь принялся перебирать бумаги из архива старого ювелира. За этим занятием прошло еще полтора часа, но он так и не нашел ответа на вопрос: зачем Белякову понадобилось заказывать копию пекторали. В конце концов он решительно взял телефон и уже второй раз за день набрал номер Степана Степановича.
Тот на удивление быстро откликнулся, будто ожидал его звонка.
— Привет, Пинкертон! — Беляков явно находился в легком подпитии и, понятно, в добром расположении духа, что в последнее время случалось с ним очень и очень редко. — Если у тебя ко мне что-то срочное, то я нахожусь недалеко и могу заехать.
Было слышно, как Беляков дает команду водителю развернуться и ехать к офису телекомпании «Зенит».
— Слышал, Шерлок Холмс? Через пять минут буду у тебя, готовь закуску!
— Аня! — нажал кнопку вызова Черепанов. — Приготовь, пожалуйста, что-нибудь перекусить… Беляков в гости напросился.
— А я уж подумала, что это ваш маразм проголодался… — с иронией в голосе ответила секретарь и, зная о привычках гостя, добавила: — Это уже будет не маразм, уважаемый Иван Сергеевич, а скорее запой.
Беляков не заставил себя долго ждать. Примерно через восемь минут в приемную Черепанова с пакетом, в котором позвякивали бутылки, вошел его водитель, а следом за ним появился и сам Степан Степанович.
— Хорошо, что ты позвонил. Как чувствовал, что у меня настроение хорошее, а поговорить не с кем. Признавайся, зачем я тебе понадобился? — начал Беляков, но, заметив лежавший на диване старый чемодан и раскрытые папки с фотографиями и рисунками пекторали, осекся. — Слушаю тебя, Иван Сергеевич.
Отодвинув в сторону пакет с выпивкой, он присел к столу. Черепанову даже показалось, что за пару секунд его гость протрезвел.
