Оливер Пётч - Дочь палача и ведьмак
— Я бы на твоем месте тоже опасался за голову, — пробормотал старый библиотекарь. — У тебя как-никак хранится один из трех ключей, без которых не открыть часовню. Или я ошибаюсь?
Приор побагровел. В первую секунду он, казалось, готов был вцепиться старику в глотку, но ограничился лишь тем, что ткнул его указательным пальцем в грудь.
— Хочешь сказать, я имею какое-то отношение к пропаже облаток? Не забывай, что отворить дверь можно только тремя ключами. А другие два находятся у брата Мауруса и графа. Ты всерьез решил, что мы втроем сговорились украсть облатки? Так ты думаешь?
— Прекратите, братья! — раздался усталый голос настоятеля.
Маурус Рамбек выглядел так, словно уже распрощался с жизнью и теперь готовился к вечному пламени возмездия.
— Нет проку во взаимных упреках, — продолжал он тихо. — Подумаем лучше, что нам делать, если облатки не найдутся до праздника через четыре дня.
Приор покачал головой, словно до сих пор не мог поверить в то, что произошло.
— Да как такое возможно-то? — посетовал он. — Когда мы вместе с графом открывали часовню прошлым вечером, все было на месте. А спустя всего несколько часов облатки исчезли! Из комнаты с зарешеченными окнами и запертой на три запора тремя разными ключами! Богом клянусь, я со своим ни на минуту не расставался. — Он перебрал цепочку, застегнутую на шее, и показал всем ключ. — Я даже сплю с ним!
Настоятель по его примеру вынул ключ из-за пазухи.
— То же самое относится и ко мне, — пояснил он слабым голосом. — Не знаю, правда, где хранит свой ключ граф. Во всяком случае, вчера вечером и сегодня утром тот висел у него на поясе.
— А чего вам вообще вздумалось снова заходить сюда утром? — спросил библиотекарь. — Между прочим, часовня до самого праздника должна быть под замком.
Приор Иеремия вздохнул.
— Потому что так захотелось графу. Он решил, что ему нужно еще раз помолиться перед мессой, причем перед святыней. Разве могли мы отказать в просьбе Виттельсбаху? Сам знаешь, что мы до гроба вверены курфюрсту.
— Вам еще вчера не следовало водить его сюда! — ругнулся библиотекарь. — Все это лишь навело его на дурные мысли! И что вообще графу понадобилось здесь так рано? Обычно он являлся только к самому празднику…
— Это действительно странно, — согласился приор. — Хотя вчера войти в сокровищницу предложил Маурус. Кстати, зачем?
— Проклятие! Потому что у меня возникло смутное чувство, что что-то не так, — ответил настоятель дрожащим голосом. — И как видите, чутье меня не обмануло. И вообще, что это за допрос такой? Тебе-то, Иеремия, до́лжно радоваться, что облатки пропали! Если об этом узнают, я лишусь своего сана. Будто я не знаю, что ты только и ждешь того момента, когда сможешь занять мое место…
— Клевета! — вспыхнул Иеремия. — Пустая клевета! Нам давно следовало вызвать судью из Вайльхайма. Все здесь пошло наперекосяк! Пойми наконец, что ты уже не справляешься со всеми этими происшествиями.
— Да как ты смеешь… — начал настоятель.
Но в это мгновение Куизль задел плечом одну из множества икон, и тяжелая рама с грохотом упала на пол. Палач прикусил губу, чтобы не выругаться в голос, но промах было уже не исправить.
— Тихо! — прошипел библиотекарь. — Там кто-то есть!
— Это голем! — взвыл брат Экхарт. — Господи, он пришел за нами! Вот наш конец! Пресвятая Богородица, молись за нас теперь и в час…
— Заткнись, идиот, — перебил его приор. — Лучше посмотрим, что там стряслось.
Послышались шаги. Тихо, словно тень, палач отделился от стены и сбежал по ступеням. В следующую секунду он уже скользнул за низкую дверь и снова подсел к монахам, внимавшим беспокойной проповеди брата Лаврентия.
Куизль опустился на колени, сложил руки и зашевелил губами, точно бормотал молитву, но сам уже усиленно соображал. Он с трудом пытался собрать воедино все сведения, полученные за последние пятнадцать минут. Они, словно обрывки книги, вихрились у него в голове и распадались всякий раз, когда палач, казалось, находил две подходящих части.
Куизль сосредоточенно кусал губы, скрипел зубами, точно большими жерновами, и впервые искренне жалел, что монахам нельзя курить во время службы.
— Она закрыта на три запора! — взволнованно рассказывал Симон, пока готовил в дальней части зловонного лазарета отвар из ивовой коры. — Три запора, открыть которые можно только тремя разными ключами, а те хранятся у трех разных людей. В этой хронике из библиотеки все подробно расписано. Святая обитель, вероятно, самая надежная сокровищница во всей Баварии.
Погруженный в раздумья, лекарь помешивал кипящий, бурого цвета отвар. Магдалена тем временем обмазывала тряпки пахучей мазью, чтобы затем наложить их на грудь пациентов. Супруги уже целый час возились с больными паломниками, которым числа не было. В бывшей конюшне уже не осталось ни одной свободной койки, а пациенты все прибывали.
Магдалена со вздохом убрала непослушную прядь со лба и размяла затекшую спину. Безмолвный подмастерье Маттиас оказался столь любезен, что согласился присмотреть немного за детьми. Он жестами объяснил, что пойдет с малышами собирать мед на монастырскую пасеку. Магдалена надеялась, что на этот раз он проявит больше ответственности, нежели прошлой ночью. Сорванцы, наверное, уже с головы до ног перемазались медом.
— Теперь в часовне хранится, наверное, несколько сотен реликвий, — восторженно продолжал Симон, разливая отвар через сито.
Лекарь до поздней ночи изучал Андексскую хронику. Лицо у него стало бледным, под глазами темнели круги, но, как это часто бывало, чтение старинных книг привело его в состояние крайнего возбуждения.
— Среди прочих святынь там есть крест Карла Великого и подвенечное платье святой Елизаветы, — рассказывал он с воодушевлением. — Но наибольшую ценность представляют, конечно, три святые облатки! Они хранились здесь еще во времена, когда здесь стояла крепость, а с тех пор прошла не одна сотня лет. Когда крепость разграбили, облатки вместе с остальными реликвиями спрятали, и только потом, гораздо позднее, их чудом разыскали вновь. С тех пор их держат в той часовне под хорошей защитой в серебряной дароносице весом в восемнадцать футов. Она одна только стоит, наверное, как бо́льшая часть этого монастыря.
— И что придает этим облаткам такую ценность? — спросила Магдалена, по-прежнему обмазывая тряпки клейкой мазью.
Симон наморщил лоб и попытался припомнить.
— Ну, две из них восходят предположительно еще к папе Григорию, который якобы обнаружил на них знак Божий. Позднее папа Лев добавил к ним еще одну — на ней проявилась, как утверждают, кровавая монограмма Иисуса Христа. Поэтому со дня основания монастыря сюда каждый год приходят тысячи паломников, чтобы посмотреть на святыню в Праздник причастия. Говорят, Господь услышит тебя лишь в том случае, если молиться перед ними достаточно долго.
— Тебя послушать, так не очень-то ты и веришь во все это, — ответила насмешливо Магдалена. — Мы сами не для того разве пришли в Андекс, чтобы помолиться перед облатками?
— Признаться честно, я прельстился возможностью провести целую неделю с тобой, без малышей. Как раньше… — Лекарь вздохнул. — А в итоге не только детей получил, но и ворчливого тестя в придачу.
— До сих пор мой отец всегда что-нибудь придумывал, — возразила Магдалена с улыбкой. — Радуйся, что он пришел.
— Может, ты и права… — Симон вдруг просиял. — Теперь я, по крайней мере, знаю кое-что об этой болезни. Сегодня утром я снова заходил в аптеку, взять кое-каких трав. Приор и его люди действительно все там вверх дном перевернули, чтобы найти какие-нибудь колдовские растения. Остальное они, слава богу, не тронули. — Он ухмыльнулся. — В шкафу у Непомука я нашел, помимо всего прочего, иезуитов порошок. Поистине лучшее лекарство против лихорадки! Правда, хватит там только на одну порцию… А среди его книг я отыскал вот это.
Лекарь достал толстый, переплетенный в кожу фолиант.
— Это книга некоего Джироламо Фракасторо, и в ней описаны те самые симптомы, которые мы теперь наблюдаем. Усталость, головная боль, лихорадка, а также красные точки на груди и обложенный желтым язык.
— А твой синьор Фракасторо не пишет, как эту болезнь можно вылечить?
— Э… так далеко наука, к сожалению, еще не зашла, но…
— Боюсь, придется твоим объяснениям немного подождать, — перебила его Магдалена. — Судя по тому, как заглядывает к нам отец, он пришел явно не затем, чтобы беседовать с нами о лекарствах.
Она кивнула на дверь: палач как раз переступил порог и, точно громадный корабль, двинулся, пригнувшись, в их сторону. Вид у него был крайне угрюмый.
— Нам надо поговорить, — проворчал Куизль. — Случилось нечто непредвиденное. И уверен, это связано с нашими убийствами.
