Эдвард Марстон - Ученик дьявола
— Но эти удары достались не тебе. — Его супруга с печалью посмотрела на Николаса. — Может, вам лучше лечь, мистер Брейсвелл?
— Может, и лучше, — усмехнулся Николас. — Но в таком случае ваши гости сегодня останутся без спектакля.
— Вы так мужественны.
— Думаю, в моем поведении больше глупости и безрассудства, нежели мужества.
— И верности долгу, — добавил Фаэторн, подходя к ним. — Однако, сэр Майкл, должен заметить, что Ник не сможет сторожить конюшни каждую ночь. Я хотел бы узнать, позаботились ли вы о достойной охране?
— Я поручил это Ромболлу, — ответил сэр Майкл.
— Именно. — Управляющий чопорно склонил голову. — Конюшни и жилые домики по ночам будут неусыпно охранять два человека. Я также приказал регулярно менять караул, поэтому стража всегда будет начеку. У каждого будет меч и кинжал.
— Выдайте еще по мушкету из моего арсенала, — распорядился Гринлиф.
— Сэр Майкл, — с серьезным видом начал Фаэторн, — я хочу спросить вас о мерзавце, который пытался поджечь конюшню. У вас есть предположения, кто это может быть?
— Пока нет, мистер Фаэторн.
— Может быть, это сделал тот сумасшедший пуританин, Реджинальд Орр?
— Он и вправду способен на такое злодейство, — согласилась леди Элеонора.
— Вряд ли от него приходится ожидать такой прыти, леди Элеонора, — вежливо заметил Тейлард. — Во-первых, уж очень он резво пустился наутек. Во-вторых, взгляните, как мистеру Брейсвеллу досталось в драке. Реджинальд Орр отнюдь не молод.
— Значит, был кто-то еще — молодой, сильный и быстрый, — решил Николас. — Прежде чем мне досталось по голове от его подельщика, я успел его одолеть и хорошенько вздуть. Я вывернул ему колено и ранил мечом в запястье. Кроме того, я расквасил ему нос.
— Я все равно думаю, что в этом замешан Реджинальд Орр. — сказала леди Элеонора.
— В таком случае, моя дорогая, он получит по заслугам, — отозвался Гринлиф. — Я приказал констеблю тщательно его допросить.
— Я бы и сам не отказался задать ему пару вопросов! — разгневанно произнес Фаэторн.
— Доверьте это мне, — успокаивающе поднял руки сэр Майкл. — Единственное, чем я прошу вас озаботиться, так это вашим сегодняшним выступлением. Не смеем вас больше задерживать, а пока позвольте еще раз принести вам свои самые искренние извинения и заверить вас, что ничего подобного больше не приключится.
Взяв супругу под руку и дав знак управляющему следовать за собой, хозяин Сильвемера вышел из Главного зала. Фаэторн проводил их взглядом, в котором отражались смешанные чувства, после чего обратился к суфлеру:
— Как ты себя чувствуешь, Ник?
— Голова все еще гудит. Слегка.
— Может, позвать доктора Винча?
— Ну, не настолько мне плохо, — успокоил его Брейсвелл. — Впрочем, если бы мне была нужна микстура, я бы не стал обращаться к доктору Винчу.
— А к кому?
— К матушке Пигбоун, — улыбнулся Николас. — К кому же еще?
Матушка Пигбоун поудобнее перехватила черенок от метлы и помешала им в деревянной бадье, откуда шел едкий запах, сплетаясь с не менее резкими ароматами, царившими в ее лачуге. Придя к выводу, что варево готово, она сняла бадью с огня и поволокла ее в сад. Ведунья была полной женщиной преклонных лет, с приятным лицом, постоянно озарявшимся кроткой безмятежной улыбкой. Одета матушка была в старое платье, уже почти превратившееся в лохмотья. Судьба не одарила ее детьми, но было в ней что-то располагающее, материнское. Шаркая, она потащила бадью в дальний угол сада и усмехнулась, услышав донесшееся оттуда похрюкивание.
— Иду, Вельзевул, иду, — проворковала она. — Думаешь, я о тебе забыла?
Склонившись над оградой хлева, ведунья вылила содержимое бадьи в некое подобие кормушки. Зарывшись в еду, огромный черный кабан по кличке Вельзевул, громко хлюпая, чавкая и хрюкая от удовольствия, приступил к трапезе. Наклонившись, матушка Пигбоун потрепала борова по голове.
Ее внимание было полностью поглощено Вельзевулом, так что она не заметила подъехавшего всадника.
— Вы матушка Пигбоун?
Повернувшись, она подняла взгляд на мужчину, в седле:
— Да, сэр.
— Надеюсь, вы сможете мне помочь.
Актеры отыграли спектакль уверенно, но без вдохновения. Один Лоуренс Фаэторн, игравший в «Ненасытном герцоге» главную роль, вложил в спектакль всю душу, еще раз доказав, что не зря считается одним из лучших актеров Англии. Однако мало кто из труппы смог последовать его примеру. Эдмунд Худ, игравший мудрого кардинала Бочерини, выступил гораздо хуже, чем обычно. Пьеса рассказывала о Козимо, герцоге Пармском, человеке необузданных страстей. Когда Козимо обратил свой похотливый взгляд на красавицу Эмилию, кардинал сделал все возможное, чтобы убедить ненасытного герцога пощадить девушку, но его усилия оказались тщетными. Не желая покориться герцогу, Эмилия, в великолепном исполнении Ричарда Ханидью, приняла яд. После ее смерти Козимо узнал, что на самом деле она была его дочерью. Муки совести стали развратнику воздаянием за все его грехи.
Благодаря усилиям Барнаби Джилла Главный зал порой оглашался взрывами смеха, и все шло гладко вплоть до четвертого действия, когда Дэйви Страттон должен был два раза выйти на сцену. Ученик играл пажа, и у него была лишь одна реплика, однако мальчик сумел произвести на зрителей впечатление. От него требовалось подать герцогу серебряную чашу с вином, однако мальчик умудрился выронить ее, вызвав у зрителей невольный смех. Николас списал произошедшее на волнение, однако Фаэторн думал иначе. Дождавшись конца сцены, Лоуренс вылетел за кулисы и прошипел Брейсвеллу в ухо:
— Если Дэйви отколет такое еще раз — я его придушу.
Фаэторн не успел устроить мальчику выволочку — надо было возвращаться на сцену. Лоуренс снова приковал к себе внимание зала и удерживал его, пока на сцене вновь не появился Дэйви. На этот раз мальчику предстояло передать герцогу свиток. Дэйви рысцой выскочил из-за кулис, отвесил герцогу раболепный поклон и, выхватив из-за пояса большую морковку, протянул ее Лоуренсу. Будто бы спохватившись, мальчик отдернул руку и подал наконец свиток. В зале прыснули. Встретив страшный взгляд Фаэторна, мальчик бросился со сцены наутек — и, врезавшись в Джорджа Дарта, который выносил поднос с яствами, опрокинул кушанья на пол. Напряжение в зрительном зале, которое актеры старательно нагнетали на протяжении всего спектакля, рассеялось, словно утренняя дымка.
За кулисами Николас схватил мальчика за шиворот:
— Ты с кем шутить вздумал?
— Простите, я случайно, — пролепетал Дэйви.
— Не ври мне!
— Нет! Честно, нет!
— Не ври, говорят тебе! — Николас тряхнул сорванца что есть силы. — Это уже непростительная наглость. Больше на сцену не выйдешь.
— Но у меня еще три выхода в пятом действии…
— Ты и так уже достаточно натворил. Кончено. Марш в коттедж и сиди там, жди нас. Я позабочусь, чтоб к тебе никто не подходил, пока мистер Фаэторн с тобой хорошенько не поговорит.
Всхлипывая, мальчик пошел прочь.
Проказы Дэйви привели Фаэторна в дикую ярость, но Лоуренс воспользовался ею с умом, представ в финале в таком ослепительном гневе, что зрители перепугались. Он рыдал над трупом дочери столь искренне, что зал позабыл о былых злодеяниях Козимо и горевал вместе с ним. Жадный герцог на поверку оказался несчастным, одиноким, страдающим человеком. Впрочем, в самый ответственный момент Фаэторну снова помешали, но на этот раз Дэйви был ни при чем.
Произнеся последнюю фразу, Лоуренс вонзил в сердце кинжал и упал рядом с дочерью. После этого обыкновенно воцарялась тишина, в которой слуги с достоинством выносили со сцены тела, оказывая покойным последние почести. Даже в «Голове королевы». где публика славилась своим буйным нравом, в этот момент в зале всегда повисало гробовое молчание. Однако в Сильвемере все пошло иначе. Как только слуги подняли тела, в зале раздался женский крик. Мужчина, сидевший рядом со своей супругой, мешком повалился на пол. По залу пронесся испуганный шепот. С мест вскочили десятки людей, ропот нарастал. В одну секунду безвестный зритель перечеркнул то, над чем «Уэстфилдские комедианты» трудились битых два часа.
Когда Фаэторн оказался в костюмерной, он кипел от ярости. В зале стоял такой шум, что Лоуренс даже не знал, выводить ли актеров на поклон.
— О, как жесток этот мир! — завопил он. — Ник, он сводит меня с ума!
— Кому-то стало дурно, — пожал плечами Николас.
— Именно. И знаешь кому? Мне!
— Ты будешь выходить на поклон?
— Думаешь, на нас кто-нибудь обратит внимание?
— Слышишь? — Николас поднял палец, прислушиваясь к разрозненным аплодисментам, доносившимся из-за занавеса. — Публика ждет тебя. Давай, не робей.
— За мной, ребята! — вздохнул Фаэторн, окидывая взглядом комнату. — С паршивой овцы хоть шерсти клок.
