Эллис Питерс - Послушник дьявола
— Ты наверняка доволен своей поездкой, — проговорил Хью. — Наконец что-то удалось.
— Успех оправдал длинные разъезды, — заметил Элюар удовлетворенно. — Теперь король может быть спокоен за север: Ранульф и Вильям держат там под контролем каждую милю, и лишь отъявленный наглец отважится нарушить установленный ими порядок. Смотритель Линкольнского замка его величества в наилучших отношениях с графами и их женами. Послания, которые я везу епископу, очень любезны. Чтобы добиться такого положения дел, стоило проехать много миль.
На следующий день в покои, приготовленные в странноприимном доме аббатства, стали прибывать приглашенные на свадьбу: Аспли, Линде, наследница Фориет и целая вереница гостей из соседних маноров, расположенных по краям леса. Приезжающим были отданы все комнаты, кроме общего зала и спальни для паломников, бродячих торговцев и других «перелетных птиц». Каноник Элюар, бывший на положении гостя аббата, с благожелательным интересом прислушивался к поднявшейся пестрой суете. Послушники и ученики смотрели на все происходящее с живым любопытством, наслаждаясь всем, что вносило разнообразие в их упорядоченную, скучную жизнь. Приора Роберта можно было видеть во дворах и в церкви, куда он милостиво согласился выйти, сохраняя при этом свое обычное гордое достоинство; как всегда, он был неподражаем там, где требовалось возглавить какую-либо церемонию и где собиралась избранная публика, способная оценить его и восхититься им. Брат Жером тоже более рьяно, чем обычно, принялся командовать послушниками и служками. В конюшнях кипела бурная деятельность, все стойла были заполнены. Монахам, у которых были родственники среди гостей, разрешалось принимать их в общем зале. По дворам и садам перекатывались волны всеобщего возбуждения и любопытства, да и погода располагала к веселью — потрескивающий морозец, ясно. Стемнело совсем поздно.
Кадфаэль стоял с братом Павлом возле галереи и смотрел, как въезжает свадебный кортеж, все в лучших дорожных нарядах; следом вели вьючных пони, которые везли пышные свадебные одеяния. Впереди ехали Линде. Вулфрик Линде был толстый, рыхлый мужчина средних лет с добродушным апатичным лицом, и Кадфаэлю оставалось только изумляться, как же должна была быть хороша его покойная жена, чтобы у них могли родиться двое таких красивых детей. Дочь его ехала на хорошей лошади светлой масти. Девушка улыбалась, понимая, что на нее обращены глаза всех присутствующих; при этом ее собственные глаза были дразняще опущены, она сохраняла самый скромный вид, и это придавало только еще большую власть быстрым взглядам, которые она, как молнии, временами бросала по сторонам. Закутанная в прекрасный теплый синий плащ так, что виден был лишь овал ее розового лица, она излучала красоту, она понимала, о, как хорошо она понимала, что на нее уставились по крайней мере сорок пар простодушных мужских глаз, любующихся чудом, которого их жизнь лишена. Женщины самых разных возрастов, простолюдинки и важные дамы, бывало, подъезжали к воротам монастыря с жалобами, просьбами, требованиями и дарами, но ни одна не пыталась проехать внутрь и не требовала, чтобы ею восторгались. Розвита явилась вооруженная сознанием собственной власти, восхищенная смятением, которое она принесла с собой. Послушники брата Павла будут сегодня ночью беспокойно спать. Сразу за невестой на высокой горячей лошади ехала Айсуда Фориет. Кадфаэль в первый момент не узнал ее. Хорошо одетая, в красивых башмаках, она прекрасно держалась в седле; волосы ее были прихвачены сеткой, голова оставалась непокрытой — капюшон был отброшен на плечи, юная спина выпрямлена. Айсуда ехала просто, без ухищрений, да они ей и не нужны были. Она держалась в седле как юноша! Как юноша, который ехал рядом с ней — их лошади слегка касались друг друга. Ну что ж, они соседи, у каждого есть манор, и ничего нет странного, если бы отец Джейнина и опекун Айсуды задумали их поженить. Прекрасно подходят друг другу по возрасту, по знатности, знакомы с детства, — что могло быть лучше? Однако парочка, которую это должно было интересовать больше, чем кого-либо, продолжала болтать и пререкаться, как брат с сестрой, чувствуя себя привычно спокойно. Впрочем, Кадфаэлю было известно, что на уме у Айсуды другое.
Джейнин излучал, как всегда, искреннюю веселость, широко улыбаясь всему, что видел вокруг. Окинув приветливым взглядом собравшихся во дворе монахов, он узнал брата Кадфаэля; лицо молодого человека осветилось еще большей радостью, и он поздоровался с монахом подчеркнутым наклоном своей красивой головы.
— Он знает тебя, — сказал брат Павел, уловив этот жест.
— Брат невесты — ее близнец. Мы повстречались, когда я ездил к отцу Мэриета. Их семьи соседствуют.
— Какая жалость, что брат Мэриет нездоров и не может прийти сюда, — с сочувствием проговорил брат Павел. — Я уверен, он хотел бы присутствовать на свадьбе брата и пожелать молодым счастья. Он еще не встал на ноги?
Тем, кто принял столь большое участие в судьбе Мэриета, было лишь известно, что он упал, у него вывихнута нога, что его уложили в постель и он очень слаб.
— Парень ковыляет с палкой, — ответил Кадфаэль. — Мне бы не хотелось, чтобы в таком состоянии он пускался в путь. Через день-два поглядим, можно ли будет позволить ему попробовать свои силы.
Когда Айсуда решила спешиться, Джейнин соскочил с седла и придержал ей стремя. Девушка доверчиво оперлась на его плечо и спрыгнула, легкая, как перышко; они оба засмеялись и, повернувшись, пошли к группке прибывших ранее. Следующими ехали Аспли. Леорик, такой, каким его видел и запомнил Кадфаэль, прямой как стрела, с непроницаемым лицом, величественно держался в седле. Суровый, нетерпимый, но благородный человек, честно исполняющий свой долг и требующий безусловного повиновения. Полубог для своих слуг, которому они слепо доверяли, бог для своих сыновей. Кем он был для покойной жены, трудно было себе представить, впрочем, как и то, какие чувства она испытывала к младшему сыну. Блестящий первенец, ехавший рядом с отцом, спрыгнул с коня легко, как птица, — высокий, сильный, красивый. Каждое движение Найджела делало честь его предкам и его имени. Монастырская молодежь, глядя на него, тихонько повторяла про себя слова восхищения. И это было заслуженно.
— Трудно быть вторым при таком брате, — произнес брат Павел, всегда чутко реагировавший на тайные муки молодых.
— И правда трудно, — отозвался задумчиво Кадфаэль.
Дальше следовали родственники и соседи, мелкие лорды с женами, — самоуверенный народ, способный постоять за себя; они правили в своих, пусть ограниченных, мирках, чувствуя себя абсолютными хозяевами. Все спешивались, конюхи уводили лошадей на конюшню, и двор постепенно пустел; вспыхнувшее было возбуждение и многоцветье погасло, снова воцарился привычный, неукоснимо соблюдаемый порядок. Близился час вечерни.
Брат Кадфаэль после ужина пошел в свой сарайчик взять кое-какие сухие травы, необходимые брату Петру, повару аббата, для приготовления обеда, который должен был состояться на следующий день и на котором вместе с каноником Элюаром должны были присутствовать Аспли и Линде. Мороз к ночи усилился, воздух был пронзительно свеж, на небе высыпали звезды, и даже самый легкий звук звоном колокола отзывался в холодной темноте. Кадфаэль почуял позади себя шаги по заиндевевшей тропинке между плетнями; они были почти невесомыми, но он их различил: кто-то маленький, легкий на ногу шел, сохраняя расстояние между собой и Кадфаэлем, одновременно ловя раздававшиеся впереди шаги и настороженно прислушиваясь, не идет ли кто сзади. Когда Кадфаэль отпер дверь сарайчика и вошел внутрь, его преследователь остановился, давая хозяину время высечь искру из кресала и зажечь маленький светильник. Потом в дверном проеме показалась девушка в темном плаще; ее волосы были распущены по плечам, как и тогда, когда он увидел ее в первый раз, щеки разрумянились от мороза, а глаза при свете лампы сияли, как звезды.
— Входи, Айсуда, — пригласил Кадфаэль, перебирая пучки трав, висящие под потолком. — Я все время думал, как бы поговорить с тобой. Мне бы следовало знать, что ты сама об этом позаботишься.
— Только я ненадолго, — проговорила она, входя и закрывая за собой дверь. — Все думают, что сейчас я в церкви и молюсь за душу моего отца.
— Тогда почему ты этого не делаешь? — спросил Кадфаэль, улыбаясь. — Ладно, садись, успокойся и, если хочешь спросить меня о чем-нибудь, спрашивай.
— Я поставила свечу в церкви, чтобы видели, что я туда заходила, — сказала Айсуда, усаживаясь на скамью у стены. — Мой отец был прекрасным человеком, Бог позаботится о его душе и без моих просьб. А я хочу знать, что на самом деле случилось с Мэриетом.
— Тебе, наверное, сказали: он неудачно упал и пока не может ходить.
— Брат Павел сообщил нам об этом. И еще он добавил, что скоро все пройдет. Это правда? Он обязательно поправится?
