Николай Буянов - Май без императора
— Иди проспись, — посоветовал друг детства.
— Ты способен соображать? — резко сказал Егор. — Я не шучу. И он не шутил!
— Тише, тише, не ори… Расскажи толком.
Егор вздохнул, попытавшись взять себя в руки.
— Послушай. Тот, кто звонил, либо действительно считает меня убийцей, либо сам убийца. В таком случае он пытается втянуть меня в какую-то игру. И его звонок указывает, что мои вчерашние поиски его как-то зацепили…
Снова зазвонил телефон — громко и бесцеремонно, будто зашелся в издевательском хохоте. Друзья вздрогнули и растерянно переглянулись.
— Ты подойдешь или нет? — одними губами спросил Егор.
— Лучше ты, — так же беззвучно отозвался Роман.
— Почему я? Телефон-то твой…
— Все равно… Если это меня, то передашь трубку.
Егор глубоко вздохнул, как перед прыжком в ледяную воду.
— Алло.
— Квартира Заялова? — голос в трубке был другой — явно мужской, усталый и очень серьезный. — Позовите хозяина. Извините, что беспокою в такой час, но дело срочное.
Ромка облегченно вздохнул и взял трубку.
— Здравия желаю, гражданин следователь. Однако, вы ранняя пташка… — он помолчал, и вдруг, стремительно побледнев, выдохнул страшным шепотом: — Что?! Что вы сказали?!
Глава 14. Коридор
Она была мертва уже несколько дней. Так заявил патологоанатом — флегматичный грузин, могучим торсом и серебряной серьгой в мочке уха напоминающий кузнеца в оружейной мастерской или мясника на центральном рынке. Егору и Роману пришлось опознавать тело в морге: единственная родственница Ляли Верховцевой, та самая двоюродная сестра из Мурманска — города, куда Лялечка так и не добралась, работала посудомойкой на сухогрузе, и в данный момент находилась где-то на траверзе порт Полярный — пролив Карские Ворота.
В покойницкой, среди сероватого кафеля, сверкающих никелем каталок и устойчивого запаха формалина, Ромка держался спокойно. Он не дрогнул и тогда, когда грузин откинул с Лялиного лица простыню (заострившиеся черты, желтые губы, будто отлитые из воска, и темная впадина на левом виске, у границы волос), и когда следователь, стоявший тут же, возле каталки, задал свой вопрос, отдающий садизмом средневековой инквизиции. Единственное, что Ромка позволил себе — это слегка откашляться, прежде чем ответить на него:
— Да, это Ляля.
И на негнущихся ногах шагнул к двери.
В коридоре, ярко освещенном люминесцентными лампами, стояли несколько сколоченных вместе кресел с откидными сидениями — наподобие тех, что доживают свой век в кинотеатрах повторного фильма. Роман опустился в одно из них и запрокинул лицо вверх — должно быть, чтобы слезы не пролились из глаз, но они все равно пролились: Егор заметил влажную дорожку на Ромкиной щеке. Подошел следователь, расстегнул пиджак, ослабил узел галстука и сообщил:
— С сестрой связаться пока не удалось, но это вопрос двух-трех дней. Мы могли бы подождать с опознанием, но, сами понимаете…
— Где ее нашли? — спросил Роман.
— В лесополосе, на выезде из города, в полукилометре от поста ГИБДД. Скорее всего, ее привезли туда на машине. На обочине остался нечеткий след протектора. Скажите, когда вы видели Верховцеву в последний раз?
— В прошлую среду. Ляля сказала, что собирается навестить сестру. Обещала вернуться через две недели.
— Вы не провожали ее на вокзал?
— Я опоздал. Накануне до ночи провозился с ремонтом (я у Юлия ремонтировал домик для гостей), потом хлебнул домашней наливки с Ерофеичем… Заночевал в особняке, проснулся часу в одиннадцатом, а поезд уходил в восемь. Вещей при ней не нашли?
— Нет, только пустую сумочку. Видимо, в ней успели покопаться.
— Неужто этот урод на шмотки позарился? — не веря себе, пробормотал Егор.
Колчин отрицательно покачал головой.
— Нет, версия ограбления практически исключается. Дело в том, что Алевтина Даниловна скончалась от отравления мышьяком. Так что основная версия на сегодняшний день такова: Алевтина погибла как нечаянная свидетельница.
— Свидетельница чего? — спросил Егор.
— Пока не знаю. Каких-то событий, происходивших в особняке незадолго перед смертью Юлия. И, очевидно, связанных с его смертью.
— И что… — Ромка сглотнул слюну. — Мышьяк и тут был в вине?
— Трудно сказать. Алевтина Даниловна плотно поела за час или два до смерти. И выпила «Каберне», но немного: не больше двух бокалов, — Колчин сделал паузу. — Вряд ли убийца смог бы напоить ее насильно. Значит, она выпила вино добровольно — с человеком, которого хорошо знала. Настолько хорошо, что у нее и мысли не возникло опасаться…
На этот раз за столом хозяйничал Егор, потому что Роман, привалившись спиной к стене, безучастно уставился в неработающий телевизор. И Егор, глядя на друга детства, вдруг ясно осознал, как сильно Ромка был влюблен в Лялечку. Нет, не так. Он не был влюблен — он любил. Со всем уже немолодым пылом, со всей страстью, доходившей до самоотречения. И горе его было таким же: всепоглощающим, антрацитово-черным, без малейшей надежды увидеть серую полоску на горизонте. Горе, паровым катком прошедшееся по сердцу, разорвавшее на куски печень и пробившее сквозную дыру в диафрагме…
Егор почти насильно впихнул стакан в Ромкины пальцы и сказал:
— Ты все-таки того… выдохни. А то перегоришь.
Роман равнодушно повел плечом: ну и перегорю, подумаешь. Водку, однако, выпил — медленно и равнодушно, как кипяченую воду. И вдруг произнес, кривовато усмехнувшись:
— Одно хорошо: Марию теперь, наверное, отпустят.
— Почему? — не понял Егор.
— Потому что арестуют меня.
Егор удивленно взглянул на друга детства.
— Что ты несешь? За что тебя арестовывать? За убийство собственной невесты? За убийство Юлия, которого ты едва знал? У тебя не было мотива!
— У меня был мотив, — сказал Роман.
Он неловко, по-стариковски, завозился, выгнул ноги дугой, чтобы дотянуться до своего кармана, покопался там, выудил что-то, завернутое в носовой платок, и протянул Егору.
— Ты спрашивал, что я подобрал с пола в спальне Юлия…
Егор развернул узелок — и увидел тонкое золотое колечко с голубым камешком. Очень знакомое колечко…
— Это Лялино, — сказал Роман. — Оно лежало там, в спальне, возле кровати.
Непритязательный александрит с белой прожилкой внутри, похожей на струйку сигаретного дыма…
— Откуда ты знаешь, что кольцо именно ее? — попытался возразить Егор. — Мало ли таких…
И увидел вдруг, что Ромка плачет. Тоненько, по-бабьи, уже не стесняясь и не сдерживаясь.
— Они были любовниками — Лялька и этот… бизнесмен чертов. Я сразу это понял. Там, позади дома, потайная калитка. Я же говорил тебе, говорил, что этот дом полон чертовщины… Ненавижу. Господи, как же я его ненавижу…
Егор в задумчивости покачал головой: да, прав был живчик-импресарио, у компьютерного магната был редкостный дар наживать врагов. Вот и Ромка попал в переплет.
— И ты ни словом не обмолвился… Мы вчера сидели с тобой здесь, в этой комнате, на полу, и жрали водку, а ты…
— А я молчал, — Ромка повертел в руках недопитый стакан и горько усмехнулся. — Я жарил яичницу, пил водку, слушал рассказы о твоих похождениях — и корчился от боли, потому что Лялькино кольцо жгло меня через карман… Я ведь сразу, как только увидел его на полу в спальне, понял, что Ляля не уезжала ни в какой Мурманск. Она была ночью там, в особняке, она провела эту ночь с Юлием, а наутро исчезла. А сам Юлий откинул копыта через несколько часов. Что бы ты решил на моем месте?
Что Ляля — убийца, подумал Егор, даже не особо удивившись своей догадке. Ляля отравила своего любовника (с мотивами разберемся позже) и скрылась, но перед этим намеренно или по ошибке сама приняла порцию яда. Или ее отравил сообщник, который поджидал ее в машине. Доза мышьяка была небольшой, и Юлий, прежде чем умереть, успел о чем-то пошептаться с телохранителем, озабоченно переговорить с врачом, повздорить с Рудиком Изельманом и взять обещание с Марии не отдавать кому-то там Долину Гераней («он не имеет на нее права, он сам украл ее из могилы…»).
— Что молчишь, друг детства? — спросил Ромка с вызовом. — Считаешь меня предателем?
— О чем ты?
— Ну, я ведь не сказал следователю, что Ляля… — он запнулся. — Что Ляля была любовницей Юлия. Если бы Колчин об этом узнал… У него появился бы новый кандидат в убийцы. И Мария уже была бы свободна…
Колчин и так знает, подумал Егор. Только вот Машеньке это не помогло.
…Димка Слон все-таки объявился — это случилось к исходу третьего часа ожидания на промозглом ветру. Егор узнал его сразу: тот выглядел точь-в-точь, как описал посыльный Валерка. Оттопыренные уши, черная «кожа» с рокерскими цепочками и высокие кроссовки. Егор подождал, пока мальчишка распрощается с приятелями и отойдет метров на пятнадцать, и осторожно двинулся следом.
