Клод Изнер - Полночь в Часовом тупике
— Да идите к черту уже, старая ведьма! — воскликнул он, освобождаясь от нее.
Он побежал в сторону дома, отодвинул щеколду, влетел в коридор.
— А где мои три су? — проревела мамаша Фаталитас, долбясь в дверь.
— Получишь на исходе греческих календ, старая Пифия[51]!
Вконец истерзанный, он закинул две картофелины — свой скромный ужин — в кастрюлю с водой. Успокоил себя сигариллой, которую выкурил в проеме двери. Нужно было прийти в себя, переодеться и вернуться в театр. Вечер обещал быть долгим, дел было невпроворот.
Перед тем как лечь спать, Пелажи Фулон поручила Колетт Роман составить список закупок, которые нужно было заказать поставщикам.
— И не забудьте потушить свет, когда будете уходить, газ нынче дорог!
Колетт обожала оставаться в магазине одна. Это напоминало ей детство, старый родительский дом, ангар в глубине сада, возле которого журчал ручей, а мать стирала в нем белье на всю семью. Мыльная пена плыла по воде сероватыми хлопьями. Колетт считала, что они похожи на взбитый яичный мусс. Она придумывала разные истории, воображала себя продавщицей волшебных пирожных, которые помогали в жизни тем, кто был добр к детям бедняков и не жалел для них игрушек. В этот период она мечтала не о кукле, а о деревянном обруче, обтянутом кожей, с бубенчиками по окружности. «Сколько можно ворон ловить? Иди-ка помоги мне развесить простыни!» — ругалась мать. Она бежала ей на помощь и утыкалась лицом в пахнувшее свежестью белье.
Она заметила большой флакон одеколона, понюхала, капнула немного на указательный палец и смочила виски, потом прошлась вдоль полок с проверкой. Хорошо разобрали банки с овощами, она занесла их в список: зеленый горошек, кислая капуста, спаржа, стручковая фасоль. Пять пакетов сахара, соль, какао, тапиока, детское питание, кофе, мед. Банки с клубничным вареньем также пользовались спросом, как и бутылки с фруктовым сиропом. Еще нужно пополнить запасы картошки, морковки и капусты. И еще этот напиток, который ввели в моду англичане, — чай. Только ни в коем случае не покупать сухие листики марки «Ганпаудер», они добавляют туда экскременты тутового шелкопряда!
Она недавно прочла в журнале высказывание Альфонса Карра[52]: «Бакалейщик, который травит клиентов, отделается штрафом, а клиент, который отравит бакалейщика, непременно попадет на гильотину».
Она услышала, как в дверь кто-то поскребся. Тень ангела-хранителя возникла на пороге.
— Входите, только тихо.
Луи Барнав скользнул в магазин. Плащ не спас его от холода, он весь заледенел и держался поближе к печке, к ее живительному огню. Колетт ушла в кладовку, а когда вернулась, сунула ему полотняный мешок.
— Вот ты умница-красавица! Я на голяках, похмелили меня в кредит, но я умираю с голоду.
— Ну, вы могли приберечь ваши денежки на то, чтобы поесть, вместо того, чтобы их пропивать.
— Даже если бы я этого хотел, ничего бы не вышло. Эта дурная привычка пристала ко мне с тех пор, как мои любимые девочки погибли. Хорошо, что не у вас они купили эту проклятую жратву, иначе я бы здесь все разнес! Ох, в желудке только и плещется белое вино, аж кровь свертывается, так хочется пожрать.
— Не орите так! Наверху спит моя хозяйка. Я принесла вам ветчины, две копченые селедки и кусок камамбера.
— От селедок всегда такая жажда!
— Берите, что дают, у мамаши Фулон каждый грамм на учете.
— Ничего, через недельку придется подвести финальную черту в ее приходно-расходной книге, каюк всему настанет. И жизни, и кассовому аппарату! Ну при этом, будь я набобом[53], отпраздновал бы конец света бутылкой шампанского!
— Хватит глупости болтать. Всё, идите уже. Подождите, прежде чем выходить на бульвар, она иногда шпионит в окошко, как-то раз я видела, как она вылила ночную вазу на головы пацанят, играющих в чехарду.
— Вот старая коза… Ух, неудобно в этом признаться, но мне кажется, что я подхватил зверушек, — пробормотал он, почесывая бороду. — У тебя нет какого-нибудь средства, чтобы их вывести?
— О господи, блохи! — взвизгнула она. — Этого еще не хватало! По поводу этих тварей нужно идти к аптекарю. Здесь есть только бычий шампунь «Бобеф», на всякий случай помойте им голову, это средство от насекомых. И не подходите ко мне близко!
Луи Барнав удалился, нагруженный, как мул. Колетт выждала несколько минут, затем закрыла ставни в магазине и исчезла в направлении бульвара Клиши. Внезапно она сделала шаг в сторону. Спрятавшись под тентом мясной лавки, она проводила взглядом Луи Барнава. Улыбка тронула ее губы: она знала, где у него заначка, куда он прячет алкоголь.
Тот, не подозревая, что за ним наблюдают, достал бутылку и отпил большой глоток.
«Свезло мне, что я нашел местечко, где утолить жажду, а то от ее копченых селедок горло живо пересохнет. Там, где я заныкал мои баклажки, ни одна собака их не раскопает».
И он двинулся дальше, напевая «Равашоллу» на мотив «Карманьолы».
Эзеб Турвиль искал свою коробку с сигариллами, когда вдруг услышал тихое похрустывание со стороны кучи гравия в глубине тупика. Растерявшись, он отпрянул назад и стал пристально всматриваться во тьму. Вряд ли дама, которая назначила ему свидание, пришла бы так рано. Он повернул голову в сторону бульвара Рошшуар, где царило бурное веселье, затем подошел к четырехэтажному дому, возле которого мерцал тусклый фонарь. Ему показалось, что кто-то стучит во входную дверь изнутри. Жилец не может выйти из дома?
— Вас заперли? — закричал он, но ответа не последовало.
Тишина начала его пугать, и он протянул руку к засову. Ровно в этот момент стук возобновился, превратился в непрерывный долбеж, который также неожиданно прекратился.
В привратницкой света не было, но в коридоре трепетал свет от слабенькой газовой лампы. Стеклянная дверь, ведущая на лестницу, была приоткрыта. На облупившихся стенах отражался сложный силуэт какой-то конструкции. Эзеб понял, что это тень железной платформы.
В глубине тупика раздался жуткий грохот, сопровождаемый потоком ругательств. Эзеб выскочил из парадного и устремился туда. Человек, большой и неуклюжий, как медведь, сидел на холмике и глядел на осколки разбитого стекла.
— Проклятие! Адский потрох! Полпинты славного напитка, достойного Прусского короля! Все этот проклятый мешок и кретинский бычий шампунь, у меня же не три руки, в конце концов, упустил, вот незадача!
Кода Эзеб подошел поближе к этому странному гражданину, он уже завалился на спину и лежал без движения. От его засаленного плаща поднимался тяжелый дух дешевого пойла. Красная одутловатая физиономия незнакомца тонула во взъерошенной бороде. По всей видимости, он был пьян в стельку.
В порыве гнева Эзеб встряхнул неподвижное тело. Нет, проще полено разбудить. Он обыскал карманы пьянчуги, пальцы нащупали холодный металлический предмет. Нож. Слава богу, закрытый. Не выпуская нож из рук, Эзеб обошел вокруг лежащего тела. Уже почти полночь, это чучело может испортить его свидание! Вообще, не самая лучшая идея позвать его в эту трущобу. Не посмеялась ли над ним очаровательная хромоножка? Эх, ну и не везет ему! Горькая ирония быстро перешла в праведный гнев. Эзеб пнул ногой пьяницу, который только и пробурчал что-то невнятное.
— Ты уберешься, наконец, отсюда, пьяная морда?
Эзеб замолотил кулаками по рукам и могучей груди спящего.
— Чаво? Что ты тут жужжишь, комар?
— Немедленно идите пить ваш алкоголь в другое место! Я жду даму, а вы мне здесь картину портите, — взвился Эзеб и, подхватив пьянчугу под мышки, поволок его и привалил к стенке.
От этих передвижений человек немного пришел в себя. Он посмотрел на Эзеба и прорычал:
— Не вздумай стырить баклажки Барнава, проклятие, это мой винный погреб!
Эзеб предусмотрительно отодвинулся, тип явно впал в ярость. Тут Луи Барнав заметил, что находится у незнакомца в руке.
— Это мое шильце, ей-богу! Ты спер мое шило, земляной червь! А ну верни!
Грозно сдвинув брови, старикан стал медленно подниматься, тыча в Эзеба обвиняющим перстом. Тот, не на шутку перепугавшись, отдал нож. Уходя, Барнав вцепился ему в запястье.
— Что, я здесь вид порчу, да? Ну и пейзажик, скажу я вам! Руины, кишащие крысами, и на это скоро станет похож весь ваш проклятущий Париж, и вся Франция, и весь мир в придачу! Но внутри, в глубине, под оболочкой мира, если ты понимаешь, о чем я, все уже прогнило насквозь! И твоя потаскушка тоже прогнила!
— Это не… Это девушка из хорошей семьи.
Луи Барнав смачно харкнул на ботинки Эзеба.
— Угу, а я Римский папа. Подвиньтесь, мсье, я освобождаю вас от своего не самого блестящего общества. И кстати, я грамотный человек, книги разные читал! И я не презираю несчастных, раздавленных безжалостным колесом Фортуны!
