Борис Акунин - Особые поручения: Декоратор
Сидящий прослезился, хотел продолжить, но только махнул рукой и более уже не говорил ни слова. Грудь его часто вздымалась, глаза восторженно смотрели куда-то вверх.
– Тебе достаточно? – спросил Фандорин. – Ты признаешь его виновным?
– Да, – прошептала Ангелина и перекрестилась. – Он виновен во всех этих злодействах.
– Ты сама видишь, ему нельзя жить. Он несет смерть и горе. Его нужно уничтожить.
Ангелина встрепенулась:
– Нет, Эраст Петрович. Он безумный. Его нужно лечить. Не знаю, получится ли, но нужно попробовать.
– Нет, он не безумный, – убежденно ответил на это Эраст Петрович. – Он хитер, расчетлив, обладает железной волей и завидной предприимчивостью. Перед тобой не сумасшедший, а урод. Есть такие, кто рождается с горбом или с заячьей губой. Но есть и другие, уродство которых невооруженным взглядом незаметно. Подобное уродство страшнее всего. Он только по видимости человек, а на самом деле в нем нет главного человечьего отличья. Нет той невидимой струны, которая живет и звучит в душе самого закоренелого злодея. Пусть слабо, пусть едва слышно, но она звенит, подает голос, и по ней человек в глубине души знает, хорошо он поступил или дурно. Всегда знает, даже если ни разу в жизни этой струны не послушался. Ты знаешь поступки Соцкого, ты слышала его слова, ты видишь, каков он. Он даже не догадывается про струну, его деяния подчинены совсем иному голосу. В старину сказали бы, что он – слуга Диавола. Я скажу проще: нелюдь. Он ни в чем не раскаивается. И обычными средствами его не остановить. На эшафот он не попадет, а стенам сумасшедшего дома его не удержать. Всё начнется сызнова.
– Эраст Петрович, вы же давеча сказали, что его англичане затребуют, – жалобно воскликнула Ангелина, словно хватаясь за последнюю соломинку. – Пусть они его убьют, но только не ты, Эраст. Только не ты!
Фандорин покачал головой:
– Процесс выдачи долог. Он сбежит – из тюрьмы, с этапа, с поезда, с корабля. Я не могу рисковать.
– Ты не веришь Богу, – поникнув, грустно молвила она. – Бог знает, как и когда положить конец злодейству.
– Я не знаю про Бога. И безучастным наблюдателем быть не могу. По-моему, хуже этого греха ничего нет. Всё, Ангелина, всё.
Эраст Петрович обратился к Масе по-японски:
– Веди его во двор.
– Господин, вы никогда еще не убивали безоружного, – встревоженно ответил слуга на том же языке. – Вам потом будет плохо. И госпожа рассердится. Я сделаю это сам.
– Это ничего не изменит. А что безоружный, не имеет значения. Устраивать поединок было бы ханжеством. Я с одинаковой легкостью убью его хоть с оружием, хоть без. Обойдемся без дешевой театральности.
Когда Маса и Фандорин, взяв осужденного за локти, повели его к выходу, Ангелина крикнула:
– Эраст, ради меня, ради нас с тобой!
Плечи коллежского советника дрогнули, но он не обернулся.
Зато оглянулся Декоратор и с улыбкой сказал:
– Сударыня, вы сама красота. Но, уверяю вас, что на столе, в окружении фарфоровых тарелок, вы были бы еще прекрасней.
Ангелина зажмурилась и закрыла ладонями уши, но все равно услышала, как во дворе ударил выстрел – сухой, короткий, почти неразличимый средь грохота ракет и шутих, взлетавших в звездное небо.
Эраст Петрович вернулся один. Встал у порога, вытер покрытый испариной лоб. Сказал, клацая зубами:
– Знаешь, что он прошептал? «Господи, какое счастье».
Долго так и было: Ангелина сидела с закрытыми глазами, из-под ресниц текли слезы, а Фандорин стоял, не решаясь войти.
Наконец она встала. Подошла к нему, обняла, несколько раз страстно поцеловала – в лоб, в глаза, в губы.
– Ухожу я, Эраст Петрович. Не поминайте злом.
– Ангелина… – Лицо коллежского советника, и без того бледное, посерело. – Неужто из-за этого упыря, выродка…
– Мешаю я вам, с пути сбиваю, – перебила она, не слушая. – Сестры меня давно зовут, в Борисоглебскую обитель. И с самого начала так следовало, как батюшки не стало. Да ослабела я с вами, праздника возжелала. Вот и кончился он, праздник. На то и праздник, чтоб недолго. Издали буду за вами смотреть. И Бога за вас молить. Делайте, как вам душа подсказывает, а коли что не так – ничего, я отмолю.
– Нельзя тебе в м-монастырь. – Фандорин заговорил быстро, сбивчиво. – Ты не такая, как они, ты живая, г-горячая. Не выдержишь ты. И я без т-тебя не смогу.
– Вы сможете, вы сильный. Трудно вам со мной. Без меня легче будет… А что я живая да горячая, так и сестры такие же. Богу холодные не нужны. Прощайте, прощайте. Давно я знала – нельзя нам.
Эраст Петрович потерянно молчал, чувствуя, что нет таких доводов, которые заставят ее переменить решение. И Ангелина молчала, осторожно гладила его по щеке, по седому виску.
Из ночи, с темных улиц, не в лад прощанию, накатывал ликующий, неумолчный звон пасхальных колоколов.
– Ничего, Эраст Петрович, – сказала Ангелина. – Ничего. Христос воскресе.
Примечания
1
Что за созданье человек! Сколь благороден рассудком! Сколь безграничен в дарованьях! Сколь выразителен и дивен в форме и движеньях! В деяньях сколь подобен ангелу, а в разуменьи Всевышнему! Краса творенья! Всего живущего высочайший образец! И все же что за дело мне до этой квинтэссенции праха? (англ.)
2
импровизированный (фр.)
3
прятки (англ.)
4
Я прячусь и я ищу (англ.)
5
сувениры (англ.)
6
Прятки (англ.)
7
Сильный ход (фр.)
8
Боже Мой! Боже Мой! Для чего ты Меня оставил? (древнеевр.)
