А. Веста - Оракул
Удивляясь тишине, Женька подхватила с травы выбитый взрывом автомат. Несколько солдат в серой полевой форме беззвучно бежали по саду, беззвучное пламя вспыхивало и гасло в их руках. Отвечая короткими очередями, Женька уводила их к Эльбе, к полыхающему маковому полю.
Отбросив пустой автомат, она остановилась на краю прошлогодней пашни. Одним рывком сорвала рубаху, поднесла к лицу и прощально вдохнула родной запах и, больше не прячась, ступила на маковое поле. Ошалевшие немцы перестали стрелять. Подставив грудь шалому ветру она шла по алому колышащемуся морю, к синей, мягко струящейся под ветром реке.
Широкой крестьянской стопой Женька трогала сырую взрытую ливнями землю и древнее крестьянское чутье, безмолвный уговор с Матерью Сырой Землей уводили ее от зарытых мин. На середине поля она оглянулась. Махая руками и беззвучно разевая рты, за ней бежали несколько фрицев. Бесшумно вспыхивали и разливались под их ногами магниевые вспышки мин.
Поздно поняв, куда их заманили, немцы повернули обратно к замку, но не попали в свои следы, и кое-кто подорвался уже на окраине поля.
Двое или трое автоматчиков пытались перехватить ее со стороны аэродрома, но, едва ступив на лживое, огнедышащее поле, исчезли в струях порохового дыма.
– За меня живи, Тошенька, за меня живи! – шептала она и не слышала своего голоса.
Маковое поле осталось далеко позади. Женька остановилась на берегу Эльбы. Широкая, сильная река искрилась солнечной чешуей и лизала Женькины ноги студеным языком. Не чуя майского холода, Женька медленно вошла в воду и, не торопясь, омыла пороховую копоть. Из вербных зарослей к ней вышел высокий белый олень с длинным рогом посреди лба. Шкура его золотилась от пыльцы, а прямой рог, похожий на копье, был не опасен. Женька рассеянно гладила его кудрявый лоб и доверчиво смотрела в лиловые, совсем человечьи глаза, словно ее простая душа навсегда утратила память страха, боли и удивления.
Она так до конца и не поверила в гибель Харитона. В маленькой смоленской деревеньке, куда Женька вернулась после Победы, ее считали помешанной. Бывало среди дня, бросив голодную скотину и все насущные заботы, она часами стояла у ворот, держась ладонями за штакетины, и до слез вглядывалась в пустую полевую дорогу. Остатки сгоревшего и взорванного во время боя мезонина, где принял смерть Харитон Славороссов, разобрали только к следующей весне, когда Женька уже качала на руках новорожденного сына. Вместо награды за танковый рейд она попросила фамилию Харитона, и ее рапорт был подписан.
Глава 16
Милость доктора Гийо
На немом языке задают мне вопрос палачи…
С. ЯшинМай 1945 г.
Вопреки первоначальному плану раздела Германии, замок Альтайн оказался на пограничной территории между войсками 2-го Белорусского фронта и 7-ой американской армией генерала Петчица. По соглашению, готовящемуся в верхах, по послевоенному разделу Германии земли Магдебургского княжества переходили под протекторат Америки, но в нарушение всех договоров, замок Альтайн тайно готовили к взрыву.
Ксаверий две недели не покидал биосферы, готовя чертежи и документы для ее эвакуации. Все это время он не видел Элизу. Вскоре техническая и научная документация, больше похожая на книги по волшебству, была отправлена в Москву. В тот же день Гурехина перевели под домашний арест в одну из комнат второго этажа. Левое крыло замка, где прежде была комната Элизы, завалили взрывчаткой. Ксаверий не отходил от окна, надеясь хоть мельком увидеть ее. Перед самым взрывом к замку подогнали пыльную полуторку с прострелянным дощатым кузовом. Двое солдат выпрыгнули из кузова и зашагали к левому крылу замка. Через минуту из дверей пристройки вывели Элизу. В первую минуту он не узнал ее, исхудавшую, коротко остриженную, одетую в грубую солдатскую шинель, но девушка остановилась и обвела окна замка запавшими глазами.
– Элиза! – крикнул Ксаверий и ударил кулаком о раму, но она не услышала и продолжала с тревогой вглядываться в уцелевшие стекла.
Конвоир толкнул ее в плечо дулом, и она покорно побрела через перекопанный саперами двор.
Ксаверий рывком высадил раму и перемахнул через подоконник. Внутренний двор замка был изрыт траншеями, повсюду торчали провода и валялись пустые ящики из-под взрывчатки.
– Назад, назад! – взревел за спиной старшина саперной роты.
Прихрамывая, он добежал до пыхтящей полуторки и догнал Элизу уже у дверей машины.
– Эй, не напирай! – прикладом отодвинул Гурехина молодой боец.
– Да пусть простится, – добродушно прогудел другой.
Под взглядами часовых они обнялись да так и застыли, не в силах разжать руки.
– Пора, гражданочка, – поторопил конвоир, и лишь в последнюю минуту Элиза, вдруг вспомнив о чем-то, сказала по-немецки:
– Ксаверий, поверни время вспять! Отец Времен полдничает ночью!!! В полдень его копье смотрит на север…
Ксаверий проследил ее взгляд. Элиза смотрела на мраморные солнечные часы, они одиноко стояли на травяном островке среди траншей и гор рыжей глины.
– Отец просил следить за часами: Луна и Солнце, Звезда и Крест! – добавила Элиза и попыталась улыбнуться.
Ксаверий молча кивнул и помог ей забраться в кузов. Пыхтя и погромыхивая, грузовик исчез за поворотом.
– Гурехин, а ну-ка, быстро назад! – скомандовал подбежавший охранник и посмотрел на часы. – Вот черт! Скорее в укрытие, сейчас рванет, – прокричал он и, не дожидаясь Ксаверия, бросился к укрытию.
Ксаверий огляделся по сторонам, слушая странный гул внутри замершего тела. У него была ровно минута, чтобы выполнить наказ Элизы. Прыгая через траншеи и путаясь в проводах, он подбежал к солнечным часам, ощупал изувеченный выстрелами постамент и с силой повернул мраморную стрелку с золоченым копьем. Постамент отъехал в сторону. В открывшейся нише лежал старинный кожаный чемодан с коваными серебряными уголками.
Ксаверий вытащил его на поверхность и осмотрелся, привычно выискивая соглядатаев, но никого рядом не было.
Башни замка напряглись и на миг стали воздушными и прозрачными, как замок Фата Морганы, в следующую секунду они взметнулись на несколько метров и тут же с ревом обрушились вниз. Вдоль стен катились взрывы.
Ксаверий бежал от шквального огня, путаясь в проводах и обрывая разноцветные силки. Ударная волна догнала его и сбила с ног, но он успел грудью и животом прикрыть чемодан. Сверху падали камни и обломки кирпичей, с ревом осыпалась горячая земля, но, едва стихла первая очередь взрывов, он вскочил и, уже не прячась, побежал через изувеченный сад, в укромную ложбину позади замка. Вслед ему неслись вопли охраны. Но бежать за ним под взрывы никто не решился…
Его взяли часа через два на берегу Эльбы. Гурехин даже не пытался перейти пограничную реку и сдаться американцам. Ласково воркуя и напевая вполголоса, он водил руками в воздухе, словно гладил голову и спину оленя или лошади. Он даже целовал «зверя» в невидимую морду, но рядом с ним было пусто.
11 мая из берлинской каторжной тюрьмы Плетцензее в штаб разведотдела привезли гильотину. Этот исторический экспонат судебного гуманизма периодически использовался для особо значимых казней. Раритет предназначался в подарок Вышинскому: Генеральный Прокурор СССР со дня на день должен был прибыть в Берлин, чтобы участвовать в судебном преследовании главарей Третьего Рейха.
В творение доктора Гийо Нихиль влюбился с первого взгляда. Зловещая механика завораживала его, как иных завораживают красивые женщины, а других – снега Килиманджаро. Он любовно гладил стальной спусковой рычаг, щупал фиксатор, крутил вороток подъемного механизма и опасливо посматривал на «барашка» – сияющее лезвие, сделанное из лучшей крупповской стали. Оно было черное от закала, и только наискось заточенный срез блестел серебром. Этот гигантский нож весом в полцентнера перерубал железный прут толщиной с палец и оставлял ровный, словно масляный след на костях. Чудная, чудная машинка! По странной прихоти палачей она звалась «Дева».
По личному убеждению Нихиля, отсечение головы было не столько ритуальным, сколько магическим актом лишения силы, и Нихиль охотно пошел бы на выучку к «краснорубашечной» братии. Обезглавленные враги умирали по-настоящему, и уже не могли после смерти мстить своим обидчикам. Средневековый обычай предписывал палачу высоко поднять голову казненного над толпой. Отсеченная голова еще секунд десять могла видеть и даже шептать остатками связок и трахей. Созерцание посмертного глумления лишало казненного всех иллюзий.
Железную «Деву» установили в лаборатории военного госпиталя, размещавшегося под одной крышей со штабом 5-ой армии. В тот день в штаб прислали фотографа из фронтовой многотиражки, и Нихиль заполучил жизнерадостного земляка, чтобы сфотографироваться рядом с гильотиной. Стоя рядом с раритетом, Нихиль молодцевато поправил портупею, зализал рыжеватый пушок на ранней плеши и накрыл ее фуражкой. Это фото Нихиль собирался переслать в Одессу. Кто бы мог подумать, там, на Каштановой аллее и Пересыпи, что маленький веснушчатый паренек, едва осиливший два класса хедера, так далеко рванет!
