Валерия Вербинина - Чародейка из страны бурь
– Всего доброго, мадемуазель.
– И вам того же, – буркнула мадемуазель, удаляясь прочь.
Если бы в это мгновение кто-нибудь открыл Морену, что сюжет, который он так долго и тщетно искал, только что вышел за дверь и сюжетом этим был не кто иной, как переодетый в женское платье Фредерик Варен, отправлявший телеграммы о разбитом фарфоре, телеграфист, наверное, даже не поверил бы в то, что нечто подобное в принципе возможно. Так или иначе, вопрос, насколько знание истинных обстоятельств помогло бы Морену написать роман, все равно остается открытым.
А Фредерик, сутулясь, чтобы сделать менее заметным свой высокий рост, прошел мимо наклеенного на стене объявления о своем розыске, покосился на стража порядка, который проверял документы у какого-то студента, и присоединился к Рене, которая сидела в зале ожидания, время от времени нюхая нашатырь, чтобы не упасть в обморок. Она подкрасила щеки, чтобы ее бледность не привлекала к себе внимания, но Фредерик был не из тех, кого можно обмануть гримом, и он сразу же понял, что ей стало хуже.
– Как только сядем в поезд, я сменю повязку, – шепнул он.
Им предстоял долгий путь в восточном направлении, через Ренн и Ле-Ман, и Фредерик был рад, что им удалось обойтись без заезда в Кемпер – он боялся, что у него сдадут нервы, если он снова увидит этот город.
Пока они ехали, пока пересаживались на другие поезда, пока Фредерик менял своей спутнице повязки, ходил за водой и хмуро огрызался на любые попытки горничных других попутчиц в вагоне наладить с ним контакт, дорога представлялась ему чем-то вроде мучительного испытания, через которое надо было пройти любой ценой. Больше всего он опасался, что у Рене не хватит сил добраться до Парижа, но она держалась и иногда даже позволяла себе пошутить, чтобы разрядить обстановку.
В Ле-Мане они наконец пересели на поезд до столицы, и когда перрон с провожающими медленно начал уплывать назад, Фредерик почувствовал некоторое облегчение. Чем дальше они удалялись от Бретани, тем меньше его искали на вокзалах, а в Ле-Мане так вообще никто ни на кого не обращает внимания.
– В Париже нас кто-нибудь встретит? – спросил Фредерик, просто чтобы услышать голос Рене.
– Нет, они же не знают, когда я приеду. – Она шевельнула раненой рукой и поморщилась.
– И что мы будем делать?
– Отправимся на Анжуйскую улицу.
– Вы там живете?
– Нет, но это надежный дом.
Не удержавшись, Фредерик быстро спросил:
– Скажите, а что случилось в Гамбурге?
Глаза Рене вспыхнули.
– Простите?
– Тот человек… Мэтр… сказал, что ему хотят отомстить за то, что произошло в Гамбурге. Что он имел в виду?
– Значит, он и это понял? – Рене усмехнулась. – В Гамбурге по его приказу убили наших людей – хороших людей. Впрочем, это долгая история… Снимите-ка перчатки и покажите мне ваши руки.
Фредерик повиновался, и теперь, когда он снял перчатки, стало видно, что ладони у него стерты в кровь.
Эта ночь еще долго будет являться ему в кошмарах – после того как он погрузил в лодку чемоданы, помог Рене забраться туда, а затем, спохватившись, принес из дома фонарь, дождь полил с удвоенной силой.
– Может быть, останемся здесь и переждем? – крикнул Фредерик. Вой ветра заглушал его слова и относил их в сторону.
– Нет. – Рене покачала головой. – Непогода поможет нам скрыться незамеченными. Видите вон там огонь? Это действующий маяк на берегу. Примерно туда мы и должны причалить.
Они поплыли – по бушующим водам, сквозь бурю и мрак; и чем дальше они уплывали от острова Дьявола, тем яростнее бесновался шторм, как будто наказывая их за то, что они решили сбежать. Свет маяка едва пробивался сквозь пелену дождя. Фредерик не сразу заметил, что сильное подводное течение, о котором он не имел представления, относит их в океан, и ему приходилось грести изо всех сил, чтобы противостоять волнам.
– Может быть, вернемся? – крикнул он, не выдержав.
– Нет!
В этом коротком возгласе скрывалась такая воля, такое упорство, что Фредерик странным образом взбодрился. На ладонях у него вспухли волдыри, струи дождя хлестали по лицу, волны и ветер раскачивали лодку, словно она была игрушкой, которую они в любое мгновение могли метнуть в бездну небытия. Фонарь, горевший на носу, затрепетал и потух. В какой-то момент Фредерик почти утратил надежду на то, что они доберутся до берега, но тут дождь ослабел, а через несколько минут сквозь разрывы туч показалась луна. Посверкивая недобро и желто сквозь дымку, она осветила черные скалы, черную воду и двух человек в лодке, едва избежавших гибели.
– Плывите вдоль берега, – распорядилась Рене. – Посмотрим, куда удобнее причалить.
Она завозилась с фонарем и зажгла его. Трепещущие блики легли на воду, осветили лицо Рене, светлые пряди, выбившиеся из прически, и Фредерик внезапно подумал, что все это могло бы стать хорошим сюжетом для картины. «Двое в лодке, скалы, ночь… Боже мой, неужели я когда-нибудь снова смогу рисовать?»
– Нас отнесло слишком далеко от маяка, – сказал он вслух.
– В нашем положении это, пожалуй, не так уж плохо, – заметила его собеседница. – Найдем какое-нибудь укрытие, вы переоденетесь, как мы договорились, и отправимся в деревню, а оттуда – на ближайший вокзал.
Лодка ткнулась носом в берег, и Фредерик помог спутнице выйти, а затем вытащил вещи.
– Столкните лодку в воду, не стоит оставлять следы, – распорядилась Рене. Прислушавшись, она сделала несколько шагов по берегу и подняла фонарь повыше. – Однако… что ночью на берегу делает лошадь без хозяина?
Фредерик насторожился. Подойдя ближе, он увидел, что лошадь запряжена в двуколку. Завидев людей, лошадь зафыркала и замотала головой.
– Вы кого-нибудь еще видите? – спросила Рене.
– Нет.
– У меня такое впечатление, что лошадь находится здесь несколько часов, – заметила молодая женщина. – Странно, что хозяин до сих пор не вернулся. Куда он мог деться? Никакого жилья поблизости я не вижу…
– Может, он пошел бродить по скалам и свалился в воду? – предположил Фредерик. – Во всяком случае, теперь у нас есть на чем ехать. Мы можем сразу же отправиться на вокзал и не останавливаться в деревне.
– Главное, чтобы нас не задержали за кражу чужого имущества, – сказала Рене.
Но их никто не задержал. Рене с переодевшимся в горничную Фредериком добрались до вокзала, взяли билеты на первый же поезд, отправили телеграмму и отбыли в Париж.
Дом на Анжуйской улице озадачил Фредерика сразу двумя вещами: во‑первых, парадная дверь была закрыта и входить надо было с черного хода, и, во‑вторых, хотя черный ход тоже был заперт, Рене велела спутнику пошарить в нише за небольшой статуей, и там волшебным образом нашелся ключ.
– А как же слуги? – не удержался Фредерик.
Ему казалось, что хоть особняк и был небольшим, в нем обязательно должны находиться несколько слуг.
– Здесь никто не живет, это временное пристанище, – загадочно ответила Рене. – Ключ мне оставил человек, который получил телеграмму.
В доме действительно не оказалось ни единой живой души, зато в гостиной стоял телефон, а в соседней комнате обнаружились шкафы, набитые самой различной одеждой. Во всех комнатах тяжелые шторы были опущены до самого пола, и хотя уже был день, Рене запретила их поднимать и велела зажечь в камине огонь.
– Можете переодеться, – сказала она, когда огонь в очаге наконец разгорелся, наполняя комнату теплом. – Когда в дверь коротко позвонят три раза, вы ее откроете. Во всех остальных случаях дверь открывать нельзя.
Дивясь все больше и больше, Фредерик удалился в свободную комнату, быстро переоделся и смыл грим. Когда он вернулся, Рене как раз закончила разговаривать по телефону.
– Простите, – произнес Фредерик, нервничая, – но вы… э… революционерка?
– С чего вы взяли? – изумилась Рене.
– Ночью, когда мы ехали в поезде… – Фредерик запнулся. – Вы задремали, и я слышал, как во сне вы произнесли несколько слов по-русски.
– А почему вы думаете, что это был русский язык? – с любопытством спросила его собеседница.
– Ну, я встречал разных художников… И из России тоже.
Рене усмехнулась.
– Нет, я не революционерка, – сказала она серьезно, – а скорее уж наоборот. – Она прислушалась. – Экипаж остановился на улице… Наверное, сейчас позвонят в дверь.
Фредерик поспешил к выходу и, насчитав три коротких звонка, открыл дверь. На пороге обнаружился благообразный господин с седой бородкой и кожаным чемоданчиком в руке. По специфическому запаху, исходившему от господина, и вообще по его внешнему виду Фредерик безошибочно признал в нем доктора.
– Госпожа баронесса здесь, я полагаю? – заметил старик, скользнув взглядом по лицу юноши, и вошел в дом.
