Зверь - Мола Кармен
— Да, поэтому-то я и пришел. Думаю, теперь мы знаем, кто убийца.
— Прекрасно…
— Подозреваемый мертв и больше не сможет совершить такого ни с одной девочкой. У него в кармане мы нашли вот это.
Доктор с любопытством рассматривал пузырек, который протянул ему Диего.
— Кровь?
— Мне тоже так кажется. Но я не знаю, человеческая ли она. Можно проверить?
— Не знаю. Последние исследования в этой области я не читал. Придется у кого-то выяснять. Но, честно говоря, когда я заканчиваю работу в больнице, единственное, чего мне хочется, — это отдохнуть, а не рыться в медицинских книгах.
Диего достал из кармана второй пузырек. Он ждал подобного ответа, но надеялся все же уговорить врача.
— Этот тоже с кровью, возможно человеческой, и нашли мы его в доме падре Игнасио Гарсиа.
— Теолога? Я читал, что он недавно умер.
— Берта, та девочка, из горла которой вы достали эмблему, однажды пела у него в квартире. На следующий день она попала в лапы Зверя.
— Вы ведь не хотите сказать, что к этому преступлению может иметь отношение известный теолог и светило в области ботаники?!
— Я хочу докопаться до истины. Вы помните, в каком виде мы нашли девочку? Обезглавленную, четвертованную… Мне тоже хотелось бы отдохнуть, но я не смогу спокойно спать, пока не разберусь со всем этим.
— Вы шантажист. Оставьте свои пузырьки, я посмотрю, что можно сделать.
Он убрал пузырьки в шкаф, и тут вбежала запыхавшаяся монахиня:
— Доктор Альбан, мы не знаем, что делать! К нам десятками поступают раненые… Как будто в Мадриде произошло какое-то побоище…
Доктор Альбан побежал к двери, Диего последовал за ним. Возможно, он сможет что-то узнать для газетной хроники.
У входа в больницу и в обычное время царил хаос, а сейчас здесь было преддверие ада. Беготня, крики, стоны… Некоторых раненых оставляли прямо в вестибюле: ножевые ранения, травмы, огнестрельные раны… Доктор Альбан бросился к монаху, лежавшему на полу, опустился возле него на корточки, но тут же снова встал:
— Уберите. Приносите сюда только тех, кому еще можно помочь.
Диего отошел в сторону и заговорил с одним из санитаров.
— Люди обезумели, нападают на монастыри… — рассказывал тот. — Беспорядки по всему городу, но хуже всего дела обстоят в Соборе Святого Франциска Великого. Там несколько монахов держат оборону, идет настоящий бой.
Добравшись до площади Себада, Диего увидел напротив больницы «Латина» группу людей — они обступили мальчишку лет пятнадцати, толкали его и били. Кто-то попал ему кулаком в живот, тот согнулся пополам, упал на колени. Теперь он был совершенно беззащитен и не мог уворачиваться от пинков. Диего крикнул:
— Что вы делаете?! Оставьте его в покое!
— Позволить им и дальше нас убивать? Мы сами видели, как он бросил в воду яд! Порошок, который ему дали монахи!
— Воду никто не отравляет!
Но все было бесполезно. В городе воцарилось безумие.
Диего пошел прочь, иначе избили бы и его. Люди были обозлены на духовенство и беспризорников, но их ярость в любой момент могла обернуться и против тех, кто не поддерживал бесчинства на улицах.
Мимо прошло человек сорок, выкрикивавших оскорбления в адрес духовенства и вырядившихся в церковное облачение, украденное из доминиканского монастыря Святого Фомы на улице Аточа. Вскоре стало известно, что толпа убила там семерых монахов. Еще семнадцать человек погибли в Имперской школе Сан-Исидро: пять пресвитеров, девять учителей и три монаха… Жутковато приплясывая, участники процессии приближались к месту самых страшных разрушений — к Собору Святого Франциска Великого.
29
____
Под монументальным куполом собора, рельефной лепниной, под алтарной сенью, витражами и позолотой церковных сводов подходила к концу страшная расправа. Мраморный пол ротонды был залит кровью. В боковом нефе пылали церковные скамьи. Под суровыми взглядами святых храм постепенно наполнялся смрадом гари и смерти. Несколько оставшихся в живых францисканцев уже смирились со своей участью. Монашек лет двадцати стоял на коленях у исповедальни, моля о милосердии. Он обращался к Всевышнему. Но вот кто-то ударил его кочергой по лицу и продолжал избивать распростертое тело с таким исступлением, словно не мог остановиться.
— Хватайте их, не верьте смиренному виду! Они нас убивают…
Глаза бородача горели злобой и ненавистью. Этот лысеющий человек в синей блузе, пропитанной кровью монахов, был совсем невзрачным. Если бы Лусия не видела собственными глазами, как толпа подчиняется его приказам, ей бы и в голову не пришло, что такой может стать главарем, увлечь за собой людей.
Но куда же все-таки подевался прелат с золотым перстнем?
Внимание девочки привлекли крики. Словно пчелиный рой, спешащий на помощь матке, погромщики устремились в боковой неф, который вел в часовню Кристо-де-лос-Долорес третьего ордена Святого Франциска. Вооруженный дубиной монах здесь в одиночку бился с целой толпой нищих. Это был крепкий человек с бритой головой, в рясе из грубого коричневого полотна, подпоясанной толстой веревкой; плащ, или наплечник, если на нем и был раньше, потерялся во время боя. Монах явно не собирался дешево продавать свою жизнь. Удары дубины обрушивались на любого, кто пытался переступить порог часовни, и впервые храм обагрила кровь не только монахов, но и налетчиков. Несколько братьев-францисканцев укрылись за спиной этого монаха, способного, судя по всему, без посторонней помощи сдерживать атаку десятков мужчин и женщин.
Среди монахов, уповавших на защиту смельчака, Лусия заметила и убежавшего с перстнем прелата — он притаился за спиной неутомимого бойца, без устали молотившего противников дубиной. Как же ей до него добраться? Впервые Лусия почувствовала себя частью ворвавшейся в церковь толпы. Ей хотелось, чтобы нападавшие смели монаха, со звериной яростью защищавшего прелата. Ей необходимо было пробиться к владельцу перстня.
Бородач с лихорадочно горящими глазами приблизился к входу в часовню. Он был вооружен ножом — тем самым, которым убил Элоя, — и расталкивал толпу, чтобы сразиться с монахом. Но францисканец, заметив блеснувшую сталь и не прекращая сдерживать атакующих дубиной, левой рукой, словно тисками, схватил бородача за шею. Его узловатые пальцы впились зачинщику погрома в горло, и тот начал бледнеть. Однако прежде, чем потерять сознание, он все-таки успел воткнуть нож монаху в живот. Проворачивая его в ране, он попытался заставить врага согнуться, но монах, вскрикнув от боли, резко швырнул убийцу на железную ограду, установленную вокруг образа Непорочного зачатия. Образ с грохотом рухнул на пол, а посиневший бородач захлебывался рвотой, пытаясь сделать вдох.
— Убирайтесь! Вон отсюда!
Монах вытащил из раны нож и теперь использовал его против тех, кто рвался в часовню. Все понимали, что долго ему не продержаться. Те, кто прятался за его спиной, поспешили убежать через часовню. Выпад — и монах отомстил за свою рану: череп его обидчика, так и не успевшего прийти в себя, раскололся надвое.
— Брат Браулио! Уходите!
Лусия смотрела, как прелат исчезает в глубине часовни. Фиолетовый пояс исчез в темноте. Она увидела его ледяные голубые глаза, капли пота, жемчужинами блестевшие в щетине на его щеках, услышала тяжелое дыхание загнанного зверя. Но снова упустила этого человека. Единственного, кто мог бы объяснить, почему великан так яростно охотился за украденным ею перстнем. Как ей теперь найти Клару?
Брат Браулио не собирался отступать. Он явно решил биться, пока в нем теплится жизнь. Он защищал уцелевшие сокровища, а может быть, и свою веру. В промокшем от крови одеянии он сбивал с ног тех, кто хотел уничтожить «Непорочное зачатие».
Попятившись, Лусия налетела на труп бородача с расколотой головой. В этот момент в собор ворвалась новая толпа людей, вооруженных лопатами, мотыгами и палками — всем, что только можно использовать как оружие; многие из них вырядились монахами. Беспорядкам и насилию не было видно конца.
