Убийство на Аппиевой дороге (ЛП) - Сейлор Стивен

- Да будет тебе ходить вокруг да около, Цицерон. Ясно же, что Гордиан хочет навести справки об Антонии. Я, правда, представления не имею, для чего ему это понадобилось; но не вижу причин темнить. Гордиан твой гость, он делит с тобой трапезу; так почему бы и не рассказать ему всё, что его интересует? В конце концов, нам, возможно, когда-нибудь понадобится от него ответная любезность.

Мгновение Цицерон, казалось, колебался, а затем развёл ладони – дескать, будь по-твоему.

- Ладно. Гордиан, что ты знаешь о Марке Антонии?

- Почти ничего. Только то, что он один из ближайших помощников Цезаря и недавно вернулся из Галлии добиваться магистратуры.

- Должности квестора, - уточнил Целий. – И наверняка пройдёт – пусть только состоятся выборы.

- И какую же политику он намерен проводить?

- Само собой, он во всём поддерживает Цезаря, - отвечал Цицерон. – Помимо этого, его единственная политическая программа – делать карьеру.

- Прямо скажем, он такой один, - пошутил я. Цицерон и Целий даже не улыбнулись. Тирон нахмурился, оскорбившись за своего бывшего господина. Эко, сохраняя бесстрастное выражение, едва заметно покачал головой, видимо, удивляясь моей непочтительности.

- Я слышал, в армии его любят, - сказал я. – По крайней мере, так рассказывал мой сын Метон.

- Да, он популярен. Умеет найти общий язык со всеми, - заметил Цицерон без особого одобрения. – Главным образом тем, что несмотря на знатное происхождение, не гнушается принимать участие в попойках и кутежах простых воинов. Он с детства был такой. Мальчишкой водился с рабами своей матери и с вольноотпущенниками. Всегда любил возиться в грязи. Был привержен к простым, грубым развлечениям. Правда, надо сказать, обстоятельства поначалу не слишком ему благоприятствовали.

- А можно подробнее?

- Хорошо. Только начинать придётся с его деда. – Ну, ещё бы, подумал я; не бывает так, чтобы рассказ о карьере римлянина знатного происхождения начался просто с его появления на свет. – Во времена моей юности он был весьма заметной фигурой. Я хорошо знал его – он был один из моих учителей риторики и, пожалуй, лучший оратор своего времени. Речи его были великолепны. Разили, как гром. Правда, он никогда не публиковал их. Говорил, что это глупо, ибо даёт противникам возможность уличить тебя в том, что ты изменил своим взглядам. – Цицерон, всегда заботившийся, чтобы его речи были опубликованы, издал печальный смешок.

- А не было какого-то скандала, связанного весталкой? – спросил Целий.

- Тебе непременно нужен скандал?

- Да! А если скандала нет, я его выдумаю!

- Что ж, ты прав. В своё время против Марка Антония Оратора действительно выдвигали обвинение в изнасиловании весталки, но на суде был он полностью оправдан и сделал впоследствии блестящую карьеру, став консулом, затем цензором, а затем будучи избранным в коллегию авгуров. Он одним из первых выступил в поход против сицилийских пиратов. Разбил их наголову и получил триумф. Сенат разрешил ему украсить Ростру носами захваченных кораблей и даже принял постановление о том, чтобы воздвигнуть ему статую на Форуме.

- Статую? – переспросил Эко. – Никогда не видел на Форуме такой статуи.

- Это потому, что её потом убрали – после того, как его казнили. Это было во время гражданской войны. Я до сих пор помню его голову на пике на Форуме – она потом долго снилась мне в кошмарах. Увидеть голову своего учителя, насаженную на пику… Увы, даже самому мудрому политику случается ошибиться; а в те времена любая ошибка могла стать роковой.

- Почти как сейчас, - тихонько сказал Целий.

Я заметил, как Эко отложил кусок курятины.

- Как бы то ни было, - продолжил Цицерон, - дед Марка Антония сделал блестящую карьеру, даже если она и закончилась так бесславно. Марк Антоний никогда его не видел деда – тот был казнён ещё до его рождения.

С отцом Марка Антония совсем другая история. То был красавец, щедрый к друзьям, любимец в своём кругу – и при этом совершенно никудышный полководец. Как и его отец, он выступил в поход против сицилийских пиратов, получив империй от сената. Собрал огромные средства, снарядил сильный флот – и растерял его в стычках по всему морю от Испании до Крита. Когда же он заключил с пиратами унизительный для Рима мир, это стало последней каплей. Сенат объявил переговоры недействительными. Отец Антония умер на Крите – говорят, сраженный стыдом. Антонию тогда было – сколько, Целий? То ли одиннадцать, то ли двенадцать.

- Что было дальше, знают все, - кивнул Целий. – Сенат стал искать другого человека, способного справиться с пиратами, и дело было поручено Помпею, который и обрушился на них, подобно волне прилива. Сам он с тех пор всегда находился на гребне волны.

- Но ты уводишь нас от темы, - сказал Цицерон. – Гордиана интересует не Помпей, а Марк Антоний. Что ж, Антоний не Помпей; но Цезарь считает его вполне способным. Не знаю уж, какие у него способности; но, видимо, в этом отношении он пошёл в деда. А характером он в отца: весёлый, необузданный, шумливый, а главное – опрометчивый. Правда, тут, возможно, сказалось влияние его отчима.

- Отчима?

- Что ж, не вина Антония, что второе замужество его матери оказалось столь неудачным. Она-то сама, наверно, считала, что это удачный брак: Публий Корнелий Лентул происходил из патрицианской семьи и успел побывать консулом.

- Лентул? – переспросил я. – То есть, отчимом Антония был…

- Да, Лентул, - с отвращением сказал Цицерон. – Лентул, прозванный Ноги, потому что он задрал тогу, оголяя ноги, как мальчишка перед поркой, когда сенат обвинил его в растрате. Лентул, отличавшийся таким распутством, что его в конце концов изгнали из сената – и сумевший после этого всеми правдами и неправдами пробиться на должность претора. Он вбил себе в голову, что ему суждено стать диктатором - один шарлатан нагадал ему по каким-то туманным виршам в Сивиллиных книгах – и связался с шайкой Катилины. Чем это кончилось, мы все знаем.

Ещё бы. Год консульства Цицерона тем и запомнился – разоблачением так называемого заговора Катилины и жестокой расправой с его участниками. Стараниями Цицерона Лентула и остальных казнили даже без суда. «Лучшие люди» провозгласили Цицерона спасителем республики; популяры назвали убийцей. Расплата настигла его четыре года спустя, когда Клодий добился принятия закона, по которому тот, кто без суда отдал приказ казнить римского гражданина, подлежал изгнанию как убийца. Подпавший под действие этого закона Цицерон провёл в изгнании шестнадцать месяцев, прежде чем сенат разрешил ему вернуться. Теперь он снова был одним из самых влиятельных людей в Риме, а Клодий был мёртв.

- Десять лет, подумать только, - тихо сказал я.

- И все эти годы у Антония на меня зуб. Он так и не смирился с тем, что его отчим должен был умереть. Антонию было тогда двадцать лет. Пылкие молодые люди иной раз упорно не желают внимать доводам рассудка. Они могут лелеять обиду много лет. – Цицерон испустил тяжкий вздох – то ли собственные размышления навеяли ему грусть, то ли давняя болезнь желудка дала о себе знать. – Я слышал, он даже утверждает, будто я отказался выдать его матери тело казнённого Лентула. Якобы его мать вынуждена была обратиться к моей жене и умолять её о заступничестве. Наглая, вздорная ложь! Я лично проследил, чтобы все казнённые получили достойное погребение. – Цицерон скривился и, приложив руку к животу, принялся разглядывать остатки еды на столе, точно пытаясь определить, какое именно блюдо вызвало приступ давней болезни.

Итак, дед Антония, отец Антония, отчим Антоний – все они побывали на вершине успеха, и все были низринуты с неё. Наш мир подобен диску, что вращается с бешеной скоростью: сила выносит людей на самый край, и они срываются в пустоту. Большинство исчезает навсегда; некоторым удаётся ухватиться за край и опять пробраться к центру. Бывают и такие, которые пробиваются снова и снова. И Цицерон, и Целий оба принадлежали к породе таких редких счастливчиков.