Элиетт Абекассис - Сокровище храма
— Значит, Адемар Аквитанский, — говорит он, — вы настаиваете, что состоите в ордене Храма.
— Конечно, — отвечает Адемар.
— Скажите нам, Адемар Аквитанский, являются ли тамплиеры гностиками и докетами?
— Мы не гностики и не докеты.
— Скажите нам, не являетесь ли вы манихейцами, признающими Христа высшего и Христа низшего, земного?
— Мы ни в коем случае не манихейцы.
— Являетесь ли вы капрократами?
— Нет.
— Николаистами?
— Мы тамплиеры.
— Еще скажите нам, не свободомысляща ли ваша секта?
— Мы христиане.
— Вы христиане? — с явным изумлением переспросил пузатый. — И вы никогда не принимали религию Магомета? Так утверждают.
— У нас нет союза с исламом.
— И вы никогда не говорите, что Иисус лжепророк или, хуже того, преступник?
— Иисус наш пророк и наш Господь.
— Разве вы не отвергали божественного происхождения Иисуса?
— Мы этого не отвергаем.
— И, тем не менее, внутри официального ордена вы создали общество со своими магистрами, доктринами и тайными замыслами?
— Действительно.
— Правда ли, что нужно попрать крест, чтобы стать членом вашего ордена?
— Все это клевета, — сказал Адемар, испытывая жестокие страдания.
— Не собираетесь ли вы завоевать весь мир?
— У нас нет такой цели.
— Нам известно, что вступление новых членов происходит за закрытыми дверями, в церквах и часовнях ордена, и по ночам…
— Это верно, — пробормотал Адемар.
— Говорите громче, — приказал пузатый, — нам не слышно.
— Это верно, — повторил Адемар, — посвящение кандидатов происходит за закрытой дверью.
— Скажите нам, не заставляют ли новообращенного отрекаться от Бога, от Сына Божия или Пресвятой Девы, а также от всех святых?
— Это ложь.
— Скажите нам, не учите ли вы, что Иисус не настоящий Бог, а только лжепророк и что на Кресте он страдал за свои преступления, а не ради спасения человечества?
— Мы этому не учим.
— Скажите нам, — продолжил пузатый, повысив голос, — не вынуждаете ли вы новообращенного трижды плевать на крест, подставляемый ему рыцарем?
— Сплошная клевета, — вздохнул Адемар.
— …не снимаете вы одежды, заставляя себя бесстыдно целовать: во-первых — в губы, во-вторых — между плеч, в третьих — в пупок!
— У нас нет бесстыдных целований.
— Имея огромные богатства, не отрицаете ли вы Христа, который был беден? — спросил прелат, в третий раз задававший этот вопрос.
Тогда Адемар сверхчеловеческим усилием поднял голову и выпрямился:
— Мы кормим одного бедного в течение сорока дней, когда умирает наш брат, и мы сто раз читаем «Отче наш» на неделе, следующей за его кончиной. Несмотря на военные расходы, в каждом доме тамплиера три раза в неделю оказывается гостеприимство всем бедным, желающим им воспользоваться.
— Еще раз спрашиваю: не отрицаете ли вы нашу веру?
— По поводу крепости нашей веры, — сказал Адемар, — я могу назвать славных рыцарей из Цфата, которые были взяты в плен Султаном после падения этой крепости. Их было двадцать четыре. Султан обещал им жизнь, если они отрекутся от своей веры. Все отказались, и всем двадцати четырем отрубили головы.
— Не пытаетесь ли вы восстановить Храм в целях завоевания мира?
— В этом мы чтим слова Иисуса. Разве же возмутился Иисус против торгашей, что торговали в части Храма, доступной неверным? Не он ли бил их бичом, опрокинул столы меновщиков и скамьи торговцев голубями? И сказал он им всем: «…возьмите это отсюда и дома Отца Моего не делайте домом торговли. Мой долг есть дом молитвы, а вы сделали его вертепом разбойников». Потом он сказал: «Я разрушу храм сей рукотворенный, а чрез три дня воздвигну другой нерукотворенный».
В моем присутствии прелаты с удвоенной силой старались изобличить в чем-нибудь грешника.
— Не утверждаете ли вы, — спросил один из них, — что Иисус не страдал и не умер на Кресте?
— Мы говорим, что он страдал и умер на Кресте, — ответил Адемар.
— Не носите ли вы идолов на веревочках между рубашкой и телом?
— Нет, братья носят пояса или веревки из белого льна на рубашке, без идолов.
— Для чего они носят этот пояс?
— Чтобы отделить тело от разума, нижнюю часть от верхней.
— Отрицаете ли вы божественное происхождение Иисуса?
— Я люблю Господа моего Иисуса Христа и почитаю его. Наш орден, орден Храма, был основан в святости и одобрен на Апостольском заседании!
— Однако каждый член ордена после вступления в него вынужден отрицать распятого Христа, а также всех святых, допущенных к Божьему Лику; таков приказ тех, кто их принимает.
— Это ужасные преступления, идущие от Дьявола, и мы этого никогда не допускаем.
— Не утверждаете ли вы, что Христос лжепророк?
— Я верю в Христа, принявшего мученическую смерть, и считаю его своим Спасителем.
— Вас не заставляли плевать на Крест? — спросил инквизитор, сделав знак палачу добавить кипящего масла на члены Адемара.
— Нет! — завопил несчастный.
— Клянись!
— Клянусь! Только чтобы почтить Христа, его страдания я и ношу белый плащ нашего ордена, на котором вышит красный крест в память о крови, пролитой Иисусом на Кресте.
— А этот белый плащ вы случаем носите не в память иудейской секты, которая обосновалась на берегу Мертвого моря и члены которой носили одежду из белого льна?
— Иисус, наш Господь, был иудеем!
При этих словах прелаты переглянулись.
— Этот человек еретик! — сказал один из них.
Прелаты с удовлетворенным видом смотрели друг на друга. Они отлично сделали свое дело. Некоторые поздравляли Режи де Монсегюра, который так хорошо вел допрос, что выявил скрытого еретика. Тогда Режи де Монсегюр вышел вперед и объявил:
— Адемар Аквитанский, суд святой инквизиции приговаривает тебя к сожжению живьем на костре. Есть ли у тебя какая-либо просьба до исполнения наказания?
— Да, — пробормотал Адемар. — Я хочу исповедаться.
Тоскливой ветреной ночью я исповедал Адемара Аквитанского по поручению Режи де Монсегюра. В мрачной камере зловещей тюрьмы Лувра я нашел мужчину, гордого, надломленного пытками, которые ему пришлось претерпеть, и, тем не менее, он светился изнутри, будто от огня, вошедшего в него свыше. В темной камере, где размножались и умирали крысы, этот страдающий от ран человек, которого ждал костер, улыбнулся мне такой доброй улыбкой, с такой признательностью, что взволновал меня до глубины души.
Монах я был молодой и впервые участвовал в суде инквизиции. Прожив почти всю жизнь за монастырскими стенами, я совсем не представлял себе внешнего мира и не знал, сколько зла один человек может принести другому.
— Подойди, — слабым голосом произнес Адемар Аквитанский, — подойди поближе, не бойся меня.
Тогда я подошел и сел прямо на земляной пол рядом с ним. В глаза бросились огромные раны от ожогов; плоть этого человека страдала безмерно.
— Говори, сын мой, — попросил я. — Я слушаю тебя.
— Я буду с тобой говорить, — пробормотал он, — ибо по глазам вижу, что ты добр и умеешь слушать.
* * *Ставни в комнате были прикрыты, и было темно. Мы читали при слабом свете бра у изголовья, достаточном, чтобы видеть Серебряный свиток, изборожденный черными буквами, усиливаемыми светом луны. Время от времени я прерывал чтение, чтобы взглянуть на Джейн, молчаливо сидевшую рядом.
— Это случилось восемь лет назад, в год благодарения 1311-й, — начал Адемар Аквитанский. — Я решил покинуть Францию, желая погибнуть в Иерусалиме, подобно Югу де Вермандуа, брату короля Франции, графу Этьену де Блуа, де Гийому ле Шарпансье и герцогу Басс-Лоренскому, де Годфруа Булонскому с братьями Бодуэном и Евстахом, графом Булонским, которые все уехали в Иерусалим и атаковали город, возглавляя легион набожных воинов на белых конях, с белыми штандартами; всех их послал Христос, а на земле их вели святой Георгий, святой Меркурий и святой Деметриус. Благодаря им, преисполнившись их славой, я заранее готов был перенести песчаные бури, землетрясения и ураганы в этой святой войне, длившейся уже два столетия. Ричард Львиное Сердце, Саладин и двадцать два магистра Храма бились насмерть, дабы вырвать Святую Землю из рук врагов Христа.
Так они поступили с Антиохией, страшная осада, которой длилась больше года, но зато после этого турецкие города пали один за другим: Иконум, Гераклий, Мараш, а за ним Цесария.
Итак, с непокрытой головой, в белом плаще с красным крестом, благородный воин, опытный в военных искусствах, турнирах и охоте, я погрузился на корабль вместе с моими восемью лошадьми, конюхами. На мне была кольчуга до колен, у пояса висели шлем с забралом и тяжелый меч, с которым я не расставался даже на ложе. При мне были также топор, кинжал с широким клинком и длинная пика, которой издалека можно поразить врага. Вместе со мной были люди из другого братства, подобного нашему, но на белых плащах они носили кресты из позолоченного серебра; находились они под началом своего маршала, законом для которого был Устав братства. Будучи монахами, мы были связаны с нашими братьями и вышестоящими послушанием, которое согласно очень строгим правилам этого особого ордена должно быть беспрекословным, словно орден был Божественным; как сказал Господь: услышавший меня, да не ослушается. Так вот, не мешкая, твердо, не мучаясь душой и без задней мысли, я слепо пошел с этим орденом, так как не свою волю должен я выполнять на земле, а ту, которая предписана ему любовью к Богу, которая терпелива, услужлива, не ревнива, не вспыльчива и никогда не исчезает. Орден, членом которого я стал, был орден Храма.
