Элиетт Абекассис - Сокровище храма
— Очень хорошо, — одобрил Шимон… — А вот у нас произошли небольшие стычки в потайном тоннеле под эспланадой Храма. Там опять пытались работать, но уже с помощью взрывов. Глава мусульман Вакф реагировал очень бурно и стянул к этому месту солдат. Пытавшиеся взорвать тоннель принадлежали к секте оккультистов. Судя по всему, они надеялись освободить путь, который ведет к святая святых. — Он помолчал, а потом очень серьезно сказал: — Следите за Кошкой, это важно. Ты говорил, что тамплиеры собирались отправиться в Томар?
— Верно. Джейн узнала об этом в Институте арабистики.
— И когда же?
— Скоро, но точная дата нам неизвестна.
— Завтра в аэропорту вас будут ждать два билета до Томара.
— А вообще-то, Шимон, — начал, было, я, — не знаю уж, хорошо ли…
— И при первой возможности пришлите мне отчет об этом Серебряном свитке. Но лично я думаю, что не в нем ключ к разгадке… Какой-то средневековый свиток… и вдруг решение всех проблем, убийства, совершенного неделю назад. Тебе это не кажется абсурдным, нет? Тогда до скорого.
— Не сомневаюсь… — ответил я в пустоту, чувствуя по частым гудкам, что линия прервана.
Шимон все-таки был не прав. Такому человеку, как он, трудно было представить, что в Серебряном свитке могла содержаться информация, которую мы искали. Впрочем, кто бы мог вообразить?
Джейн подошла ко мне, и когда она стала разворачивать свиток, я ощутил священный трепет. Мы словно бы собирались разговаривать с неким человеком. С человеком, пришедшим из глубины веков.
Я, Филемон де Сен-Жиль, 29 лет, монах аббатства Сито, расскажу вам историю одного удивительного открытия, сделанного на рассвете после ужасной ночи; писано в год благодарения 1320-й. Я был свидетелем агонии и мученической смерти человека, открывшего мне то, что поставило под угрозу мою жизнь и что я должен носить в себе. Я — переписчик и каллиграф, работаю со старанием, но не по заказу должностных лиц или духовенства, а лишь бы это было угодно Богу, и только ему. Мои письменные принадлежности: перо, чернильница, два куска пемзы и два гладких рожка. У меня также есть обычное и еще очень тонкое шило, потому что я пишу не на простом пергаменте, а на свитке тонкого серебра. Написанное никогда не сотрется, не будет переписано и никогда не сгинет. Для писания я буду пользоваться каролином, очень чистым и красивым; я изображу заглавные буквы и прописные тоже — тонкими и без углов, так как каролином будет очень легко делать насечки на этом Серебряном свитке.
Я гравирую этот свиток буквами округлыми, как стрельчатые своды оконных переплетов и сквозных арочных проемов прекрасного аббатства, где я жил когда-то до той встречи, которая изменила весь ход моей судьбы. Хорошо, если бы мое повествование никогда не попало в руки духовенства и дворянства этой эпохи, потому что его сразу же уничтожат. Так что я очень надеюсь, что оно будет прочитано умными людьми далекого будущего.
Итак, 21 октября 1319 года, в тюрьме Лувра, я выслушивал признания человека, исповедником которого мне довелось быть. Обвиненный в ереси, приговоренный к смерти, он открыл мне нечто важное, что могло бы изменить ход человеческой Истории. Этот человек был рыцарем и монахом. Вместо щита у него было терпение, вместо доспехов — смирение, милосердие заменяло ему копье, и с таким вооружением он приходил на помощь всем и каждому и бился во имя Господа.
В тот день, 21 октября 1319 года, меня позвали в темную камеру луврской тюрьмы, кишевшую крысами, живыми и мертвыми, тяжелый воздух был пропитан чадом факелов. Этот день я не забуду никогда. За тяжелым столом сидели люди с лицами, ожесточившимися от ненависти: легисты судебной палаты. Перед ними стоял человек, молодой и доблестный рыцарь, с гордой осанкой, высокий, сильный телом и с удивительно тонкими чертами лица, волосы его были черны как смоль, черные глаза горели не совсем обычным огнем: вот каков был Адемар Аквитанский. Во времена, когда происходила эта сцена, я находился в составе инквизиции, поэтому мог видеть, как этот человек отвечал на вопросы своих палачей и как страдал он, когда его члены погружали в кипящее масло. Я видел, как один из прелатов, Режи де Монсегюр, пузатый, со стальными глазами и беззубым ртом, подносил факел к измученному лицу.
— Значит, Адемар Аквитанский, — говорит он, — вы настаиваете, что состоите в ордене Храма.
— Конечно, — отвечает Адемар.
— Скажите нам, Адемар Аквитанский, являются ли тамплиеры гностиками и докетами?
— Мы не гностики и не докеты.
— Скажите нам, не являетесь ли вы манихейцами, признающими Христа высшего и Христа низшего, земного?
— Мы ни в коем случае не манихейцы.
— Являетесь ли вы капрократами?
— Нет.
— Николаистами?
— Мы тамплиеры.
— Еще скажите нам, не свободомысляща ли ваша секта?
— Мы христиане.
— Вы христиане? — с явным изумлением переспросил пузатый. — И вы никогда не принимали религию Магомета? Так утверждают.
— У нас нет союза с исламом.
— И вы никогда не говорите, что Иисус лжепророк или, хуже того, преступник?
— Иисус наш пророк и наш Господь.
— Разве вы не отвергали божественного происхождения Иисуса?
— Мы этого не отвергаем.
— И, тем не менее, внутри официального ордена вы создали общество со своими магистрами, доктринами и тайными замыслами?
— Действительно.
— Правда ли, что нужно попрать крест, чтобы стать членом вашего ордена?
— Все это клевета, — сказал Адемар, испытывая жестокие страдания.
— Не собираетесь ли вы завоевать весь мир?
— У нас нет такой цели.
— Нам известно, что вступление новых членов происходит за закрытыми дверями, в церквах и часовнях ордена, и по ночам…
— Это верно, — пробормотал Адемар.
— Говорите громче, — приказал пузатый, — нам не слышно.
— Это верно, — повторил Адемар, — посвящение кандидатов происходит за закрытой дверью.
— Скажите нам, не заставляют ли новообращенного отрекаться от Бога, от Сына Божия или Пресвятой Девы, а также от всех святых?
— Это ложь.
— Скажите нам, не учите ли вы, что Иисус не настоящий Бог, а только лжепророк и что на Кресте он страдал за свои преступления, а не ради спасения человечества?
— Мы этому не учим.
— Скажите нам, — продолжил пузатый, повысив голос, — не вынуждаете ли вы новообращенного трижды плевать на крест, подставляемый ему рыцарем?
— Сплошная клевета, — вздохнул Адемар.
— …не снимаете вы одежды, заставляя себя бесстыдно целовать: во-первых — в губы, во-вторых — между плеч, в третьих — в пупок!
— У нас нет бесстыдных целований.
— Имея огромные богатства, не отрицаете ли вы Христа, который был беден? — спросил прелат, в третий раз задававший этот вопрос.
Тогда Адемар сверхчеловеческим усилием поднял голову и выпрямился:
— Мы кормим одного бедного в течение сорока дней, когда умирает наш брат, и мы сто раз читаем «Отче наш» на неделе, следующей за его кончиной. Несмотря на военные расходы, в каждом доме тамплиера три раза в неделю оказывается гостеприимство всем бедным, желающим им воспользоваться.
— Еще раз спрашиваю: не отрицаете ли вы нашу веру?
— По поводу крепости нашей веры, — сказал Адемар, — я могу назвать славных рыцарей из Цфата, которые были взяты в плен Султаном после падения этой крепости. Их было двадцать четыре. Султан обещал им жизнь, если они отрекутся от своей веры. Все отказались, и всем двадцати четырем отрубили головы.
— Не пытаетесь ли вы восстановить Храм в целях завоевания мира?
— В этом мы чтим слова Иисуса. Разве же возмутился Иисус против торгашей, что торговали в части Храма, доступной неверным? Не он ли бил их бичом, опрокинул столы меновщиков и скамьи торговцев голубями? И сказал он им всем: «…возьмите это отсюда и дома Отца Моего не делайте домом торговли. Мой долг есть дом молитвы, а вы сделали его вертепом разбойников». Потом он сказал: «Я разрушу храм сей рукотворенный, а чрез три дня воздвигну другой нерукотворенный».
В моем присутствии прелаты с удвоенной силой старались изобличить в чем-нибудь грешника.
— Не утверждаете ли вы, — спросил один из них, — что Иисус не страдал и не умер на Кресте?
— Мы говорим, что он страдал и умер на Кресте, — ответил Адемар.
— Не носите ли вы идолов на веревочках между рубашкой и телом?
— Нет, братья носят пояса или веревки из белого льна на рубашке, без идолов.
— Для чего они носят этот пояс?
— Чтобы отделить тело от разума, нижнюю часть от верхней.
— Отрицаете ли вы божественное происхождение Иисуса?
— Я люблю Господа моего Иисуса Христа и почитаю его. Наш орден, орден Храма, был основан в святости и одобрен на Апостольском заседании!
— Однако каждый член ордена после вступления в него вынужден отрицать распятого Христа, а также всех святых, допущенных к Божьему Лику; таков приказ тех, кто их принимает.
