А. Веста - Доля ангелов
„Ей же холодно в ее ледяном гробу…“ — подумал я.
В стеклянных ящиках стыли мертвые человеческие тела. Погруженные в розовые и золотистые растворы, они покачивались в невесомости. Юноши и старики, женщины и дети, представители многих рас и народов были собраны здесь для жутких опытов по посмертному сохранению тел. С некоторых тел была снята кожа и распластана отдельно. Другие напоминали спящих розовощеких младенцев, словно над телами пробовали свои заклятья маги-некроманты, воскрешая их к недолгой жизни. Все стадии опытов по бальзамированию были собраны здесь, как в жутком музее. Отсюда жрецы Красной Веры повелевали токами смерти, здесь они перевязывали пуповину жизни и совершали обряды ритуального умерщвления, камлания и гадания по внутренностям. Вдоль стен стояли аппараты, похожие на широкие качели. Это изобретение применялось для извлечения трупной крови, дабы подмешивать ее к крови живых. Заглушая страшное предчувствие, я шел за Лебедевым. Я специально загасил интуицию, чтобы своим сомнением не повредить Анастасии.
Лебедев отпер прозекторскую, включил лампу и подошел к столу. На белом мраморе лежало что-то маленькое, хрупкое, с головой укрытое простыней.
Он приподнял полотно, отогнул край и всмотрелся в лицо девушки, спящей под покрывалом.
— Как она хороша! — глаза его остекленели, точно он увидел чудо и навсегда ослеп от этого зрелища. Дрожащими пальцами он провел по восковому лбу и щекам Анастасии, любовно оправил покрывало под подбородком, как заботливая больничная сиделка оправляет одеяло больного, чтобы ему было тепло и опрятно.
— Лебедев, эликсир!
Он вынул колбочку с веществом и, словно играя, спрятал ее за спиной.
— Помнишь, в детстве играли: „Колечко, Колечко выйди на крылечко!..“
— У меня не было детства.
Он вложил в мою ладонь пузырек. Я протянул ему горячий от моего тела перстень.
Он подбросил и вновь поймал перстень в ладонь и быстро сунул его в карман френча.
— Бери ее за плечи, а я за ноги…
Я осторожно завел руки под спину Анастасии, Лебедев взялся за колени. Тело оказалось внезапно легким.
Ее голова в короне золотистых кос мягко отделилась от тела и осталась на мраморном столе. По белому камню растеклась алая капля, похожая на звезду.
Лебедев отшатнулся, прикрыв глаза, растопыренными пальцами:
— Клянусь тебе, я ничего не знал. Этого не должно было случиться! Я не знал! Ты веришь мне? — он упал на колени и заскулил по-собачьи.
Этот человек был безумен и безумен давно, но я, ослепленный надеждой и верой в чудо, не видел этого.
Отрывистый смех, похожий на лисий лай, заставил меня очнуться. Лебедев скалился в улыбке, показывая на голову пальцем:
— А ты думал, мы отдадим ее тебе? Мы играли тобою как мячиком, пока ты был нам нужен. Мальчишка! Ты совсем не знаешь истории. Ее обезглавили ритуально, вдоволь наглумившись над ней. Даже у статуи батюшки-царя отпилили голову перед тем, как отправить в переплавку. Это очень древний культ. А ты хотел выторговать ее жизнь за безделушку. Все! Финиш! Последняя гастроль…
Он направил в меня черный вороненый ствол. Дуло покачивалось, примериваясь к моей груди.
В моем мозгу взорвался шар. Лебедев покачнулся и осел. Я физически чувствовал, как ломаю его волю и выкручиваю руку с пистолетом. Парабеллум упал на мраморный пол.
Лебедев застонал. Слепо шаря рукой по прозекторскому столику, схватил тонкий нож, похожий на узкое шило стилета. С минуту его воля боролась с моей, и он сдался. Держась обеими руками за рукоять, он резко всадил острие в свою грудь до самого основания. Роняя кровавую пену, он хрипел у моих ног, потом затих. Я достал из его вымоченного в крови френча перстень и поцеловал бескровные губы Анастасии…
* * *После смерти Лебедева ложа „Неизвестных философов“ была разгромлена. Экстравагантная „Стелла Марис“ и элитарный „Крылатый Эрос“ — были ловушками Абакумова. Смерть Лебедева, „меченосца-наблюдателя“ сделала ненужным само их существование.
Все кружковцы были расстреляны или отправлены в бессрочную ссылку. Прошло полгода. Каждый день я ожидал ареста, пока не убедился, что бланк о добровольном сотрудничестве, подписанный мною в допросной камере на Гнездниковском, сгинул вместе с Лебедевым.
Я широко гастролировал по стране с сеансами исчезновения и материализации. Но все чаще во время выступлений со мной происходило нечто жуткое, не поддающееся моей воле. Вызывая материализацию предметов, которую зрители принимали за обыкновенный иллюзион, я видел внутри магического сундука голову Анастасии. Это было похоже на сумасшествие. Я не мог понять, действительно ли это моя сгущенная мысль, мой воплотившийся страх или галлюцинация безумца, доступная лишь мне одному.
Я помнил о том, что владелец перстня должен отыскать путь в Шамбалу. Но я боялся, что с исчезновением перстня, исчезнет мой дар и пьянящая власть над чудом навсегда покинет меня. Бездарный шарлатан, я уже давно разучился показывать самые обыкновенные трюки…»
* * *Через несколько дней мы со Штихелем обследовали доки. Внутри затопленных секций можно было перебираться только вплавь. Изъеденные ржавчиной останки катеров и лебедок, ребра и остовы кораблей торчали из гнилой воды, как кости доисторических динозавров в устьях обмелевших рек. Выступающие из воды скелеты обросли мхом и ракушками. Здесь жило гулкое эхо и стойкий запах грибной плесени.
— Я встречал здесь бродяг. Они тягали на продажу цветной металл, — рассказывал Генрих. — Теперь здесь никого нет, словно всех выкурили. Той ночью, когда ты искал ночлег, я видел здесь свет. Фонарик мигнул несколько раз. Потом волной прибило утопленника. Говорили, что он утонул три дня назад.
— Я опознал его по татуировкам, как своего брата.
— Татуировки? Татуировки — пустяк. Их можно сделать и после смерти. В Освенциме практиковал некто Бюррель, по прозвищу Доктор Смерть, он наносил на тела узников посмертные татуировки, чтобы продать их кожу подороже. Ее вымачивали в чанах и сушили, а потом пускали на сувениры, ремни и кожаные абажуры. Эти молодчики из СС демонстрировали, что им все нипочем, словно отчитывались перед своим боссом, господином дьяволом. А всем известно, какая это жестокая и бессовестная бестия…
Носком сапога Штихель потрогал пустой тюбик. С тюбика издевательски скалилась мертвая голова с перекрещенными костями.
— Доннер ветер, ртутная краска! — фальшиво удивился старик. — Рисунки можно вытравить и на руках мертвеца. Это краска наверняка очень ядовита, но зато и смыть ее уже невозможно. А тату… Что ж такого. Можно изготовить трафарет по фотографии.
Мы плыли вдоль ржавых развалин. Штихель светил фонариком в темную воду. Внезапно он присвистнул:
— Эй, посмотри сюда!
В мерклом свете фонарика, сквозь зеленую воду просвечивал странный предмет, похожий на большой воздушный шар. В нем покачивался лохматый кочан. Присмотревшись, я разглядел человеческую голову с запавшими веками и полуоткрытым ртом. Голова была упакована в целлофановый пакет с грузилом. Это были останки безымянного аборигена по кличке Тело, жестоко поплатившегося за свое пристрастие к спиртному.
Я припомнил, как визжал Флинт, отказываясь ступить на палубу яхты, и кувыркался за бутылкой бомж по имени Тело. Флинт чуял запах смерти, потому и не хотел идти на судно. Собаки, единственные из всех зверей испытывают мистический ужас не только перед человеческой кровью, но и перед людскими замыслами.
Бомжа, опустошавшего запасы растворителя, прикормили и заманили на яхту. В доках его пристукнули, нанесли на кожу мертвеца татуировки и хладнокровно обезглавили труп.
— А я уверен, твой братец вовсе не спешит на тот свет, — рассуждал немец на обратном пути. — Он даже решил поиграть в кошки-мышки. А если предполагается охота, постарайся не стать дичью.
— Вот что, Генрих: к завтрашнему утру, я должен выглядеть, как жених на свадьбе со смертью. Если я буду выглядеть мокрой курицей, моя ловушка останется пустой.
— А мужчина — всегда охотник. От него должно пахнуть порохом и сталью, его одежда должна сливаться с местностью, ему нужно иметь оленьи ноги и нюх барса. Если мужик похож на бабу, то сам становится дичью для баб. Известно, как нынче ловят каплунов: палят из семи безоткатных орудий, хотя для поимки этой дичи вполне достаточно одной хорошо смазанной петли.
Философствуя подобным образом, Генрих помог привести в порядок мой костюм. Он даже добыл из собственных запасов полувоенные ботинки с высоким берцем — венец моей вызывающе хищной экипировки.
Глава 14
Марсианский десант
И ты лениво улыбнулась
Стальной секире палача.
